Последний разговор

      Я осторожно толкаю дверь в комнату и, сжимая во второй руке стакан со смесью рома и колы, вхожу в помещение. Здесь свет тусклый и не так бьёт по глазам, как внизу, и музыку практически не слышно.       Такие сборища я не люблю, но каждый раз, когда Серёжа предлагает сходить на вечеринку, я соглашаюсь. Не знаю зачем. Отказывать ему просто не хотелось.       Сажусь на кровать, заправленную мягким, пушистым пледом. Унылым взглядом рассматриваю собственную руку, в которой сжимала стакан, белые полосы на запястье в неоновом свете видны почему-то особенно сильно. Эти шрамы я получила ещё классе в десятом, когда наши мальчики разбили стекло в классе, а потом я перецепилась через развязавшийся шнурок и упала прям на осколки.       Голова гудит, так, словно это в ней поставили колонку и включили музыку. Мне тяжело. Очень тяжело. От обстановки, атмосферы, незнакомых людей. Но ещё тяжёлее от того, что я, наконец, окончательно осознала: я влюблена в собственного друга.       Отвратительно.       Делаю глоток напитка, когда дверь приоткрылась. Я подняла взгляд и заметила Серёжу, улыбнулась ему, но улыбка эта вышла натянутой, неестественной. Он тихо прошёл внутрь, закрыв за собой дверь и присел рядом.       — Почему ты каждый раз соглашаешься идти со мной на вечеринки, если тебе не комфортно в такой обстановке? — спросил он вдруг серьёзно. Горошко говорил почти трезво, несмотря на количество выпитого алкоголя.       Я молчу. Не знаю, как сказать, да и стоит ли вообще говорить. Звлпом допиваю ром с колой, взгляд все так же отпущен и с ответом на вопрос я тянула.       Он неожиданно берет меня за руку, сплетает наши пальцы. Осторожно касается шрама на костяшке большим пальцем, и смотрит на меня внимательно-внимательно. Я не видела, но чувствовала этот взгляд. Ситуация была ужасной до сблева.       — Ты очень не вовремя решила сыграть в молчанку, Вита, — говорит он, а затем поднимается с кровати, отпустив мою руку.       — А кто сказал, что я играю в молчанку? Может, я пытаюсь придумать ответ, — усмехаюсь нервно, крепче сжав стакан. Он угрожающе заскрипел, как бы говоря, что я могу его сейчас случайно сломать в руке.       Серёжа проводит по своим волосам, нервно и резко как-то, подходит к окну, затем поворачивается ко мне, смотрит как-то странно.       Я чувствую, как сердце бьётся о ребра. Мне кажется, что я слышу его стук. А может это в ушах кровь так долбит? Не знаю. Руки потеют, я опускаю их на колени, вытерев о ткань чёрных джинсов, сжимаю их в кулаки, впиваясь ногтями в ладони — больно, но боль эта слегка трезвит.       — Вита, ты не хочешь мне ничего рассказать? — вопрос его был неожиданный. Я смотрю на него растерянно, ощущаю, как в горле ком встаёт, слова застряли внутри и сказать ничего не получается.       — Хочу, — пытаюсь держать себя в руках, усмехаюсь, почти натурально. Мне хочется пошутить про то, что он сейчас выглядит как отец, который узнал о плохом поведении ребёнка в школе, но шутка осталась только в голове, вслух я этого сказать не могу.       — И что же? — я понимаю, что вопрос риторический и что он заранее знает ответ, но почему-то все же отвечаю:       — Что я давно в тебя влюблена.       Удивительно легко мне далось признание. Возможно, потому что я понимаю, что нельзя больше откладывать этот разговор. А может от количества выпитого и смешавшегося во мне алкоголя. После того, как я сказала, мне даже легче стало. Будто камень с плеч упал. теперь Серёжа знал эту тайну, теперь уже на все плевать.       Он хмыкает тихо, присаживается на корточки прям передо мной, осторожно берет мою ладонь в свои руки, поглаживает, а потом вдруг поднимает взгляд и смотрит прямо в глаза. И взгляд этот тяжёлый, в котором смешалось желание ответить мне взаимностью и жалость от того, что сделать он этого не сможет.       — Ты — моя самая лучшая подруга, Вита, — говорит Серёжа, легко коснувшись моей щеки. — Я не хочу ничего менять.       Киваю, из-за чего прядь волос выпала из-за уха и смешно упала на плечо, защекотав щеку. Трясу головой, убирая её с лица, и вновь смотрю на друга. Улыбаюсь, и улыбка эта настолько жалкая, что мне хочется себя саму голыми руками в гроб закатать.       — Понимаю.       Серёжа встаёт, прикрывает глаза и вздыхает тяжело-тяжело, будто это ему нужно было признаться в чувствах, а не мне. Но я знаю, что этот разговор и ему дался нелегко. Мы слишком долго тянули, хотя оба понимали, чем все обернётся в итоге.       — Мы все равно останемся друзьями, ты для меня очень важна и всегда такой будешь, — говорит Серёжа перед тем, как выйти. И говорит это так, будто уверен в том, что то, что он говорит, правда. Будто это реально. Смешной.       — Ты мне тоже важен.       Я киваю, хотя он этого уже не увидит, и ощущаю, как по щекам слезы катятся.       Я понимаю, что друзьями мы не будем больше. И парой тоже. У него ведь Даша. А я как-то перетерплю. Главное, чтобы он счастлив был, а с кем — не особо и важно.       Этот разговор должен был случиться. Но вышел он таким сумбурным, что я даже жалею теперь, что сказанных слов не вернуть. И вообще ничего не вернуть.       Мы оба понимали, что это был не просто разговор, а наш с ним последний разговор. Это было прощание. Потому что уже завтра мы перестанем общаться. Я знаю это. Я уже это проходила. И как же досадно, блять, что я ушиблась об одни и те-же грабли.       Заставить его любить меня я не могу, но и разлюбить его тоже.       Возможно, когда-то, когда я уже закончу институт, когда я повзрослею, я его смогу отпустить окончательно. Перестать о нем думать и плакать. Когда-нибудь потом. Но не сейчас.       Сейчас я к этому готова не была.