Будущее

      — Вы хотите сказать…       — Я настаиваю, — прерывает оратор, — что мы больше не крестьяне и не должны руководствоваться сказками! Наука давно нашла источник их силы…       — Скверна! — выкрикивают из толпы.       — Тайна, которую они особо и не скрывали, — продолжает оратор. — Эти двое не сильно отличаются от нас, как бы они не пытались убедить всех в обратном. У ученых есть теории, объясняющие их долголетие. Если бы наши правители соизволили сотрудничать, то это знание можно было бы использовать на благо всего человечества! Так называемые Святые…       По толпе разносятся свист и смешки.       —… не кто иные, как гриши! — последнее слово выступающий кричит в микрофон, хотя динамики и так усиливают звук. Воспользовавшись временным затишьем, он продолжает. — Невероятно могущественные гриши? Да. Древние? Да. Способные сотворить то, что не удавалось никому другому? Да. За прошедшие столетия они много сделали для нашей страны и мира. Никто этого не отрицает… — Он говорит спокойнее, чтобы утихомирить толпу. — Но это не значит, что они маги. Наша страна в большом долгу перед ними. Я лишь говорю, дамы и господа, что мы больше не живем в мире, где нам нужен надзор со стороны самопровозглашенных богов.       На этот раз полиция с трудом удерживает протестующих от сцены.       — Два диктора, одержимые властью и готовые на все, чтобы ее удержать. Два человека, давно забывшие, что значит быть людьми, решают, как нам жить!       Позади митингующих стоят черноволосый мужчина и женщина с золотисто-каштановыми волосами. Она столетиями выбирала этот цвет, когда хотела выйти на улицу незамеченной — в память о любимой подруге и внучке, которую любила, как свою собственную.       — Я должен был убить его, — буднично, словно предлагает заказать на обед тако, замечает мужчина.       — Тогда я не стала бы разговаривать с тобой лет пятьдесят… нет, вру, не меньше ста. Я ужасно его любила.       — Я могу быть очень убедительным.       — Когда есть люди, которым можно поугрожать, чтобы заставить меня подчиняться? — усмехается Алина.       Прошли столетия, с тех пор как ее обуревали сильные чувства, как тех детей в толпе.       — Если бы я его убил, этот идиот сейчас бы не эякулировал на микрофон.       — Во-первых, сравнение отвратительное. Во-вторых, мне нравится инакомыслие. Оно полезно для людей, позволяет им пересмотреть свои приоритеты.       Каждые сорок лет, как по расписанию. Довольно утомительно — все равно что приглядывать за неугомонным малышом, желающим крушить все подряд.       — Ты имела ввиду: начать бессмысленные восстания, которые мы должны будем подавить.       Голод, зародившийся в одном, эхом отдается в другом. Обоим хочется дать волю своим силам. Но Алина сдерживает себя лучше мужа. Она не забыла, что у всего есть последствия. Александр давно узнал правду о третьем усилителе, но кто именно им оказался, Алина ему не сказала — это осталось единственной тайной между ними.       — Сейчас правильно говорить революции. Они перестали быть восстаниями, когда рухнула монархия.       — Я не собираюсь перенимать каждое новое слово. Лет через сто они все равно придумают что-нибудь еще.       — Когда мы познакомились, ты прекрасно приспосабливался к обстоятельствам.       Толпа волнуется. Речи оратора становятся все более страстными. Но все эти доводы они слышали уже не раз.       — Тогда все менялось медленнее, — говорит Александр. — И мне легче было идти в ногу со временем.       Он вкладывает свою ладонь в ее. Она кладет голову ему на плечо. Их связывает вечность, которую иные могли бы назвать любовью, но это было бы также неверно, как назвать луну звездой. Никто из них давно не вспоминает, каково это: жить самому по себе, не деля с другим мыслей и чувств.       — Он доставит нам неприятности, Алина, — шепотом предупреждает Александр. Ему не нравится делиться ее именем с незнакомцами.       — Знаю.       — Они разрабатывают оружие, блокирующее наши силы.       — Знаю, — тихо вздыхает Алина.       Александр ненадолго замолкает.       — Мы не можем пустить эту ситуацию на самотек. Не в этот раз. Если мы не вмешаемся, то полетят наши головы. И союзники не смогут нам помочь.       Алина ощущает его ярость, при одной только мысли о ее пленении. Горечь и гнев, поглощают их от осознания истины: все, что они сделали для своей страны, не будет иметь значения.       Алина снова вздыхает.       — Александр?       Он вопросительно смотрит на нее.       — Помолчи.       Дарклинг знает, что Алина колеблется, потому что этот мужчина похож на своего предка, на того златовласого юношу, который когда-то был ей другом, а умерев, унес частичку ее сердца с собой. Но у Дарклинга такой проблемы нет, он не помнит его лица, и, по правде говоря, Алина тоже. Только смутные образы: золотистые локоны, резкую линию челюсти, уверенные движения. В чертах этого мужчины Дарклинг видит не принца, а угрозу, от которой нужно избавиться.       Королева Солнца раздумывает, не подошло ли их время к концу. Рожденные идеи невозможно погасить. Только не в мире, где информация в мгновение облетает целые континенты. Оружие, которого опасается Александр, будет создано, если не этими людьми, так теми, кто придет после них. Это восстание не остановить.