Летописцы

Отступление тогда скомандовал Лань Цижэнь. Дело было не в том, что Не Минцзюэ сделал бы другой выбор — нет, он, по правде сказать, просто не был уверен, что у него получилось бы, а потому был учителю Ланю благодарен. Конечно же, никто не осудил бы Не Минцзюэ за слабость — не после того, как он и Лань Сичэнь выложились на полную, устроив зрелищный поединок с Вэнь Жоханем на ступенях Знойного Дворца. Деяние бесполезное, однако доблестное. Так, по крайней мере, запишут в летописях, если все они переживут этот день, и первые, пока ещё без правок, наметки этих летописей уже лежали где-то среди бумаг в походном шатре Не Минцзюэ, как, вне всяких сомнений, лежали они и в Башне Золотой Чешуи и Пристани Лотоса. Разве что имена доблестных героев, чуть превосходящих в героизме и доблестях своих достойных соратников, в них чуть разнились. Летописец клана Не питал слабость к слову «доблесть». Не Минцзюэ собирался поручить правки и уточнения Хуайсану: задание как раз по нему, а сам Не Минцзюэ скорее всего сжёг бы черновики в жаровне, не дочитав и первую страницу. Но на случай победы следовало подготовиться заранее. На случай поражения нужные черновики лежали где-нибудь в кабинете главы Цишань Вэнь. Ничего общего с истиной описанное в летописях, конечно, не имело. Для начала потому, что Не Минцзюэ ни в какой битве ни на каких ступенях не участвовал, а попал в плен, и из Знойного Дворца выбрался на спине у хрипящего, как загнанная лошадь, Мэн Яо — самого его плохо держали ноги. Пытки никому не идут на пользу. Не Минцзюэ с Мэн Яо почти вышли к своим, когда чёрная туча, стремительно надвигающаяся с запада, бросила тень на Безночный город. В первый миг Не Минцзюэ не понял, что это такое. Потом разглядел множество тёмных точек, побольше и поменьше, образующих эту тучу, сливающихся в гротескные формы прямо в воздухе, и редкие промельки синеватого света между ними, и вспышки другого, бледно-зелёного цвета. «Птицы, — похолодев, понял Не Минцзюэ. — Мёртвые насекомые и птицы». Их были тысячи: маленьких и больших, хищников и безобидных пичуг, почти неотличимых от живых и разложившихся до состояния скелета, кое-как скреплённого сухожилиями и неряшливо прикрытого грязными перьями. Они заполонили небо от края до края, закрыли солнце, и с каждым мгновением к ним прибывали всё новые и новые пернатые товарищи. Мёртвые светляки освещали Безночный город, пока мёртвые цикады стрекотали крыльями, заглушая любые другие звуки, а мёртвая саранча забивались в каждую щель и каждое незапертое окно. Земля вокруг шевелилась, исторгая мертвецов. А сам хозяин этого безумного воинства нёсся к Знойному Дворцу по воздуху, объятый вихрем такой ци, что у Не Минцзюэ даже на расстоянии заныли зубы. Бася за спиной, завёрнутая в оставшиеся от плаща Мэн Яо тряпки, молчала, как мёртвая. Отчаявшись переломить ход битвы иным способом, альянс орденов выпустил на поле боя Вэй Усяня. С противоположного края навстречу черноте вспух купол ярко-белого света и стремительно двинулся вперёд, вытесняя клубящийся мрак с улиц к городской стене. Саранча, скукоживаясь и сгорая на лету, посыпалась вниз, устилая землю и крыши. У Не Минцзюэ так заложило уши, что он не смог бы даже сказать, пела ли флейта. ...И вот тогда-то Лань Цижэнь и погнал тех живых, что ещё участвовали в сражении, прочь. Он, вероятно, просто лучше всех понимал, с чем им предстояло столкнуться; «Вэнь Жохань величайший совершенствующийся» — разумеется, Не Минцзюэ слышал об этом и раньше, они все это слышали. Но Вэнь Жохань уже и при жизни предыдущего поколения нечасто выходил на ночные охоты и дружеские поединки, и со временем рассказы о нём превратились просто в рассказы. Ничья слава не живёт вечно без подпитки. Не Минцзюэ не имел привычки доверять слухам. К тому же он хорошо знал себе цену. Его называли гением поколения, и мало нашлось бы равных ему среди заклинателей — хоть старше, хоть младше него по возрасту. Тех, кто сильнее, Не Минцзюэ не встречал ни разу. Он полагал, что избегает лицемерной скромности, считая себя сильным. Оказалось, что вместо этого он был лишь унизительно подвержен самоуверенности и высокомерию. Первая же стычка с Вэнь Жоханем лицом к лицу развеяла все иллюзии насчёт шансов совершить месть за отца лично, своими руками. Может быть, мудрецы и не ошибались в том, что на стороне праведника выступает само Небо, но Не Минцзюэ знал, что никогда не доживёт до тех седин, которые позволяют изрекать подобные глупости с подлинной искренностью. Небо зачастую на стороне сильного — и Не Минцзюэ был силён. Вэнь Жохань был чудовищен. Каким-то чудом Лань Цижэню удалось вовремя развернуть отряды прочь от стен Безночного города. Надо думать, сказывался многолетний опыт преподавания перед толпой дурно воспитанных детишек. Управиться после этого с более-менее дисциплинированными войсками не составляло труда, а правильный «командный» голос у наставника был поставлен на зависть некоторым из генералов Цинхэ Не. Вэнь Жохань и Вэй Усянь над Знойным Дворцом сшибались и разлетались в разные стороны, чтобы вновь метнуться навстречу друг другу. Вэнь Жохань прошёл по Пути Меча так далеко, как никто другой из живущих; Вэй Усянь изобрел свой собственный. Совершенствования Не Минцзюэ хватало, чтобы без труда следить за белой и чёрной фигурой на фоне неба. Однажды ему довелось во время полёта попасть в самое сердце грозы. Не Минцзюэ навсегда запомнил ощущение нарождающегося грома, пресуществления столкновения огромных невидимых сил — жара и холода — в звук. Нечто невообразимое, недоступное пяти чувствам, для описания чего не нашлось бы слов, происходило вокруг него, пока не разразилось наконец вспышкой молнии, грохотом и стеной ливня, и в тот миг юный Не Минцзюэ испытал острое, как любовный пик, облегчение — оттого что то, непонятное, закончилось. — Уходим, — сипло каркнул Лань Цижэнь, и на этот раз его голос пробился в сознание Не Минцзюэ. Рядом бросали мечи прямо над пропастью, становясь на воздух: спускаться по дороге было поздно. Не Минцзюэ сообразил, что гул, который он слышал всё это время, это не рёв крови в его ушах. Тропа под ногами чуть подрагивала. Шея затекла и болела, глаза жгло, и люди рядом тоже с трудом отрывались от разворачивающегося наверху зрелища. Чёрная и белая волна ци, Праведный и Тёмный Путь, правота и порок сшиблись вновь, заставив землю подпрыгнуть. Что лежит в конце этого Пути, не смог предсказать бы никто. Летописцы много чего напишут про этот день, подумал Не Минцзюэ, становясь на саблю за широкой спиной Не Цзунхуэя. Они и сейчас, собственно... в тех черновиках, что остались в шатре, не смогли удержаться, чтоб, описывая вечно юного владыку Цишань Вэнь, не упомянуть приметы если не возраста, то крутого нрава: складки между бровями и на щеках, гневливый изгиб губ. Настоящий Вэнь Жохань выглядел много младше самого Не Минцзюэ. Какие только глупости не лезут в голову в такие моменты — кому вообще сдались эти дурацкие летописцы?.. Энергии над Безночным городом свивались двумя завитками друг напротив друга — белым и чёрным, образуя круг.

***

Летописец в потайных покоях ждал вестей, разложив на столе писчие принадлежности и занеся кисть над листом бумаги. Капля туши собралась на её кончике, повисела, колеблясь, и сорвалась вниз.