Темно-белый

      Все мы надеемся на красивый конец. Само по себе прекрасно звучит, да? Эффектно уйти так, чтобы тебя запомнили — да кто о таком не мечтал? Что вообще значит красивая смерть? Что для нее нужно сделать? Положить своей гибелью конец войне? Упасть со всемирно известной скалы? Утонуть в бурю? Да уж, в средневековье, как по мне, с этим было попроще. В нынешнюю же эпоху, как ни умри, красиво не выйдет. Хотя взять, например, спасение другого человека. Вынести его из пожара ценой собственной жизни, осознанно словить пулю или нож вместо кого-то или повторить сцену из Титаника. Нет, не ту, на носу корабля. Я про сцену с замерзанием насмерть. Наверное, это и называется красивой смертью — самопожертвование. Однако вся сложность такого выбора в том, что далеко не каждый способен на это. Интересно, а смогла бы я так же? Знаете, синдром спасателя — штука неблагодарная, но если дело касается кого-то дорогого и близкого, все мы способны шагнуть в пропасть. Не знаю почему, но с самого детства меня не покидала мысль о скоротечности жизни; о том, что я должна экономить время и отдавать его целиком и полностью на добрые дела и воплощение своих мечт. Да то же чертово самопожертвование, только разве что в более безобидных размерах. И я очень боялась не успеть всего этого. С одной стороны умереть молодым — не такая уж и плохая перспектива, потому что больше мыслей о смерти меня пугали шаблоны моей жизни. Так как я родилась в благополучной семьей, мне было суждено окончить школу, университет, устроиться на высокооплачиваемую нудную работу, выйти замуж, нарожать детей и напоследок воспитать внуков. Да, неплохая жизнь, если уж так подумать, но мне она казалась чертовски скучной. Я более чем уверена, что еще до окончания этого «идеального» плана я бы попала в психушку. Такая вот она, сводящая с ума серая неизменность. Разумеется, есть масса нюансов, которые бы могли сломать этот план, но самым весомым по-прежнему была смерть. Не сказала бы, что я умею предчувствовать будущее, однако мысли однажды реализовались. И я умерла слишком рано. Боже упаси, если причиной моей смерти было не самопожертвование: глупой смерти я себе не прощу. Вот только вся фишка заключалась в том, что я совершенно не помнила, как умерла! Хотя, наверное, было бы странно, если бы было иначе. Существует огромное количество интервью с людьми, которые пережили клиническую смерть и вернулись с того света, и у каждого своя история, поэтому самой лучшей гипотезой я всегда считала то, что, как кома, рай или ад, у каждого смерть протекает по-разному, возможно, в зависимости от внутреннего мира. Какого же было мое удивление (или уж скорее разочарование), когда я оказалась в кромешной темноте. Бездонной и совершенно непроглядной. И в ней не было ничего. Абсолютно. Не было даже возможности осмотреться, не было возможности вспомнить что-то. Ни-че-го. Обидно, на самом-то деле, потому что мой внутренний мир был чертовски богат. И это все, что я получила за него?! Темнота? Да ладно… Казалось, что стоило немного поднапрячься, и я смогла бы прокрутить прожитую жизнь заново, однако нечто снова и снова заставляло отказаться от этой затеи и убеждало, что я обязательно смогу, но сейчас в этом нет необходимости. А я ведь знала, что не смогу, потому что тьма вокруг обволокла воспоминания тоже. Я была просто пучком сознания, без тела и возможности двигаться. И что было страшнее всего, меня это не пугало, потому что, как это часто бывает во снах, я считала все происходящее совершенно естественным. А ведь если подумать, так оно и было. Смерть — вполне естественный процесс, ровно как дыхание и сама жизнь. У меня всегда было притупленное чувство времени, но даже для меня его течение показалось странным неоднозначным. Оно шло быстро и в то же время чертовски медленно, а я просто ждала. Даже не знаю чего. Возможно, своей очереди в персональной комнатке ожидания. Знаете, как это обычно бывает перед приемом врача или в каком-нибудь госучреждении? Но мне даже нравились такие моменты, потому что моим любимым развлечением были бесцельные раздумья. О чем угодно. Часто это были выдуманные сюжеты: битвы, любовь, дружба… смерть. Бывало, что таким образом я могла прожить целую жизнь всего за один час. Но в этой темноте не было возможности поразмыслить и даже, черт возьми, задуматься над тем, как же скучно ни о чем не думать! Каждый отрезок времени, который я просуществовала там, стирался из памяти и оставалось подозрительное знание (даже не чувство), что все это затягивается. И вот… впереди прорезался свет. Темная и бесконечная коробочка, наконец, была разрезана кем-то, а оттуда послышались голоса. Странно, но слышались они так же неоднозначно: сначала они исходили из прореза, затем отдавались эхом в мыслях, как будто изначально принадлежали мне, а затем от них оставался сомнительный след, из-за которого я не была уверена, звучали ли эти голоса вообще или же это были отголоски моего собственного разума. Они были взволнованными, иногда даже выкрикивали что-то в угрожающем тоне, слышался даже плач и мольбы. Различить язык было совершенно невозможно, потому что эти несвязные звуки оказалось нереально сложить даже в элементарные слоги и вообще выловить отдельные буквы. Свет из прорезанного пространства начинал расширяться или это меня начинало втягивать в него — было не понять. Однако непроглядная тьма постепенно перетекла в сплошной белый свет. Думаю, он бы вполне мог выжечь мне глаза. Если бы они у меня вообще были. Ну вот и все. Я на том свете. Да, так я подумала сперва, потому что так и должно было произойти. Но… разве на том свете не должно быть легко и приятно? Нет? Если так, тогда это объясняло то, почему, как только я открыла глаза, все тело страшно заныло. Ой, да ладно. Умереть и уйти от боли, чтобы снова от нее страдать? Я на такое не подписывалась! Хотелось пошевелиться, вот только удавалось с трудом. Например, из-за левой руки. Она была то ли связана, то ли обмотана чем-то. В скором времени я различила писк где-то под ухом, и похож он был на какие-то медицинские приборы. Мне понадобилось время, чтобы осознать, где я вообще нахожусь, и… Да. Я выжила. Черт. Ладно, я не Дазай и умирать просто так тоже не хотелось, но настроение после нелегкого пробуждения вряд ли вообще может быть на хорошем уровне. Как минимум потому, что совсем скоро у меня заныла голова так, что глаза могли выкатиться из орбит, ломило руку, кстати говоря, оказавшуюся в гипсе, страшно хотелось есть, тошнота впридачу, куда ж без нее. Короче говоря, просто отвратительное самочувствие. Вполне логично, что в таком состоянии хочется отлежаться в одиночестве, но, разумеется, никто меня в покое оставлять не собирался, так как совсем скоро в палату ворвалась медсестра, а за ней и врач. Шума от них было будь здоров, так они еще рассчитывали услышать от меня ответы на вопросы, которых я даже не понимала. Вроде как пары невнятных мычаний им хватило. Не знаю, насколько меня оставили, но выключенному в комнате свету я тоже не особо обрадовалась. Уснуть было невозможно, так что я провалялась в полудреме, думаю, всю ночь. Вторая попытка открыть глаза была чуть удачнее. Удалось разглядеть палату, слава богу, частную, однако слишком непохожую на ту, какие обычно были в нашей стране, а также моего лечащего врача. Азиата. Нет, предрассудков к ним не испытываю, они мне даже симпатизируют, но это показалось мне несколько странным. Хотела бы я думать, что это означало высокую квалификацию, пока он не заговорил со мной на чистом японском и, что было не менее пугающим, так это то, что я поняла абсолютно все. Так, ну все, пора завязывать с оригинальной озвучкой аниме. Доктор назвался Такахаси-саном. Он спросил о моем самочувствии, по традиции сказал, что все будет хорошо и что я оказалась крепкой, а также, что в скором времени меня навестит моя семья. И вспоминать не нужно было, что я никогда не беспокоилась о себе так, как о переживаниях моих родных обо мне. Мама, наверное, с ума сходит, а папа, должно быть, как всегда, пытается быть сильным и не показывать того же, но у него всегда все было прекрасно видно по глазам. Еще бы… единственный ребенок чуть не лишился жизни. Уснуть больше не получалось, и я никогда бы не поверила, если бы мне сказали, что бездельно лежать будет так скучно. Я бы принялась за свое любимое дело, да вот только мысли разбрелись как овцы на поле, а я, как оставленный ими опечаленный пастух, осталась одна-одинешенька. Сомневаюсь, что мне бы позволили взять в руку телефон, если бы я вообще была способна это сделать, а телевизор в палате не был предусмотрен. Зато было огромное смотровое окно, выходящее в коридор, поэтому ощущение рыбки в аквариуме не заставило себя долго ждать. Туда и обратно периодически проходил персонал, иногда через окно заглядывали медсестры, порой проскакивали посетители. А еще у кого-то всего за полчаса завелась привычка выяснять отношения прямо у этого окна и именно в тот момент, когда я снова попыталась уснуть! Судя по невнятным голосам, они то уходили, то снова возвращались. На третий такой заход мне все-таки захотелось сверкнуть своим полудохлым взглядом на этих людей. Может, сообразят, что я здесь как бы не в лучшей форме и слушать их разборки — последнее, чего мне хотелось. Русый мужчина с обильной щетиной и орущая на него брюнетка. И оба азиаты. Так, а вот это уже странно. И ладно, если бы я застала просто ссору, так к окну прилип какой-то мелкий пацан, судя по всему, их отпрыск, и как только он заметил, что я в целом-то нахожусь в сознании, он дернул свою мать. О нет, не заходите сюда. НЕТ. Не знаю, что было страшнее: то, что я чуть не отправилась на тот свет, или выражение лица этой женщины. Такой салат эмоций творился у нее в глазах. И ужас, и сочувствие, и желание влепить мне подзатыльник. И судя по тому, с какой скоростью это все менялось в ее взгляде, она сама еще не определилась, как ей быть. В палате присутствовала сонная атмосфера, особенно в виду моего едва живого состояния, и вошедшие люди пытались вести себя тихо, но получалось у них это несколько плохо. Женщина попыталась взять меня за свободную руку, в которую, как оказалось, был воткнут катетер, а мальчик просто встал по другую сторону кровати и с ошалелыми глазами рассматривал меня. Мужчина же остался у самого входа в палату, и глаза у него были даже тоскливее глаз женщины, которая вот-вот была готова расплакаться. Люди у кровати пытались поговорить со мной, вот только их попытка сделать это шепотом так резала по ушам, что уж лучше бы они говорили в полный голос. Мальчик задавал глупые вопросы вроде слышу или вижу ли я его, а женщина все спрашивала о моем самочувствии и говорила о том, что совсем скоро я отсюда выйду. Мне было жалко этих людей, но, честно говоря, на поддержку они могли даже не рассчитывать. Хреново здесь было мне и им, разумеется, тоже, но мой вопрос заставил лицо каждого из них вытянуться чуть ли не в маску Крика: — Вы кто? Женщина перестала наглаживать мою руку, мальчик обвел взглядом взрослых, а мужчина… мне кажется, или он был готов выйти в ближайшее же окно? Да что, черт возьми, здесь происходит? Тетенька, перестаньте так сжимать мою руку. Она несколько раз открыла и закрыла рот, как рыба на суше, пока мужчина набирался смелости, чтобы подойти к моей кровати со стороны мальчика. — Милая, ты помнишь, как попала сюда? — начал он после глубокого вдоха. Если я расскажу им, что пришла из какого-то темного пространства с голосами, меня сразу переведут в психушку или чуть позже? В любом случае, мое короткое мотание головой их не обрадовало и, более того, выбило из них всякое желание убеждаться и дальше в том, что я не особо-то их узнавала. И не особо — еще мягко сказано. По глазам и нерешительности было видно, что они хотели бы остаться подольше, но, к моему счастью, медсестра сообщила им, что мне нужен отдых. Первой из палаты выскочила женщина, и даже в полудохлом состоянии я слышала, как в коридоре ее пробило. А вот мальчик отлип от моей койки только с помощью мужчины, и следующие слова, с которыми он взял пацана за руку, заставили выпасть из реальности уже меня: — Пойдем, Кейске.       Простите… кто?