Первая из многих

***

Я проснулся, чувствуя себя комфортно, удовлетворённо и тепло. Простыни пахли свежестью, и, вздыхая в их объятиях, я перевернулся, чтобы дотянуться до Холмса, но эта сторона кровати оказалась пуста. Я недовольно хмыкнул, уткнувшись носом в его подушку. Запах шампуня особой марки Холмса достиг моих ноздрей, и я глубоко вдохнул. Прошёл почти год с тех пор, как мы с Холмсом вышли на пенсию. Мы пришли к обоюдному решению, что наши кости слишком устали, чтобы идти в ногу с быстрыми ритмами Лондона, и нам нужен более спокойный образ жизни. Я до сих пор помню, какой прилив тепла я почувствовал, когда Холмс завязал мне глаза и повёл в дом, который он хотел, чтобы мы купили. Он выглядел как рай и с тех пор казался раем. Мы уже давно близко знали друг друга, но это был шанс насладиться этими моментами в одиночестве, вдали от таких предосторожностей, как запертые двери и приглушённые голоса. В коттедже этим утром было странно тихо, и я знал, что Холмсу ещё рано навещать своих пчёл (ибо пчёлы, как сообщил мне Холмс, тоже заслуживают сна). Как раз в тот момент, когда я собирался отправиться на поиски своего пропавшего мужа, я услышал, как дверь в наш коттедж открылась и поспешно закрылась, прежде чем шум из кухни достиг моих ушей. Любопытство моё было задето, я встал и набросил халат поверх ночной рубашки. Деревянные ступени были прохладными, и это успокаивало, и они издавали тот отчётливый, но приятный звук, который босые ноги издают по полу, без сомнения, предупреждая Холмса о моём приближении. К моему удивлению, Холмс, казалось, совсем не услышал моего приближения. Он ходил по кухне, убирая что-то в шкафы и распаковывая коричневые бумажные пакеты, прежде чем закрыть их и запихнуть в ящик − явно не туда, где им место − таким ярким способом, что я не мог не улыбнуться. Это напомнило мне о том, как бессистемно он убирал бумаги, готовясь к встрече с клиентом. − Ну, доброе утро, − дразняще сказал я, прислонившись к дверному косяку с поднятыми бровями, в равной степени удивлённый и заинтригованный. Холмс подскочил и быстро обернулся, выглядя более виноватым, чем один из мальчишек его нерегулярных войск, пойманных на краже песочного печенья миссис Хадсон. Однако он быстро пришёл в себя, заложив руки за спину и блефуя невинностью. − Доброе утро! − сказал он чуть громче, чем следовало. − Холмс?.. Что вы задумали? − подозрительно спросил я, подходя к нему и обхватывая руками его тонкую талию. Он, в свою очередь, позволил своим рукам вернуться из-за спины, чтобы опереться на мои плечи, и посмотрел на меня с притворным замешательством. − Что вы имеете в виду, любовь моя? − Его брови слегка приподнялись в едва уловимом вызове. Я усмехнулся. Он был таким хорошим лжецом, когда мы делили только квартиру, финансы и приключения. Когда мы поняли, что страсть, которую каждый из нас испытывал, была взаимна − и сошлись в том, что я могу описать только как совершенную синергию − я начал медленно, но верно разрушать его стены. Теперь я мало что о нём не знаю. Я изучил каждый взгляд, каждое настроение, каждую мельчайшую деталь человека, которого обожаю. Он больше не может относиться ко мне с тем холодным безразличием, которое когда-то использовал, чтобы похоронить свою привязанность, он сказал мне об этом. Ему больно прятаться от меня, и поэтому с тех пор он не пытался этого делать − во всяком случае, когда мы одни. Когда он стал для меня не чем иным, как своим подлинным «я», я влюбился в него − хотя и считал это невозможным − ещё больше, чем когда-либо. Поэтому можно с уверенностью сказать, что я знаю, когда моя любовь что-то от меня скрывает. Однако я решил сыграть в его игру. Несомненно, рано или поздно я узнаю, что он задумал, так что не было ничего плохого в том, чтобы потворствовать тайне. В конце концов, я мог бы найти какую-нибудь интригу и в отставке. − Х-м-м... ничего, − пробормотал я, вставая на цыпочки, чтобы поцеловать его. По утрам он был таким опьяняюще тёплым. Обычно я предпочитаю наслаждаться этим теплом, не вылезая из нашей постели, но не всегда можно иметь то, что предпочитаешь. Его руки скользнули под мой халат и ночную рубашку, пробежались по моей спине. Я вскрикнул от удивления и отступил из его объятий, ударив его по руке. − У вас руки ледяные! − ахнул я, нахмурившись, но он только усмехнулся, выглядя совершенно удивлённым. Он отвлёк меня, наклонившись для ещё одного поцелуя, и когда я смягчился, его замёрзшие руки вернулись, чтобы снова скользнуть под мою ночную рубашку. − Холмс! − воскликнул я, снова отскочив назад, пытаясь сердито посмотреть на него, когда он захохотал. − Полагаю, мне лучше заварить чай и согреть руки, если я хочу, чтобы мне позволили снова поцеловать моего мужа в ближайшее время! − дерзко улыбаясь, он повернулся, чтобы наполнить чайник водой из-под крана, прежде чем поставить его на плиту. − Полагаю, вам лучше... − сказал я, сузив глаза. Где он был сегодня утром? Должно быть, он по какой-то причине ходил в деревню, хотя я не знал, по какой. Я сел за кухонный стол, блуждая глазами по фигуре мужа. Завтра будет целый год, когда он будет в полном моём распоряжении в этом прекрасном коттедже, и всё же это пока ещё не дошло до меня. Это всё ещё казалось каким-то нелепым идиллическим сном, какой-то нелепой фантазией. Я почти ожидал, что однажды утром проснусь и обнаружу, что снова на Бейкер-стрит, Холмс держится на расстоянии, а я наблюдаю за ним с благоговением и плохо скрываемым желанием. Или, что ещё хуже, проснусь и обнаружу, что он всё ещё мёртв, потерян для меня среди бурлящей воды водопада.

***

Позже в тот же день я взглянул на Холмса из окна нашей спальни, который возился в поле со своими ульями. В своих руках я держал его подарок на годовщину выхода на пенсию, наблюдая, как тот сверкает на солнце. Я был довольно экстравагантен, купив ему новые часы с цепочкой, так как его старые и потрёпанные часы недавно остановились; старые стрелки наконец-то успокоились после утомительного десятилетия. Он хотел починить их, но в эти дни ему так не хотелось ехать в город. − Зачем тратить день на путешествие, когда я могу быть со своим Уотсоном и моими пчёлами? − спросил он. Возможность купить ему новые появилась, когда я ездил в Лондон на медицинскую конференцию. С таким же успехом я мог бы починить его старые, но мне хотелось подарить ему что-нибудь особенное. Ювелир был сдержанным и надежным человеком, которого я знал в течение нескольких лет − он неоднократно лечил артрит своей жены. Я купил красивые серебряные часы и распорядился, чтобы наши инициалы были выгравированы на внутренней стороне откидной крышки. Что привлекло моё внимание в магазине, так это стиль, дизайн, который ювелир объяснил мне как «часы-скелет». Внутренняя часть циферблата была прозрачна, поэтому можно увидеть, как внутри тикает механизм, и владелец может прочитать время с помощью цифр на кольце по краю. Этот стиль только начинал становиться доступным − или, по крайней мере, доступным по цене. Я знал, что Холмс много лет назад видел одни из них, которыми владел очень богатый клиент, и был очарован ими. Я знал, что мой дорогой, несомненно, будет часами наблюдать, как вращаются шестерёнки и тикает механизм, это было как раз то, что ему понравится. Теперь я смотрел на него, наблюдая, как работают руки. Интересно, что задумал Холмс? Что-то определённо затевалось, но я подумал, что он, возможно, забыл о годовщине, поскольку проводил долгие часы в своей мастерской, занимаясь экспериментами. Но после всех этих лет я никогда не был бы настолько глуп, чтобы недооценивать его. Он не любит театральность, мой муж... В этот момент Холмс оторвался от работы с пчёлами и, взглянув в сторону окна, помахал рукой. Я помахал в ответ, чувствуя такую привязанность к нему в его нелепой шляпе с пчелой, и улыбнулся.

***

На следующее утро я проснулся оттого, что Холмс уткнулся носом мне в шею, а его руки обхватили мой торс сзади; вся его длинная фигура прижалась ко мне. Я вздохнул и наклонил голову вперёд, когда он нежно поцеловал меня в шею. − С годовщиной, − прошептал он мне в волосы. − Вы помните! − прошептал я в ответ, улыбаясь всё шире. Я не должен был сомневаться в нём. − Конечно, − поддразнил он, покусывая мочку моего уха. − Неужели вы думали, что я забуду тот день, когда вы наконец полностью стали моим? В тот день, когда я наконец-то смог поцеловать вас при свете дня? Я усмехнулся в ответ и повернулся, чтобы поцеловать его в лучах утреннего солнца. Мы провели утро в постели, обнимая друг друга, прежде чем позавтракать. Это было восхитительно лениво и непринуждённо. Никаких обязательств и никаких временных ограничений. Я подумал, что лучше всего подарить Холмсу подарок после ужина. Вскоре после проверки пчёл Холмс настоял, чтобы я не заходил на кухню в течение нескольких часов. Вздохнув, я смирился с необходимостью прояснить «эксперимент» на основе пищи, как только он запишет свои, без сомнения, «интригующие» выводы. А пока я решил почитать в саду. Солнце пригревало, дул лёгкий ветерок, и, схватив роман, я лёг в гамак и начал читать. Вскоре я заснул.

***

Я проснулся от грохота, звука выкрикиваемых проклятий и громкого ворчания, доносившегося из открытого кухонного окна. Я встревоженно вылез из гамака и поспешил внутрь, чтобы посмотреть, что происходит. Войдя на кухню, я обнаружил там полный хаос. Холмс был с ног до головы покрыт мукой. Несмотря на фартук, Холмс умудрился испачкать мукой брюки, лицо, волосы и каким-то образом... нос. Он громко чихнул, когда я вошёл, и ещё что-то проворчал, бегая по кухне, проверяя кастрюли и сковородки и нетерпеливо заглядывая через стеклянную дверцу духовки. − Дорогой... Что, чёрт возьми?.. − спросил я, пытаясь удержаться от смеха над нелепым зрелищем. Холмс никогда не готовил. Никогда. Обычно наша помощница из деревни готовит нам еду, которую можно разогреть или легко собрать, а в остальное время я сам готовлю нашу еду. Холмс всегда выказывал явную неприязнь к кулинарии любого рода. Он называл это грязным делом со слишком большим количеством непредсказуемых переменных. Второй раз за столько дней он обернулся с невероятно виноватым видом. Однако на этот раз он повернулся и воскликнул: − Я же говорил вам не входить! Всё почти готово, а сейчас кыш! Совершенно сбитый с толку, я обернулся, чтобы увидеть, как он делает пюре из картофеля, будто тот лично оскорбил его методы. Я забрёл в нашу столовую и обнаружил, что стол красиво накрыт, бутылка вина открыта, а на столах стоит наш лучший фарфор. В центре стола стояли две высокие красные свечи в канделябрах, которые обычно находились в гостиной. Слёзы подступили к моим глазам, когда я осмотрел сцену. Холмс был самым умным человеком, которого я когда-либо знал, но в те моменты, когда он давал о себе знать, у меня перехватывало дыхание от его задумчивости. Прежде чем я успел прийти в себя, в комнату ворвался Холмс с большим блюдом и поставил его на стол. Когда он отступил назад, я увидел, что это был самый вкусный на вид пирог, с идеальной золотисто-коричневой корочкой. Пахло божественно. Ошеломлённый, всё, что я мог сделать, это повернуться к нему с открытым ртом в крайнем изумлении, когда он снова засуетился, возвращаясь с картофелем и овощами. Я всё ещё стоял неподвижно, уставившись на него, когда он, наконец, заметил это и рассмеялся над выражением моего лица. − Ну же, любовь моя, перестаньте ловить мух и садитесь! − Его лицо пылало жизнью и жаром готовящейся пищи. − Холмс... − Я вздрогнул, но обнаружил, что не могу подобрать слов. Он усмехнулся, взял меня за руку и подвёл к стулу напротив себя. − Я... я... вы... что... − О, мой дорогой, неужели это так умопомрачительно, что я могу попытаться устроить вам романтический ужин? − Он снова рассмеялся, сел и разлил вино. − С годовщиной, мой дорогой. Он поднял свой бокал, и я, оправившись от изумления, поднял свой. − Это выглядит чудесно, любовь моя! Я... Я... Я не знаю, что сказать! Его ответная улыбка была такой нежной и такой полной нескрываемой любви, что у меня перехватило дыхание. Пирог с курицей, приготовленный Холмсом, на вкус был таким же невероятным, как и на вид. Корочка немного подгорела, но всё же определённо была съедобной. Холмс ворчал, что это его не устраивает, и слишком часто извинялся. Это было прекрасно − сидеть здесь, напротив самого дорогого человека на свете, и чувствовать такое счастье. После ужина мы удалились в гостиную с бутылкой хереса. Я спрятал свой подарок на книжном шкафу в гостиной, чтобы достать его в любой момент, и Холмс, казалось, тоже что-то искал среди бумаг в ящиках своего стола. − Так вы проводили все эти часы в своей мастерской, изучая, как приготовить лучший пирог с курицей? − Я рассмеялся, представив себе, как Холмс перелистывает все кулинарные книги, какие только может найти, и впитывает мудрость домохозяек на протяжении веков. − Вообще-то, нет... − сказал он, продолжая рыться в ящиках. − Вообще-то, я готовил вам подарок на годовщину свадьбы... Ага! − Он вытащил книгу в красном кожаном переплёте со дна одного из ящиков и принёс её на диван, туда, где я сидел. − Мой подарок... − Значит, ужин не был моим подарком на годовщину? − растерянно спросил я. − Нет, это не всё, − лукаво заметил Холмс. − Ну, если мы собираемся обменяться подарками, то позвольте мне принести ваш! − сказал я, вскакивая и вытаскивая маленькую коробочку с его подарком из-за тяжёлых томов на книжной полке. − Сначала вы, мой дорогой Холмс... расскажите мне, что это за интригующая книга. Холмс рассмеялся и посмотрел на книгу в красном кожаном переплёте, которую взял со стола. − Помните, несколько месяцев назад вы прочитали короткую переведённую монографию психиатра Зигмунда Фрейда и были вдохновлены его работой... − Он смотрел вниз, явно немного смущённый, когда подошёл к дивану, на котором я сидел. − Да! Очень интересный материал... чего бы я только не сделал, чтобы читать по-немецки, чтобы я мог читать его книги! − усмехнулся я. − Ну что ж... − пробормотал Холмс, усаживаясь рядом со мной. − Я... − Уж не хотите ли вы сказать, что нашли переведённую копию? − ахнул я, уставившись на томик в руках Холмса. − Я... э-э-э... ну, да и нет, − пробормотал Холмс. − Это самая интересная книга Фрейда, он развивает идеи, исследованные в монографии, которую вы читали, она называется «Zur Psychopathologie des Alltagslebens», или «Психопатология повседневной жизни»... Однако на самом деле нет перевода на английский язык... поэтому я... подумал... я говорю по-немецки... Я купил книгу и перевёл её для вас... для вас... Х-м-м... Он смущённо кашлянул: − Похоже, он был совершенно очарован своей работой... и... Я прервал его, поцеловав его так сильно, что он удивлённо хмыкнул, прежде чем поцеловать меня в ответ так же страстно. Когда мы отстранились друг от друга, я почувствовал, как мои глаза защипало от слёз, когда я посмотрел в лицо своей любви. Моё сердце разрывалось, переполняясь любовью к нему. Так вот чем он занимался часами в своей мастерской! Тщательно переводя для меня большой том на английский язык... − Я не могу найти слов... − пробормотал я, обводя его губы своими. − Я... Я не заслуживаю вас, любовь моя... − мой голос задрожал от эмоций, когда единственная предательская слеза скатилась по моей щеке. − О, мой дорогой... − прошептал Холмс, бросив томик на колени и обхватив моё лицо руками, осторожно вытирая слёзы. − Вы заслуживаете всего мира. − Он подчеркнул это утверждение, снова захватив мои губы своими. Такая радость расцвела в моей груди от его нежных ласк и сердечных слов, я был совершенно ошеломлён. Я неохотно прервал поцелуй, проведя двумя пальцами по скуле, когда посмотрел в его мерцающие серые глаза. − Теперь моя очередь. Боюсь, что на приобретение подарка для вас ушло не так много времени, как на ваш подарок для меня, но я... Я протянул ему тщательно завёрнутую коробочку. Он взял её с любопытной улыбкой и встретился со мной взглядом. − Как интригующе! − поддразнил он, потянув за ленту, связывающую две половинки коробки вместе. Его ловкие пальцы осторожно сняли крышку, прежде чем замереть. С закрытой крышкой часов нельзя было сразу определить необычность их конструкции, и я затаил дыхание, когда бледные пальцы благоговейно извлекли их из коробочки. Он торжественно посмотрел на меня, широко раскрыв глаза, прежде чем вернуться к подарку. Когда он открыл часы, я услышал его резкий вздох. Один дрожащий палец протянулся, чтобы проследить край часов; шестерёнки радостно тикали, их механизм был выставлен напоказ. Когда его глаза остановились на внутренней стороне откидной крышки, он полностью перестал дышать. Палец, который ласкал полированный обод, затем потянулся, чтобы проследить гравировку, любовно коснувшись наших инициалов. Он с трудом сглотнул и поднёс часы к свету, наклоняя их влево и вправо, удивляясь тому, как наши выгравированные имена отражали солнце. Медленно опустив руки, он закрыл крышку пальцами, которые всё ещё дрожали, прежде чем сделать прерывистый вдох. Я наблюдал за ним, как ястреб, фиксируя каждое микровыражение лица. − Уотсон... − прошептал он сдавленным голосом. Я подождал, давая ему время сформулировать слова. − Уотсон... Я... − его вторая попытка была не более успешной, чем первая, его голос под конец сорвался, будто его украли. Внезапно его брови сошлись, губы сжались, и мне потребовалось всего мгновение, чтобы понять, что он сдерживает рыдания. − Мой дорогой, − выдохнул я, накрывая его руки своими и складывая часы между его ладонями. Моё прикосновение, казалось, придало ему смелости, и он смог прохрипеть: − Джон... это прекрасно... − Он слабо улыбнулся мне и наклонился, чтобы поцеловать мои костяшки пальцев. От прикосновения его губ я обнял его и прижал к себе, наши тела слились, как всегда. − Пусть это будет первая годовщина из многих, любовь моя, потому что я не могу придумать большего подарка, чем вы, − прошептал я ему в волосы. − О, Джон... Где вы, там и сам мир. С каждым новым удовольствием в мире. А там, где вас нет − опустошение. Я усмехнулся от удовольствия и лёгкого удивления. Его нежная цитата согрела меня: − И с каких это пор, моя дорогая любовь, вы цитируете Шекспира? Он отстранился, чтобы посмотреть на меня, и озорно поджал губы. − Знание литературы − ноль, − процитировал он как ни в чём не бывало, и я усмехнулся, вспомнив свои собственные слова. − Я решил, что выход на пенсию будет таким же хорошим временем, как и любое другое, чтобы исправить ту довольно проклятую оценку, которую вы сделали десятилетия назад. Я читал его пьесы пчёлам... Они, кажется, наслаждаются ими. Но я заметил дополнительное преимущество в своём недавнем исследовании. − Его улыбка стала смущённой. − Такие романтические слова, казалось бы, заставляют вас сиять в очень подходящей манере. Я почувствовал, что краснею, но Холмс уже завладел моими губами и напоминал мне, чтобы я не забыл, что то, чего ему не хватало в литературе, он с лихвой компенсировал мастерством любовника.