Цветы тянутся к солнцу

Эзоп смотрит на часы — как и ожидалось, прибыл вовремя, ни минутой раньше, ни минутой позже. Если бы он прибыл слишком рано, то потерял бы минуты драгоценного времени, если слишком поздно, то нарушил правила приличия, установленные неизвестно кем и неизвестно когда. Впрочем, не будь этого приглашения, бальзамировщик так и бы и провёл вдали от обитателей поместья, прячась где-то в тёмных комнатах и занимаясь одному ему известными делами. Да и причин соглашаться (как и отказать) у Карла не было, но он бы и не пришёл, не покажись ему эта встреча скучной и бесполезной. Да и тот, кто его пригласил, весьма интересен. — Добрый вечер, сэр, — коротко кивает Эзоп в знак приветствия. — Добрый вечер, мистер Карл. Джозеф вежливо улыбается. Здесь, в поместье, пока не действуют правила игры, он куда ниже, и выглядит это даже немного забавно. — Мне очень приятен тот факт, что вы все же приняли моё приглашение. — Не стоит, — Эзоп лишь приподнимает ладонь и покачивает головой. — Скажите лучше, чем я удостоился такой чести? Он рассматривает своего собеседника немного удивлённым взглядом, пытаясь сопоставить картинку в голове и реальный образ. Сложно признать, что тот охотник, которого они встречают в игре, способный напугать своими внезапными появлениями, и этот человек...одна и та же личность. Улыбка Джозефа становится чуть шире, но с его пустыми глазами выглядит это, скорее, пугающе, чем располагающе. Впрочем, он совершенно игнорирует эту свою особенность и отвечает: — Мне просто хотелось узнать вас лучше. Такой ответ вас устроит? Он весьма изящно играет словами, обходясь ничего не значащей вежливой полуправдой. Да, охотник действительно хочет узнать Эзопа лучше, потому что он уже давно наблюдает… И ему до чёртиков нравится то, что он видит. Ему интересен этот человек, и он хочет к нему подобраться. — Вполне. Эзоп понимает, что больше ему ничего и не ответят, потому решает оставить эту затею. Что же, если старому фотографу так хочется провести вечер в такой компании...пусть. Наверное, стоит разбавить тишину каким-нибудь ничего не значащим утверждением о погоде или глупым вопросом. Но Эзоп всё равно медлит, украдкой разглядывая своего собеседника. Человек, живший ещё задолго до рождения половины здешних обитателей. Мертвец, но способный двигаться, разговаривать, мыслить...удивительно! — Так, как прошёл ваш день? — Из всех возможных вопросов Карл выбирает самый банальный. Джозеф смеется. Не снисходительно, не обидно… Разве что чуть-чуть устало. — Можно было и лучше. Но вот вечер… Начинается неплохо, вы не находите? Он шагает неспешно, смотрит на звезды и, кажется, искренне наслаждается этой прогулкой в саду проклятого особняка. Даже выглядит он так, словно всегда принадлежал этому месту. Хотя, может… — Мне всегда было интересно… Насколько для вас болезненно — умирать? Для этого не было предпосылок, не было никаких причин, поэтому звучит этот серьезный вопрос совершенно внезапно. Что на него нашло? Эзоп бросает на своего собеседника короткий взгляд и хмыкает тихонько. Вот как. Хорошо даже, что им не пришлось вести ничего не значащих бесед — очередная бесполезная трата времени. — Смотря какую боль вы имеете ввиду, — отвечает бальзамировщик, окидывая задумчивым взглядом сначала растения в саду, а затем бесконечную темноту неба, прорезаемую миллиардом звёздных искр. — Физическое можно вытерпеть, тем более, если сталкиваться с этим каждый раз в игре. Морально…этот момент наступит рано или поздно. И мой долг, как человека своей профессии, достойно проводить других в последний путь. Вот только в этом месте все мы застряли. Во всех смыслах. Эзоп резко замолкает. Обычно в разговорах с другими он не говорит так много, ограничиваясь короткими ответами на поставленные, вопросы, а тут… Вероятно, тема такая, о которой обычно не говорят за безобидной прогулкой. — А для вас? — Это было всего один раз. Не думаю, что я многое понял. Джозеф останавливается возле розового куста, срывает цветок, пахнущий приторной медовой сладостью, и крутит его в пальцах, не обращая внимания, как по пальцам стекают крохотные чёрные капли. — Тем более, я даже не уверен, можно ли назвать это именно смертью. Улыбка охотника становится хитрой, когда он спрашивает, надеясь продлить момент чужой откровенности. — Хотели бы вы это исправить? Эзоп медлит, прежде чем ответить. В этом вопросе есть какой-то подвох, верно? Потому что другие его о подобном не спрашивали. И всё-таки, если быть честным… — Хотел бы. Только представьте, просторный гроб, множество цветов и больше никаких тревог. Вечный покой, который никто больше не посмеет потревожить, — произносит он и в голосе сквозит искренность. Но Эзоп быстро одёргивает себя. — Впрочем, в нашем случае это пока что невозможно. Но если надумаете — я к вашим услугам. На лице у Джозефа проскальзывает странное выражение. Кажется… Сожаление? — Буду иметь в виду. Впрочем, через секунду он вновь выглядит невыразительно дружелюбным, легко обламывает стебель сорванной розы и, пожалуй, слегка нарушив личное пространство своего собеседника, протягивает ладонь, чтобы заправить цветок Эзопу в волосы. С таким украшением даже мрачный бальзамировщик выглядит почти… Нежно? — Примите это как знак, что и вы всегда можете обратиться ко мне, что бы вас ни тревожило. Я сделаю все, что в моих силах. На самой глубине ледяных глаз плещется нечто теплое. Эзоп касается "подарка" самыми кончиками пальцев и стоит неестественно ровно, боясь сделать лишнее движение и уронить. — Спасибо. И чего это на старого фотографа нашло? Впрочем, чужое внимание ощущается...непривычно. Даже...тепло? Эзоп старается не смотреть своему собеседнику прямо в глаза и отводит взгляд в сторону. Когда настаёт время расходиться, бальзамировщик чувствует, как что-то щекочет кожу под рукавами рубашки, покалывает слегка тонкими иглами, и даже понять не может отчего. Но проверить он решает только после того, как прощается с Джозефом и отходит на достаточное расстояние, в место, где не видно ни охотников, ни выживших. Эзоп закатывает рукав рубашки, и брови его удивлённо ползут вверх, когда на коже обнаруживаются тонкие увядшие стебли, почерневшие так, словно они не возникли минут двадцать назад, а лежали так несколько дней. Карл не церемонится и тянет их на себя, а мертвые растения с лёгкостью поддаются, оставаясь между пальцами, сжатыми в крепкий кулак. Цветочная болезнь. Вот только откуда? У Эзопа такого ни разу в жизни не наблюдалось и не должно было быть. Так почему же? Над этими вопросами он решает подумать уже в своей комнате.