Мы умираем с тобой

Юма — та ещё стерва, если, конечно, не старается убедить кого-то в обратном. Ей к лицу красный, духи с тяжёлыми восточными нотами, дорогое вино и опасность, грозящая в любой момент оборвать кому-нибудь жизнь. Она любит игры и терпеть не может ждать, даже если для малейшего промедления есть внушительный список причин. Никаких оправданий — это для тех, кто всегда остаётся за бортом этой жизни. Для будущих покойников. Не такой перспективы Юма хочет для клана, а уж для брата тем более, что доказывает не без жёсткости, не выходящей за пределы разумного, но с должной доходчивостью. Слабости Алтана она знает наперечет. И думает о последствиях поступков куда больше, чем её недальновидный младший брат. Он — её слабость, от которой ей не избавиться. — Ты не в вакууме живёшь, — говорит ему Юма почти как в день его приезда в Гонконг. — Но ничего, кроме своего так называемого права на месть, не видишь в упор. А ведь мир куда прекраснее, чем ты думаешь. В комнате приятный полумрак и сладковатый головокружительный дым её сигарет, пропитавший спёртый воздух без единого колебания сквозняка. Время будто остановилось. Клубы дыма стелятся красивыми кольцами и растворяются в тяжёлых багряных занавесях перед подиумом с шестом. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Никто не запретит госпоже Дагбаевой курить в клубе, как и везде, где она только пожелает. Юма тонет в огромном кресле на контрасте с младшим братом, который в своём едва помещается. Вадиму не досталось даже стула, но наёмнику не привыкать. Недобро посмотрел на официанта — и вот через мгновение перед ним оказывается что-то вроде пуфа бордового цвета, как и все вокруг. Главное удовольствие — перед их глазами. Совсем ещё юная — ей не больше двадцати — танцовщица в кислотно-розовом парике и кожаном бандаже, который виднеется из-под полупрозрачного алого платья с имитацией корсета на груди при каждом движении вокруг шеста. Непривычно высокая и сильная, как будто и не китаянка вовсе. Рассеянный свет делает её фигуру порочным совершенством. Стройные ноги, обтянутые чулками со змеиным рисунком, фарфоровая кожа с россыпью блёсток, подведённые чёрным глаза и алый росчерк помады на губах. Каждое движение великолепно и естественно, а музыка рождаётся её гибким телом словно по волшебству, завораживая и подчиняя. — Во всём нужен баланс. Ты не можешь бросить все свои силы на решение одной проблемы. Всегда найдутся вещи, которые куда важнее, — рассуждает Юма вслух, не отрывая взгляда от представления. Алтан смотрит на девушку безразлично. В отличие от Юмы, яблоко от яблони. В отличие от Дракона, что злит едва ли не до сумасшествия, хоть и внимание наёмника ничем, кроме потяжелевшего взгляда, не выдаётся. — Не вижу никакой красоты, — холодно говорит он. — Малолетка! Дагбаеву его концерт одного актёра не убеждает. Юма видит побелевшие пальцы, вцепившиеся в обивку кресла, и колкую злость в глазах. Мальчишка. Ему всего двадцать три, и умения скрывать свои истинные эмоции пока к нему не пришло. Хорошо только, что пока этим пользуется одна она. Но захотят многие. И не только эмоциями, но и слабостями, которые он пока не научился должным образом скрывать. А значит нужно заставить его обратить внимание на такую потенциальную слабость, которая сама любого в бараний рог скрутит по почте России по частям в морг отправит. Как бы там ни было, Дагбаева для себя всё решила. — Значит, ты не туда смотришь, Алтан, — коротко бросает Юма и поднимается на подиум к танцовщице. Она прикасается к разгорячённой коже девушки, усмехается почти ласково и шепчет ей что-то на китайском, от чего та смущается. Платье-сетка летит на пол… Алтан взгляд отводит. О сестре он предпочёл бы не знать так много и не видит смысла здесь сидеть, но она всегда получает то, что хочет. И сегодняшний день — не исключение. — Это всё, что ты мне хотела показать? — сухо спрашивает он. — Вовсе нет, мой дорогой, — обращение звучит издевательски, будто змея пытается капать ядом более нежно, но Алтан уже привык. Иначе она не может. — Вадим! Наёмник тут же оказывается возле Юмы, по первому зову, словно он сейчас подчиняется не напрямую Алтану. Хотя с Драконом никогда нельзя быть уверенным… Сомнение — ещё одна слабость, которую Алтан позволяет себе непозволительно часто. — Надевай. Вадим смотрит с лёгким недоумением, как и застывший в кресле Алтан, никаким прозвищем её не награждает забавы ради и целовать ей руки не спешит. Умный. Юма достаёт из сумочки совсем ещё новую российскую купюру в пять тысяч, которая тут же привлекает внимание наёмника сухим шелестом и прочно оседает в кармане джинсов. Вот так, не будет она долларами платить, ещё чего, пусть отрабатывает то, что уже дано. Юма кивает на тряпки, брошенные гонконгской танцовщицей, и смотрит без издёвки. Сейчас конец поводка в её руке. Она не наслаждается положенными крохами власти, когда видит, как наёмник разглядывает кусок ткани в своих руках с заметным раздражением пополам со смирением. Дракон не будет показывать зубы в её присутствии, как бы ни хотел в этот момент. — Поверх? — решается он на единственный вопрос. — Как положено. Удиви меня, — отрезает Юма и занимает наблюдательную позицию в первом ряду. Вадим легко избавляется от кроссовок и носков. Она молчит, чуть слышно отбивает алыми ногтями ритм марша по бордовой обивке кресла в ожидании шоу. Наёмник чувствует намёк и ухмыляется. Он ей не интересен, знает, но лучше убедиться. Игра сейчас — для одного человека во всём чёрном, чей взгляд не отрывается от его лица. Дракон медленно расстёгивает рубашку, останавливаясь на каждой пуговице, пока она не упала на пол скучным серым пятном. Без всякой эротики, но и без нерешительности. Почти красиво. Взгляд наигранно опущен вниз, тени играют на подиуме с ним дивную шутку так, что эмоций на обычно живом лице не разгадать, а фигура наоборот оказывается освещена неяркими отблесками ламп. Яркая татуировка, которая всегда притягивает взгляд, теряется на фоне отчётливых шрамов на чуть загорелой в электрическом свете коже. Их так много, что не разобрать, какие из них появились раньше или позже. Они оплетают его торс причудливым узором и кажутся почти нарисованными. Алтану хочется их коснуться губами, чтобы проверить, настоящие ли они. В эту секунду он ненавидит Юму. Вадим звонко щёлкает пряжкой ремня и быстро избавляется от джинсов без единого слова. Жёсткая дорожка светлых волос на животе прячется за последней полоской ткани на нём. На этом он останавливается, наконец выпрямившись во весь рост. Ему не нужно принимать эффектную позу, чтобы привлечь к себе внимание, потому что карие глаза с алыми искрами на дне неотрывно за ним следят без всякой утайки, так, что тонкая ткань впереди натягивается почти дискомфортно. Но Дракон не из тех, кого смущает собственный стояк перед лицами совершенно одетых нанимателей. «Наслаждайся видом, твоё золотейшество», — говорит он глазами и без малейшего стеснения скрещивает руки на груди. Вадим и от последнего бастиона в виде трусов избавится, чтобы себя показать во всей красе. К чёрту камеры и охрану за дверью. Платье девчонки ему не по размеру, но тянется хорошо, облепляет без всяких прикрас, расходится на груди с чуть слышным треском, на что Вадим досадливо морщится, и едва закрывает бёдра до половины. Поверх синтетической сетки — имитация корсета со шнуровкой, которую он ослабляет и завязывает на спине, чтобы не мешалась. Мышцы на руках играют под тканью цвета его татуировки, сливаясь в области груди. Вадим оглаживает бёдра, словно пытается найти ритм приглушённой музыки. Ответственно подходит к делу, как и всегда. Алтан хочет и не может отвернуться. За спиной Вадима тихо возникает молоденькая танцовщица и протягивает наёмнику пакет, не встречаясь с ним взглядом. Робкая, но ослушаться приказа Юмы не может, как и многие. Те, что могут, долго не живут. А вот привлекательная китаянка может сегодня оказаться ещё в более приватном месте с госпожой Дагбаевой после произвольной программы на подиуме. — Что за цирк? — не выдерживает Алтан, когда наёмник извлекает из пакета прозрачную тёмную ткань, которая никак не спешит заканчиваться. Чулки. Волнение, тяжёлым комом поселившееся внизу живота, заставляет расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке. Словно бы его добить, Вадим достаёт ко всему прочему мягкое кружево, словно по ошибке принявшее форму бюстгальтера, и босоножки огромного размера на белой подошве. Алтан давится словами и молча смотрит, как наёмник проверяет ткань на прочность, растягивая её в пальцах почти нежно. Стоит вещичка наверняка дохрена и больше, не хватало ещё за неё платить. Так ведь? В его преставлении о мире «Дракон» и «деликатность» в одном предложении не сочетаются. — Не слишком похож на малолетку, верно? — коротко усмехается Юма и кидает Дракону вторую хрустящую бумажку. — Живее! И бюстье лишнее. Кружева летят в сторону. Силиконовые вставки на чулках в мелкую сетку нещадно впиваются в кожу на середине бедра, куда ниже, чем у китайской танцовщицы. Останутся следы. Не совсем по размеру, к тому же навыка в надевании подобного у него нет, и на секунду Вадим медлит, сражаясь с постоянно перекручивающейся и будто бы скользкой тканью. Однако итог выглядит красноречивей любых слов. Пояс оказывается поверх чёрной ткани трусов, почти сливаясь с ними, так что кажется, что завязки со змеиным узором идут прямо от них. Странно, но интересно. Как картина раннего постимпрессионизма — думает Алтан. И порочно. Любой в подобной конструкции с параметрами Вадима смотрелся бы смешно, но тёмная ткань, облегающая как вторая кожа, выглядит… Неплохо? Даже горячо — Алтан это не признаёт, в отличие от собственного тела. — Алтан, деньги ещё есть? — деловито осведомляется Юма. Он смотрит на неё ошалело, словно не веря, что этот вопрос задаёт сестра. — А что? Любой труд должен достойно оплачиваться. Видишь, старается человек. Вадим на пробу проводит по непривычно гладкой затянутой в эластан ноге, примеряется к высоте широкого каблука на босоножках, и у Дагбаева не хватает слов и воздуха на возражение. Действительно старается. Так, что решение надеть сегодня тесные брюки кажется самым идиотским чуть ли не за всю жизнь. А затем Дракон подходит к шесту. Уже обутый в босоножки, от чего походка выходит откровенно блядской, но нет ни следа неуверенности в себе, как будто он родился танцевать приват для мафиози. Металлические вставки на платье слегка позвякивают, и Алтану кажется, что это у него звенит в ушах. Решительное прикосновение наёмника к шесту как будто выводит из транса. — Только по пятьсот. Я десятку перед отъездом разменял, — наконец говорит Алтан, поняв, что сестра ждёт ответа. Юма кивает, почти мягко треплет по плечу и исчезает в поисках китайской красотки, на что ни он, ни Дракон не обращают ни малейшего внимания. У Дагбаева разрыв шаблона. От чулков, сидящих чуть плотнее на бёдрах, чем должны. От полных губ, по которым проходится язык от духоты и сигаретного дыма с нотами вишни. От того, что у него, оказывается, охренеть как стоит на того, кому он платит. Алтан в таких вещах совсем не спец, ещё толком не пробовал ни с кем, кроме девушек и одного парня из Москвы, с которым не пошло дальше пьяных поцелуев. Он, в конце концов, даже не фантазировал особо — да и вообще он нечасто думал о сексе, времени не было. У него месть, клан и муштра от старшей сестры с замашками Цербера, совсем как у деда. Здесь, в жарком тёмном зале, в этом внезапном костюме Вадима из сплошной сетки и с этим собственным внезапным голодом, всё кажется другим. Алтан вообще-то не того от Дракона хотел. У него из чувств к наёмнику была разве что маленькая воображаемая шкатулка, которую лучше взять и прикопать по-тихому, чтобы самому от стыда не умереть. Раньше там мелочь какая-то смущающая была: нелогичные зачатки доверия, привычка всегда видеть рядом, мягкая насмешка, незаметные улыбки, когда дурацкие шутки начинают казаться смешными. Все бы ничего, как он думал, рано или поздно эти мелочи стали бы прекрасным компостом для кактуса мести, да только не сложилось, сейчас уже и думать стыдно. Потому что Дракон, оказывается, чертовски сексуальный. Алтана чуть ли не трясёт от возбуждения, но он только крепче сжимает пальцами мягкую обивку кресла, когда Вадим начинает медленно танцевать. Огромные каблуки сказываются на балансе, но Дракон этого не замечает, держит спину ровнее, чем иные балерины, опирается каблуком на пилон, пробуя себя и его на прочность, и изгибается так, что смотреть на него прекрасно и ужасно одновременно. Опыта у него не очень много, но уверенности на целую толпу победительниц конкурсов красоты. Завораживающе. Бесполезно напоминать себе, что наёмник — просто мужчина в женской одежде, а значит удивляться нечему. Покачивание бёдер в чёрных чулках, небольшой круг вокруг шеста, взгляд глаза в глаза и самодовольная усмешка, расплывающаяся на лишённом любого намёка на мягкость лице. Взгляд Алтана намертво прикипает к светлой дорожке волос на животе. Её пересекает кружевной пояс чулок, поверх которого идёт прозрачная сетка красного платья, которая недвусмысленно топорщится у самого края. На фоне играет попса, кажется, Леди Гага, и наёмник откровенно наслаждается ситуацией. Вообще не женщина. Никуда не девшийся стояк мешает ему танцевать, но Вадим решает выпендриться и показать, что он может не только двигаться в такт музыке. Он легко скользит по пилону рукой вверх и вниз, обходит его, оказывается ровно напротив Алтана и смыкает руки на шесте над головой, подтягиваясь всем остальным телом к гладкому металлу. Высоко. Он спускается вниз, будто по канату, и замирает в полуметре от пола. Ноги параллельны подиуму, а мышцы рук до болезненного напряжены, красиво обрисовываясь до мельчайших подробностей. Алтан ловит себя на мысли, что это выглядит неожиданно сексуально. Улыбка наёмника откровенно насмешливая, он раздвигает бёдра так сильно, что Алтану трудно дышать, и мягко покачивает ногами, изгибаясь на пилоне выпущенной стрелой. Сильный. Дракон делает вращение, переворачивается и замирает вниз головой, зажав коленями шест, отпускает руки и делает вид, что расслабляется. Глаза полузакрыты, но взгляд острый, опасный. Алтан достаёт кошелёк и швыряет на стол стопку пятисоток. Жест настолько красноречивый, что спесь с Вадима слетает как по мановению волшебной палочки. Он соскальзывает с шеста, сделав последнее вращение по оси, и осторожно сходит с подиума. Вспоминает о высоте каблука и чуть слышно матерится, едва не навернувшись на ступеньке. Вид у него слишком озабоченный для человека, который только что едва не трахнул пилон. — Что, перебор? Или вас тошнит уже? — спрашивает Дракон будто бы весело, но сам напряжён, шею разминает нервным жестом и смотрит только ему в глаза. И тут он опускает взгляд ниже. Алтан знает, что тот видит. Его брюки в паху натянуты. Сильно. Лицо нечитаемое, с потемневшими глазами, только пальцы вжимаются в подлокотники кресла. Он смотрит на него прямо, без всякого стеснения, которое теплится глубоко в груди, и позволяет себе усмешку. Дагбаев устраивается в кресле поудобнее и расставляет ноги шире, зная, что делает это больше демонстративно. В голове ни одной здравой мысли, только неясные фантазии, включающие в себя дурацкие каблуки, Вадима и его пальцы. — Неплохое шоу, — роняет Алтан отстранённо. Уверенность в себе быстро возвращается к Дракону вместе с самодовольством. — Я могу вернуться. Подрочите, если надо, я же не девчонка из привата, — широко ухмыляется Вадим, но делает шаг вперёд, противореча сам себе. Алтан морщится и скрещивает руки на груди. — Или ещё чем вам помочь? — Забирай деньги и проваливай. Дракон на деньги смотрит как впервые, размышляет о чём-то с каменным лицом, а затем снова возвращается в привычное насмешливое настроение. Тем более ничуть не опавший стояк Алтана говорит ему больше, чем пренебрежительный тон начальства. Поводка больше нет, воображаемый ошейник валяется под ногами вместе с небрежно брошенной рубашкой. Теперь на фоне играет Рианна. — Не убедительно, ваше золотейшество, — отвечает Вадим с вызовом, делает ещё шаг. Алтан сидит ровно без единого движения. Стопа в босоножке на высоком каблуке оказывается между его ног на обивке кресла. Дракон нависает угрозой в коротком платье со шнуровкой, и Алтан на мгновение прикрывает глаза, понимая, что не может не поддаться на провокацию, но тут же берёт себя в руки. — Я не хочу… Подрочить, — через силу говорит он, морщась на последнем слове. Алтан не любит пошлостей, он вообще без понятия, что любит или нет, но ему кажется, что он любит искренний смех Дракона. Пальцы не без удовольствия обвиваются вокруг щиколотки, обтянутой чёрной сеткой, и скользят выше по колену, не встречая никакого сопротивления со стороны Вадима. Только дышит чаще. Наёмник не скрывает, что тоже его хочет, и это бодрит не хуже кофе с утра на простынь вместо «в постель». Не нужно даже разрешения спрашивать. А намёки его такими большими буквами написаны с их первой встречи, что Алтан удивляется, как всё это время их игнорировал. — Я готов предложить руку помощи, — обещает Дракон и перекладывает руку начальства себе на бедро. — И не только руку… Но Алтан отстраняется, отодвигает наёмника от себя и встаёт из кресла. Хочется то ли трахнуться, то ли обдолбаться, но ни первое, ни второе хорошей идеей не назовёшь. Он закуривает, зная, что ради приезда сестры датчики дыма благоразумно отключили, и смотрит на наёмника спокойно, словно не у него в голове — грёбаный ад, в который он не верит. Слова просятся на язык, правдивые, неприглядные, изломанные, как и его взгляд в полумраке зала. — Я не хочу подрочить, но посмотрел бы, как ты дрочишь себе в этих чулках, — прямо говорит Алтан и усмехается, глядя на офигевшее лицо Дракона. Он и сам удивляется тому, что срывается с губ. — Да, ты не ослышался! И помог бы тебе кончить прямо на подиуме, потому что этот угол — слепая зона для камер, а я хочу, чтобы все видели твоё лицо, когда я делаю тебе хорошо. Очень хорошо. Я хочу засунуть тебе язык прямо в глотку сразу после оргазма, когда ты не сможешь вспомнить ни одной дебильной шутки, и стащить с тебя это платье, потому что оно уже трещит по швам и мешает смотреть на татуировку. Вот этого я хочу. Вадим отобрал у него сигарету и закурил сам, не реагируя на вялый протест. Делает пару затяжек, не отрывая потяжелевшего взгляда, и тушит её прямо о столик с деньгами не глядя. На дне его глаз пляшут черти. Он прижимает босса к себе без особой нежности, цепляет за подбородок, целует с исступлением. Разрешения не спрашивает, кто из них завоеватель — тоже, шарит жёсткой рукой по чужому телу как в лихорадке. Вцепляется пальцами в волосы и прижимает сильнее, не позволяя отстраниться, и за губу прикусывает почти до боли, заставляя взвиться от напряжения. В паху уже почти болит, но Вадик попытку положить руку себе на трусы пресекает жёстко. И наконец разрывает поцелуй с пошлым звуком. И с обещанием продолжения. — Допустим, — только и говорит Вадим. — А чего ты ещё хочешь? — почти шипит Алтан, но наёмнику на его возмущение плевать. Тем более румянец на щеках нанимателя говорит сам за себя. — Признание в любви? — И это всё? — хрипловато спрашивает Дракон, всё ещё поглаживая его волосы. — Что ты сделаешь потом? — А после ты сядешь в кресло, и я тебе отсосу, — говорит Алтан первое, что приходит в голову. — Попробуешь, — шепчет Дракон на ухо, выцеловывая чувствительный изгиб шеи и прихватывая зубами мочку. Добивается вида закушенной губы и отстраняется с сожалением, словно провинившийся ученик. Сердце бьётся где-то в горле пойманной птицей, а глаза выдают панику. Алтан до этого с парнями только целовался, да и то с одним и по пьяни, а сейчас хочет удивить потрёпанного жизнью наёмника чем-то кроме бусин в косичках. Звучит как хуёвый план. Вадим о направлении его мыслей каким-то образом догадывается и оставляет на его губах поцелуй, показавшийся бы невинным, не будь рука Дракона прямо на его заднице. Не открывая глаз, Алтан шарил, гладил, как будто составляя карту. Вот растрепавшиеся волосы, ощутимый под пальцами шрам на брови, губы, широкие плечи, которые так привлекательно обтягивались алой тканью, крепкие нереальные руки с проступившими на них жилами. Или то следы шрамов, ложащихся витиеватой вязью, что не отличить от диковинных татуировок, и ощущающиеся так живо и полно под подушечками пальцев и под разгорячёнными от поцелуев губами. Алтан замирает в крепких объятиях, тяжело дыша и прижимаясь раскалённым лбом к плечу, и чувствует, как чужая ладонь скользит по спине от шеи до поясницы. Электричество. Они оба как будто подключённые к подстанции, им бы круг для хомяков и таблетку от идиотизма на двоих, но рациональности в них ни на гран. Прикосновения Вадима он отслеживает чутко, отзываясь, до того не зная, что может так откликаться на поцелуи. Ладонь идёт вверх, кончиками пальцев по ребрам, и снова вниз, от мешанины растрепавшихся косичек до бедра, снова вверх. От этого чувства хочется либо укусить посильнее за губу, или врезать ему, чтоб запомнил, что у них просто секс под влиянием момента, или снова поцеловать так, до мурашек, до вставших дыбом коротких светлых волос на затылке, или дальше — переплести пальцы, опереться, чтобы двигаться назад сильнее и сильнее, почти поднимаясь уже на колени. Алтан не против. Как и не против того, что Вадим перемещается в кресло с привычной непосредственностью. Ему нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя, если это вообще возможно. — Не торопись, — почти приказывает Вадим. — Но я попробую, — соглашается Алтан, оглядывая фронт работы под чёрной тканью и говорит честно. Не собирается он сейчас держать привычную отстранённую маску. — У меня опыта ноль, так что я не хочу откусить тебе член. За волосы тяни, если что. — Я уже понял, — кивает наёмник серьёзно, но руку в косички запускает с удовольствием. Алтану плевать, потому что волосы тянут не больно. К тому же из вредности Дракон не будет доставлять ему неудобства, разве что силу не сможет проконтролировать. Рука Вадима тянется к поясу чулок, чтобы его снять, но Алтан останавливает без раздумий, как недавно Дракон. Сейчас он временно контролирует ситуацию и не собирается отказываться от крох власти. Его ладони скользят под и так еле державшуюся шнуровку на платье, сдирают алую ткань с бёдер и тянут выше по талии. Алтан стоит перед ним на коленях абсолютно одетый, и вид обтянутых чёрным кружевом ног будоражит до невозможности. Где пролегает граница дозволенности и невинности сейчас? Алтан на пробу лижет кожу внизу живота, проходится по кромке дорожки волос и отмечает вкус чужой кожи, как будто вносит в протокол. У Вадика необрезанный, он не еврей, но Алтан почему-то всё равно удивляется. Как девственница из аристократического рода, мать её. На головку члена сначала дует слегка, как в порно видел, и слегка помогает себе рукой. Морщится, вспоминает, что так неприятно, отдёргивает руку и берёт пару пальцев в рот. Вот что значит первый раз. Вадим смотрит молча. Стоит у него железно и опадать не собирается. Изо рта вместе с пальцами вырывается ниточка слюны, но Алтан не вытирает. Пара движений вверх-вниз. Он насаживается ртом на член, но не слишком глубоко — не хочет давиться кашлем на коленях. Алтан хочет поймать ритм, который понравился бы Вадиму, и реакция не заставляет себя ждать. Дракон шумно выдыхает, и хватка в волосах становится сильнее. И тогда он насаживается активнее, постепенно ускоряясь. Наёмник остановит его, если что-то пойдёт не так. Алтан не очень понимает, как действовать дальше, но быстро учится. Первый приглушённый стон Дракона его удивляет и поощряет одновременно. Он продолжает дразнить его точно выверенными, расслабленными движениями, а затем меняет тактику. Он опускается ниже, и ощущает, что мышцы челюсти тут же ноют от напряжения, грозясь заклинить. Алтан ориентируется на его стоны и замирающее дыхание при каждом удачном движении и, конечно же, на пальцы, что блуждают по его косичкам и иногда стискивают их в кулаке. Он успевает отстраниться до того, как Вадим шумно кончает, наматывая его волосы на кулак. Его немного потряхивает. Пятно расплывается на рубашке — Алтан сдёргивает её без сожаления и бросает в кресло, тянется к своему члену, но его останавливает на полпути жёсткая рука. Вторая методично расстёгивает штаны и быстро доводит до разрядки, вызвав короткий вскрик, заглушённый собственной ладонью, и невольно навернувшиеся слёзы на глаза. Юную девушку из древнего аристократического рода только что лишили невинности по дороге к жениху. Она охуеть как счастлива, потому что Робин Гуд хотя бы не бревно в постели. — Ты испортил мне рубашку. Теперь не отстирается, — говорит Алтан вместо всей той ерунды, что крутится у него в голове. Вадим, у меня только что был секс с мужчиной. Вадим, у тебя красивый член. Вадим, ты Робин Гуд, только ебанутый. Вадим, ты мне больше, чем просто нравишься. Вадим, от этой мысли я хочу сделать себе сэппуку, но это кроваво, а у моей сестры пунктик на красное, и я не хочу радовать её своей смертью. Уж лучше молчать и пялиться на всё ещё обнажённую грудь с мордами волка и дракона. Они то ли дерутся, то ли орут друг на друга, и Алтану кажется, что это украшение отдаёт ностальгией по девяностым. У Вадика кошмарный вкус на всё, кроме, кажется, мужчин. — Возьми мою, — не понимает трагедии Дракон и бросает ему свою, огромную и скучного серого цвета. Дагбаев почти в ужасе, но это лучше, чем ничего. На шее уже чувствуется место, где через пару часов будет виден засос. — А где Юма? — спрашивает Алтан, лёжа на полу перед креслом, из которого недавно наблюдал за выступлением одного актёра с татуировкой на груди. — Налаживает дипломатические связи с представителями Китая, — изрекает Дракон с пафосом, снимая с себя чужие вещи. Алтан решает, что в чулках наёмник смотрится, конечно, сексуально и всё такое, но в своём естественном виде нравится ему больше. — А мы что тогда здесь делаем? — Налаживаем микроклимат в коллективе, — выдаёт Вадим после небольшой паузы. Алтан открыто смеётся. — И как успехи? — почти серьёзно спрашивает Дагбаев, пытаясь заправить огромную рубашку в штаны. Выглядит он в чужой одежде откровенно кошмарно, разница между ними очевидна, внутренний перфекционист почти кричит, но довольный взгляд Дракона красноречивей любых слов. Это он привёл почти всегда идеального Алтана в беспорядок. И не собирается останавливаться на достигнутом. — Не помешает повторение. И углублённая практика.