October

      Ирина поклоняется телу Оксаны. В прямом смысле этого предложения.       С особой охотой Кузнецова любит смотреть на свою девушку с утра, потому что та имеет замечательную привычку: ходить по квартире голой. Однако в предрассветных лучах Ира больше всего обожает исподтишка наблюдать именно эту картину: золотые и ярко-розовые лучи невероятно красиво оглаживающие своей теплотой Оксану, будто одевающие её в самые нежные шелка. В эти мгновения не пускать слюни на округлые бёдра, аккуратные ягодицы, осиную талию, выпирающие позвонки, кажется нереальным.

~~~

— Доброе утро, — шепчет Суркова, наклоняясь к девушке, которая ещё не успела встать с кровати. Целует своими тёплыми, пухлыми губами, улыбаясь. — Какая ты красивая…       Ирину трогает смущённая улыбка, а в голове набатом бьётся: «Нет! Ты! Именно ты красивая!»       Сегодня рассвет, к сожалению, поскупился на яркий, воздушный наряд для Оксаны, но менее прекрасной её это не сделало. Её возлюбленная в очередной раз оглаживает красивое тело перед собой внимательным взглядом, не сводя загадочной ухмылки. — Сейчас сделаем ещё добрее. — Говорит Ира, приподнимаясь на локтях, чтобы притянуть к себе ближе.       Девушка опрокидывает на чуть мятые простыни любимую, прижимая её всем своим горячим телом к постели. Наклоняется за мягким, невесомым и почти детским поцелуем. Глаза по привычке обе закрывают, наслаждаясь кромешной темнотой, так чувства становятся острее.       Кузнецова не углубляет поцелуй как делала это ранее, она наоборот отстраняется и опускается ниже, начиная выцеловывать тонкую, лебединую шею своей ненаглядной. Суркова запрокидывает голову, чтобы дать больше простора для ласки невозможным губам. Стон слетает с её губ быстрее, чем Ирина успевает дойти до плоского живота. — Красивая… — Шепчет на ухо, возвращаясь к лицу Оксаны. — Неземная моя…       Ирина снимает с себя свободную белую футболку и возвращается на прежнее место, чтобы продолжить любовно оглаживать и целовать всё, что попадается на глаза.       Когда девушка оказывается между ног любимой, та невольно сводит колени, смущаясь, будто впервые. Кузнецова на это только усмехается, аккуратно маленькими ладошками раздвигая чужие стройные ноги пошире. Суркова пуще прежнего покрывается румянцем. От неловкости запрокидывает голову, шумно выдыхая и касаясь рукой макушки Иры, которая уже успевает приняться за дело. — Боже, — хрипит Оксана, зарываясь пальцами в чужие длинные, белокурые волосы. — Ир, не останавливайся…       А Ирине повторять дважды не надо. Она лишь на мгновение отстраняется, чтобы перевести дыхание, а затем приступает вылизывать любимую с большим усердием и наслаждением.       Оксане хватает пары минут, чтобы её ноги задрожали, а глаза закатились в предоргазменном сокращении. Она невольно хватает возлюбленную за волосы на затылке крепче и громко стонет её имя, выгибаясь в чужих умелых руках.       Кузнецова отстраняется, облизываясь и улыбаясь. Вид перед ней открывается даже лучше, чем несколькими минутами ранее: Суркова расслабленно лежит в мятых простынях с разметавшимися по подушке волосами цвета шоколада, глаза прикрыты, губы полураскрыты, дыхание сбито. Грудь у девушки ходит ходуном, не в состоянии, видимо, вернуться в нужный ритм после перенесённого. — Лучшая. — Только и говорит Оксана, когда Ирина перестаёт ей любоваться и возвращается на своё законное место под боком Сурковой. — Ты. — Кратко не соглашается, заправляя за ухо длинную тёмную прядь любимой. — Ты. — Повторяет, чтобы та не посмела даже слова сказать против. — Только ты.