Легион

      Золотой песок слепил глаза и обжигал ступни даже сквозь сандалии. Шум отдаленного океана вдохновлял, а морской запах заполнял грудь каждого воина силой и верой в скорую победу. Воодушевленные природой и благословленные своими богами они шли вперёд, не замечая ничего вокруг. Их взоры были устремлены на огромный город, что лежал на открывшейся равнине и будоражил жадные сердца. Сейчас он казался совсем крохотным, но уже отсюда видны золотые его дворцы, и слышен шум пробуждающегося народа.       Римляне стремительно приближались к своей славе, бежали к своему бессмертию. Звон доспехов и оружия разносился на сотни километров, но беззаботные жители ничего не замечали. Они не видели опасности, нависшей над их уже обреченным городом. Легион двигался слаженно и неторопливо, пробирался к своей жертве и предчувствовал вкус чужого поражения. Центурионы уверенно руководили многочисленным войском и желали поскорее вступить в битву. Все жаждали крови. Кроме новобранцев.       Чонгук маршировал в самом центре Первой когорты и чуть ли не плакал. Разгоряченное солнцем железо доспехов оставляло красные и ужасно больные следы на нежной коже. По лицу юноши стекал пот, и он еле держал в руках копье, которое в длину превосходило его в полтора раза. Так продолжалось уже несколько часов без остановки, и измученному мальчишке мерещилось, что он попал во владения Плутона* и обречен на вечные страдания. Чонгук старался не отставать, потому что, если упадет, то все пройдутся по нему, и никто не остановится.       Со стороны города послышались крики и звон колоколов. Их заметили и теперь предупреждали об опасности жителей. По легиону прокатились смешки — римлян лишь позабавила чужая паника. От всего происходящего Чонгук сам начинал жутко паниковать. Он не хотел воевать, не хотел убивать. Юноша вскинул голову и стал искать взглядом Креона с глупой надеждой, что его спасут. Но центурион скакал на лошади впереди и скрывался за спинами сотен воинов.       После прибытия Аелия в легион и их разговора прошел месяц. Все это время войско восстанавливало силы, обучало новобранцев основным приемам и производило замены центурионов. Чонгук попал в четвертую центурию, где как раз главным назначили Креона. Тот днями и ночами был со своими воинами и помогал им во всём. Он был не единственный центурион, к нему поставили в помощники еще двоих. Но в своих воинах и их будущих успехах был заинтересован больше всех именно Креон. Не жалел никогда, но учил всему, что должен знать истинный легионер. Чонгук честно старался четко выполнять его приказы, терпел боль в мышцах и суставах после каждой изнурительной тренировки. Но по-прежнему оставался совершенно неспособным для войны. Креон лишь изредка проходил мимо него, интересовался удачами и неудачами и отправлялся к другим. Юноша после этого только поджимал губы, мысленно обливаясь слезами, пока его в очередной раз укладывал на лопатки какой-нибудь долговязый и самовлюбленный «наставник» из другой когорты.       Жизнь превращалась в ад, и Чонгук совершенно не знал, как в нём выживать. Сейчас он шёл на верную смерть, ведь как бы не старался овладеть хотя бы базовыми приемами с мечом и копьем, всё у него получалось из рук вон плохо. Ловкостью и выносливостью юноша никогда не отличался, и все кругом считали своим долгом посмеяться над ним. А особенно прознав, что он один из детей патриций, его почти «съели», но во время подоспевший Креон спас мальчишку. С тех пор Чонгук старался ходить за ним хвостиком, чтобы на него снова не набросились. С центурионом он чувствовал себя в безопасности, а тот не возражал о его молчаливом преследовании.       Только в данный момент это не работает. Старший впереди, а юноша снова сам за себя. И страшно думать о том, как скоро и от чьей руки его настигнет смерть. От людей, на которых они собирались напасть, или от легионеров, которым раз плюнуть его затоптать. Аелия у края пропасти. Мальчишка тащил на себе десятки килограммов в виде доспехов и оружия, гнулся к земле, пока в его мучения не ворвался знакомый голос второго центуриона:       — Легион, все по своим местам! Первая когорта, перестроение на ближний бой! Мы должны успеть окружить город до того, как жители подготовятся к нападению.       Креон наблюдал за тем, как заметались новобранцы, и только закатил глаза. Филоту, так звали второго центуриона, плохо слушались. Легионеры еле шевелились, толпились и бубнили между собой. Никто не желал вставать в первые ряды, все прятались за спины друг друга, выталкивая самых слабых вперед. Те пытались уйти назад, но их не пускали. Тэхен видел их панику и раздражался. Всё, чему их обучали этот долгий месяц, а самое главное — беспрекословному подчинению центуриону, те позабыли. Другие когорты уже стояли ровными рядами и недовольно косились на пугливых новичков.       — Немедленно построились, как положено! — взревел Креон, когда на него стали неодобрительно коситься другие центурионы. Воины, услышав взбешенный крик мужчины, немного угомонились и стали неохотно выстраиваться. Никто не смотрел в стреляющие молниями расправы карие глаза их предводителя. За месяц нахождения в легионе все уяснили, что хуже самого отправления на войну, может быть только разозленный Креон.       Чонгук с приоткрытом ртом смотрел на старшего, что восседал на своем вороном коне по кличке Буцефал, и не заметил, как более плечистые и «уверенные в себе» воины вытолкнули его в первые ряды. Споткнувшись и кое-как удержав равновесие, юноша отвлекся от созерцания центуриона и вдруг осознал, что вот, пришел его конец. Прямо перед ним, как на ладони расстилался огромный пустырь. По одну сторону стоял легион, а по другую — войска города. Их боевой настрой чувствовался даже здесь, чем заставлял коленки новобранцев дрожать. Чонгук кожей ощущал волнение окружавших его юношей. Их взгляды были направлены куда угодно, только не на формирующееся войско прямо перед ними. Кажется, только сейчас многие осознали, что они действительно попали на войну и им придется сражаться. Аелия слышал, как кто-то за ним судорожно хлюпал носом и еле сдерживал слезы, возможно, даже шептал молитвы всем известным богам. Он хотел было обернуться и как-то утешить плачущего юношу, но понял, что сам не может пошевелиться. Его руки намертво вцепились в копье, ноги закостенели и не могли согнуться или разогнуться. Голова начинала разрываться от непрекращающегося звука колокола, только сильнее пугая гастат*.       Чонгук попытался собраться с силами и для этого поднял свой остекленный взгляд с сверкающего песка на Креона. Теперь он находился гораздо ближе, всего в нескольких метрах от них, и воинственно сидел на своем коне, глядя вперед — на врага. Его черные волосы у висков были заплетены в тонкие косички с кольцами, те красиво переливались под жаркими лучами.Шлем сиял так же ярко и покоился в его левой руке. Короткие доспехи прикрывали лишь торс, демонстрируя крепкие мышцы на руках и ногах, ну и пугающие своей численностью шрамы. Один его вид внушал Чонгуку непреодолимую веру в победу. Пусть самого его, может, и убьют, но Креон останется на вершине. Идеальный профиль, будто бы сама Венера благословила центуриона. Неважно, что произойдет, он выиграет везде.       Тэхен, словно почувствовал пронзительный взгляд и обернулся на свою центурию. Он тут же заметил в первом ряду среди щуплых и растерянных новобранцев златовласого, пусть даже его лицо и шевелюру скрывал шлем. Стройный стан он узнает среди тысячи остальных. Креон нахмурился, когда до него точно также же дошло, что этому робкому и хрупкому мальчишке придется сейчас идти в бой. От одной этой мысли у него почему-то закружилась голова, а меч в ножнах начал слишком сильно тянуть вниз. Нужно было срочно увести Чонгука из первых рядов.       Остальные центурионы также оглядели своих воинов, убедились в их полной боевой готовности и стали ждать приказа легата легиона*. Креон сквозь силу отвернулся обратно к городу и стал лихорадочно соображать. Просто так вести его не получится и даже обратиться к нему сейчас нельзя. Чонгуку в любом случае придется вступить пересечься с противником. Тэхен беспомощно опустил голову, не зная, куда себя девать. С того времени, как этот мальчишка появился в легионе, мужчину не отпускала тревога. На каждом шагу он был насторожен, следил, насколько это возможно, за младшим, но и этого не всегда было достаточно. Над новичками очень часто любят поиздеваться эквиты*, чтобы показать свою силу и власть. Чонгуку довольно часто приходилось получать от них из-за своей внешности. Ему завидовали и как только не старались эту красоту испортить. Во всех смыслах. Вспоминая всё за произошедший долгий месяц, Креон услышал приказ легата.       — Первая когорта выдвигается вперед!       Юноша стоял ни живой, ни мертвый и боялся поднять голову. Рядом с ним зашевелились остальные гастаты, заставляя его шагать вместе с ними. Чонгук перестал что-либо чувствовать, кроме всепоглощающего страха. Перед глазами тут же вспыхнула сцена из детства, когда его впервые привели на гладиаторские бои, и для его детской психики было невыносимо это кровавое зрелище. Ему до сих пор плохо при виде крови. Теперь же испуганный разум рисовал картинки того, что может произойти с ним. И здесь, в отличие от показушных боев, идет настоящая война. Пощады ждать не откуда.       Центурионы скакали ровным строем по бокам своих центурий, глядя точно на противника. Тот тоже начал приближаться, а на стене города показались сотни лучников. Старшие немедленно среагировали, крича своим воинам:       — Щиты вперед! — В воздух полетели бесчисленные стрелы. Кто-то из новичков замешкался и не успел поднять свой, как его тут же пронзило насквозь. Рядом с Чонгуком упало несколько человек, послышались сдавленные крики.       Креон изо всех сил старался держать лицо и не обернуться, но краем глаза все равно поглядывал на младшего. Даже отсюда ему было видно, как тот дрожит. Стрелы перестали свистеть в воздухе, зато послышался боевой клич несущихся в их сторону войск города. Они приближались хаотично, никак не соблюдая построений, и готовились метать копья.       Впервые за все время в легионе и в бою Тэхену стало по-настоящему страшно. Но не за себя, а за сжавшегося и шокированно глядящего на происходящее огромными глазами Чонгука. Когорта по-прежнему стояла, подняв щиты, пока центурион не догадался скомандовать:       — Перестроение в Черепаху*.       Все снова засуетились, перестраиваясь. Этот строй они тренировали дольше всего, поэтому получилось довольно быстро. Тэхен немного выдохнул, когда понял, что Чонгук оказался сбоку черепахи. Обычно всегда бьют по центру, чтобы строй распался.       До начала схватки оставались считанные минуты. Чонгук не видел, как на него несется противник, но догадаться было не сложно, земля тряслась под ногами. Краем уха юноша расслышал команды легата для остальных когорт, но произнесенные им слова резко потеряли смысл. От ужаса Чонгук забыл, кажется, свое имя. И вновь в голове мучительные мысли о собственной смерти. Хотелось лишь одного, чтобы это все поскорее закончилось.       В узкой щелке между щитами Чонгук увидел, как второй центурион рухнул со своей черной лошади, пронзенный толстым копьем. Тут же на их строй набросились десятки взбешенных воинов. В этот момент четвертая центурия пала.

***

      На лбу лежала мокрая холодная тряпка, по вискам стекали большие капли и закатывались в уши. В палатке витал запах каких-то трав, крови и пота. Юноша поморщился и попытался поднять руку, чтобы зажать нос от этой вони, но не смог пошевелить даже пальцем. Рядом кто-то резко встал, отчего на землю упала миска и разбилась. Чонгук хотел теперь сжать уши, лишь бы больше ничего не слышать. Голова тяжеленная, а все звуки отдавались в ушах в три раза сильнее.       Повязка на лбу пропала, заменяясь быстро на новую, более влажную и пахучую. По телу побежали мурашки, когда чужие мягкие пальцы прошлись по его торсу и остановились около левого бока. Если до этого парень ничего не чувствовал, то теперь будто тысячи игл воткнулись в то место, где остановилась рука. Измученный стон, а после резкий вскрик, когда пальцы снова надавили на больное. Чонгуку показалось, что у него разорвалось сердце.       — Тише. Все не так плохо. Скоро боль пройдет. Рана неглубокая, тебе повезло, — послышался чей-то незнакомый нежный голос. Чонгук попытался приоткрыть глаза, но ничего не мог разглядеть из-за выступающих слез. Сейчас он не помнил абсолютно ничего. Где он, как здесь оказался и даже определить, кто перед ним, не мог. Еще одно движение руки, и Аелия закусил губу, чтобы не заорать.       — Не трогай меня, — лишь умоляюще прошептал он.       — Потерпи еще немного. Скоро принесут мазь, и тебе станет легче.       Снаружи засвистел сильный ветер, и кто-то зашел в палатку. Вохдух мгновенно посвежел, стало легче.       — Покинь нас, — не терпящим возражений тоном, сказал Креон и присел по другую сторону от Чонгука, откинув плащ. Девушка лишь кивнула и поспешила убраться подальше от рассерженного центуриона.       — Что произошло, Креон? — еле выдывил юноша, открывая глаза. В присутствии старшего боль медленно отступала. Зрение понемногу возвращалось. Вместо мягкой ладони на его плече теперь покоилась крепкая и сухая, но очень теплая рука старшего.       — Ты совсем ничего не помнишь, — даже не удивившись, констатирует факт центурион.       — Я помню только, как строй разрушился и я тут же упал. Помню, как по мне пробежались несколько десятков ног… Я помню, как мальчику рядом со мной перерезали горло…       Тэхен поджал губы и оглядел исполосованное и изуродованное синяками молочное тело Аелии. Ему самому становилось больно при взгляде на бедного юношу, поэтому он просто сосредоточился на умиротворенном лице. Чонгуку действительно становилось лучше, он чуть-чуть улыбался, вслушиваясь в тяжелое дыхание мужчины. Впервые за этот треклятый месяц ему стало спокойно. Даже короткие обрывки воспоминаний с первого поражения отошли на второй план. В сырые золотистые волосы незаметно проскользнула рука Тэхена и начала массировать кожу головы. Чонгук довольно улыбнулся, окончательно расслабляясь. Пока на него наконец не нахлынуло понимание, прошел его первый бой.       — Так что произошло? Мы проиграли? — подскочив, спросил юноша, но тут же упал обратно на подстилку, сердце снова бешено застучало, а боль вернулась.       — Даже думать не смей, что легион пал. Мы вошли в тот город буквально через час, их войско слишком неорганизованное, чтобы противостоять нам.       — А остальные из моей центурии? Как они?       — Мало кто выжил, — бесцветно проговорил центурион сквозь сжатые губы.       — Тебе их совсем не жаль, — хлопая ресницами, прошептал Чонгук и нахмурился, когда чужая рука перестала гладить его волосы.       — Если я буду жалеть каждого павшего воина, сойду с ума. Здесь нельзя быть таким чувствительным, — ответил Креон, глядя, как по белым щекам младшего текут слезы. Он тут же стирал их пальцами, водя второй рукой по гладкой щеке.       — Меня тебе тоже не жаль…       — Ты жив, чего тебя жалеть, — как-то слишком резко прозвучало, что даже сам Тэхен растерялся. — То есть, у тебя все хорошо, ты жив, почти здоров, город завоеван. Тебе не о чем волноваться, я обо всем позабочусь.       — Позаботишься? Почему ты волнуешься обо мне?       — Запомни раз и навсегда: В первую очередь любой легионер сражается за своих товарищей, свою центурию и легион. Это моя жизнь, также как и любого находящегося здесь. Со временем ты тоже это поймешь. Я не говорил, что не переживаю из-за своих погибших воинов, я лишь принимаю тот факт, что их жизни отданы не зря, они защищали свой легион и помогли нам победить. Я скорблю по ним, но мы должны двигаться вперед. А о тебе я просто не могу не волноваться.       — Почему? — Тэхен настойчиво положил ладонь на плечо юноши, чтобы тот не двигался, и снова начал водить пальцами по мягким вьющимся волосам.       — Потому что ты моя надежда. Надежда на то, что я борюсь не напрасно, — увидев непонимающий взгляд, Тэхен аккуратно опустился рядом с юношей, подперев голову рукой и продолжая разглядывать этот чарующий профиль младшего. — Ты, наверное, помнишь, что, когда мы впервые встретились, я был рабом…       — Ты был совсем на него не похож. Когда я увидел тебя, подумал, будто статуя из храма Юпитера ожила, — перебивая и осторожно притягивая вторую руку центуриона к своему покалеченному боку, прошептал юноша. Ему казалось, чем ближе находился старший, тем быстрее затягивались его раны.       — А ты был таким крошечным, испуганным и беззащитным, что меня в какой-то момент переклинило. Когда нянечка пыталась оторвать тебя от меня, я не смог отпустить. На секунду мне привиделось, как Рим падает и тебя убивают. Это было очень странное наваждение, но оно до такой степени показалось реалистичным, что моей единственной целью стало стать воином, чтобы не позволить этому никогда случиться. Но ты сам оказался в центре войны. Я теперь не могу даже нормально воевать, потому что должен защищать именно тебя, а не Рим. Но, к сожалению, и я не вечный. Теперь тебе самому предстоит стать истинным легионером. И лучше закрой все свои чувства и страхи на замок, потому что иначе тебе здесь будет не выжить. А ты должен жить.       — Я не хочу становиться воином. Я не хочу быть жестоким, — всхлипнул Аелия, пугаясь, когда Креон резко откатился от него и собрался уходить, оставляя после себя призрачное тепло.       — Тебе придется таким стать. — Центурион неспешно вышел, Чонгук же остался в палатке один.