Три месяца весны

Как Дазай с Чуей и договорились, 1 апреля в четверг, подросток шёл в больницу к другу. Рыжий сильно изменил мнение Осаму об этом месте. Раньше Дазай считал больницу, чуть менее неприятным местом, чем пустой дом. Его напрягали палаты, заставляя вспоминать, как он лежал в таких же, после того как пытался покончить с собой. Напрягали длинные коридоры, по которым вечно кто-то ходил, что раздражало подростка, но если коридоры пустовали, для него это было ещё хуже, это его пугало. Единственным местом в котором он чувствовал себя спокойно — был кабинет матери, там было всегда чисто, свежо и приятно. Там редко кто-то появлялся кроме Йосано, что заходила за бумагами или проверить сына. Кабинет Акико, не вызывал у Дазая никаких эмоций. Курилка же была каким-то странным местом, если номера отелей пугали, логово горгон раздражало, а коридоры напрягали, то курилка была вроде бы и спокойным, безлюдным местом, где Осаму мог побыть собой, но в тоже время, эта пожарная лестница, со сброшенными вниз окурками, казалась какой-то печально-отрешённой. Курение, в целом, было для подростка весьма неприятным занятием, но это помогало расслабиться, успокоиться и прийти в себя хотя бы ненадолго. Сидя на лестнице в так называемой курилке, Дазай чувствовал себя разбитым, раздавленным, втоптанным в грязь пофигизмом окружающих. Там подросток рефлексировал, рассуждал о чём-то, порой о том, что новая медсестра весьма симпатичная, а порой задумываясь и филосовствуя о бренности бытия. Но теперь у Дазая появилось место, куда он может возвращаться, где его будут ждать, где в нём будет нуждаться, единственное место, где подросток чувствует себя хорошо, единсвенное, где он понимает что может быть любим. Пусть и не наверняка, пусть и шанс удостовериться в этом предположении выдастся, возможно, очень не скоро, ему это не важно, главное, что есть хоть малейший шанс. Сейчас, открывая зонт, из-за дождя, начавшегося по пути в больницу, Осаму рассуждает о том, что никогда не считал что заслуживает любви. Безусловно, он понимал что красив внешне, и достаточно харизматичен, что он привлекает к себе много внимания, особенно женской половины его знакомых. Но это не было любовью, это не было чем-то искренним, да, ему признавались девочки из его школы, и с ним заигрывали девушки постарше, принимая его за своего ровестника, он был окружён людьми, но про этом обделён вниманием и заботой, что были ему по-настоящему нужны. Ни в дружеских отношениях, с его бывшими друзьями, ни в романтических, с его пассиями, он не получал должного внимания. Дазаю говорили что с ним дружат, что его любят, что в нём нуждаются, но где были все эти люди, когда он нуждался в них, почему в упрямо и эгоистично старались не замечать его проблем? Старались не замечать его. Куда пропали все эти люди, когда на проблему нельзя было закрыть глаза, когда Осаму пришёл в школу с бинтом на левом запястье, закрывающим швы? Подросток считал себя, лживым, эгоистичным и лицемерным. Он видел в себе лишь плохие качества, но появился тот человек, кто начинает менять мнение Дазая о себе. Этот человек, живущий в любимом месте Осаму, в месте, где ему хорошо — в палате Чуи. Подходя ближе к больнице, Дазай написал рыжему.

А вот и я

Как обычно в 8 к палате подойду

Соскучился?)))

Но ответа, не последовало. Решив, что Чуя на процедурах, или же спит, Дазай не обратив на это должного внимания, отправился в столовую именуемую «эксперементальной лабораторией», а затем в кабинет Йосано — делать уроки.

***

— «Острог наш стоял на краю крепости, у самого крепостного вала. Случалось, посмотришь сквозь щели забора на свет божий: не увидишь ли хоть чего-нибудь? — и только и увидишь, что краешек неба да высокий земляной вал, поросший бурьяном, а взад и вперед по валу, день и ночь, расхаживают часовые; и тут же подумаешь, что пройдут целые годы, а ты точно так же подойдешь смотреть сквозь щели забора и увидишь тот же вал, таких же часовых и тот же маленький краешек неба, не того неба, которое над острогом, а другого, далекого, вольного неба.»* — Перечитывал Осаму вслух «Записки из мёртвого дома», надиктовывая голосовое в переписке для рыжего. — Раз ты мне не отвечаешь, буду изводить тебя голосовыми, потом будешь слушать и мучиться. Покрутившись на стуле, Дазай отправился в палату к Чуе. — А вот и я, заждался? — - Крикнул, довольный Дазай, он открыл дверь в «номер отеля» толкнув её ногой. Осаму хотел напугать рыжего, но не заметил никакой ответной реакции. Он вообще не заметил Чую. Подросток оглядел палату с выключенным светом, сейчас темнеть стало уже позже, и солнце ещё было над горизонтом, позволяя разглядеть копну рыжих волос торчащих из-под одеяла. — Вот ты и попался! — Воскликнул он, когда скидывал одеяло, что накрывало его друга. Но опять никакой реакции. Накахара, даже ухом не повёл, лежал не шевелясь, казалось, будто даже не дышал. — Очень смешно, Чуя, я знаю что ты не спишь. — Таким же шутливым тоном ответил Дазай. А рыжий и вправду не спал, иначе уже давно проснулся бы от криков гостя. Но Осаму от этого напрягся, решив потолкать пациента, чтобы тот наконец-то встал. — Чуууя, вставай, я к тебе в гости пришёл. — В какой-то момент Дазай понял, что на Накахару это не действует, что тот продолжает лежать. Но Осаму не оставлял попытки разбудить его. — Это не смешно, Чуя. — - Начинал злиться Дазай, всё быстрее закипая, от странного поведения друга. — Накахара, блять, подними свою ленивую задницу! Чуя, я сейчас уйду, раз ты так хочешь, если не прекратишь. Ноль реакции в ответ, рыжий даже ни одной мышцы не напряг, чтобы повернуться в сторону гостя, лежа лицом к стене. Тогда Дазай сам развернул его, резко хватая плечо, потянув на себя. Чуя же перевернулся, словно желе, не шевелясь, позволяя делать Дазаю всё, что тому заблагорассудится. Осаму же, ни на шутку испугавшись, начал хлопать пациента по щекам, чтобы привлечь внимание того. Чуя, был очень дорог для Дазая, пусть подросток сам этого ещё и не осозновал. — Чуя, Чуя, пожалуйста, вставай. — Паниковал подросток, он был уже на грани истерики. — Хочешь я над тобой шутить перестану? — Ответа опять не было. — Чуя, пожалуйста. Хочешь всю химию твою выучу? Дазай истерил чуть ли не крича. Он испугался, не на шутку испугался, за дорогого ему человека. — Очнись, приди в себя, мать твою. Не сейчас, только не сейчас, у нас же ещё два месяца впереди. — - Подросток тряс недвижущееся тело, толкал его, хлопал по щекам. А затем он будто вышел из транса своей истерики, перестав просить Чую очнуться, вместо этого, он поднёс ладонь к его лицу, проверяя, есть ли дыхание. Его не было. Дазай быстро среагировал, побежал в сторону двери, чтобы найти персонал больницы и сказать об этом. Но тут его остановил ошарашенный голос. — Стой. — Тихо произнёс рыжий. Дазай же решил что это слуховая галлюцинация, шокировано остановился, так и не успев дотянуться до ручки двери. Подросток медленно повернул голову назад, смотря на растрёпанного и помятого Чую, сидящего на больничной койке. — Чуя? — Прошептал Дазай не веря своим глазам и ушам. — Это правда ты? — Кто же ещё? — Недоумевал рыжий, поправляя одеяло. — Но ты же, — Осаму не мог произнести это, он слишком боялся. — Да не умирал я. — Но, как? — Подросток не мог понять, что только что произошло. — Я пошутил… С первым апреля.-- Произнёс Чуя, только сейчас понявший, что натворил. — Пошутил?! — Дазай словно взорвался подходя всё ближе и ближе к рыжему. — Пошутил он. Я блять, думал что ты умер. Я блять переживал. Сука, боялся. А он оказывается пошутил. — Не думал что всё зайдёт так далеко! — Ответил со злобой Чуя. Он прекрасно понимал, что не должен был так отвечать, но не смог себя сдержать, не смог ответить без защитной реакции — агресси. — Но зашло же. Знаешь, как я за тебя испугался? — За кого именно он испугался, Чуя из слов Дазая так и не узнал. — Ты мне, сука такая, нужен! — Выкрикнул подросток, но лишь через пару секунд тишины, до него дошёл смысл сказанного. Осаму, не ждя не секунды, поспешил уйти, убежать в кабинет матери, расталкивая медицинский персонал, встречавшийся по пути, чтобы потом, в кресле Йосано, сидеть и заливать страницы книги, слезами. На вопросы матери, когда та закончила работу, он наотрез отказался отвечать. Дазай ехал домой, жуя тёмный шоколад, который подарил Акико один из выписавшихся пациентов, пока на красных опухших глазах высыхали слёзы. — Не знаю что у тебя произошло, — начала разговор главврач. — но думаю, это связано с тем мальчиком. — Осаму даже не повернул голову, в сторону матери, но та всё равно поняла что права. — Он ведь заставил тебя почувствовать себя лучше. — Утверждала мать, видя изменения в своём сыне, тот стал активнее, на его лице стали чаще прослеживаться искренние улыбки, и он впервые за долгое время смог заплакать, что было огромным шагом вперёд для него. — Но ты с самого начала знал, что тебе не стоит привязываться к нему, ты же знал, об этих трёх месяцах. — Уже привязался. — Тихо ответил подросток, дожёвывая дольку шоколада. — Влюбился. — Признался он. Дазай впервые признался себе в своих чувствах к Чуе, сидя в кабинете матери, понимая как ему больно было бы потерять рыжего пациента. — Тогда проведи оставшееся время вместе с ним. Вам обоим это нужно. — Ровным тоном говорила женщина. На её лице не было ничего, кроме тонкой спокойной улыбки, но у неё внутри, бушевали сразу все природные катаклизмы. В сознании бушевало цунами, смывая все мысли, унося их куда-то очень далеко, торнадо раздражало оголённые нервные клетки, вызывая бурю эмоций, молнии били внутри, заставляя метаться из стороны в сторону, в надежде спастись, в надежде спасти сына. Акико понимала, что Осаму, не оставит привычку приходить к пациенту после часов посещения, понимала что её сын влюбился, впервые, влюбился по настоящему. Но так же она понимала какую боль могут принести эти чувства. Она знала какого это — потерять любимого человека. Но сын, в отличии от неё, предупреждён, он знает чем всё закончится, у него есть шанс, пройти этот путь с дорогим человеком, более того, у него есть время на это. — Спасибо, мам. — Доел шоколадку Осаму, шмыгая носом. Вечером того же дня, Чуя, сидя на больничной койке, открыл в телефоне «заметки» и начал печатать. Он не раз слышал, как Дазай рассказывает ему стихи из того сборника, который ему дала врач в марте, но сам писать он никогда не пробовал. Похоже, время пришло. Из-под пальцев, нажимающих на клавиши лились слова, строчки, предложения. Порой Чуя, останавливался чтобы подобрать подходящие слова, а похже продолжал. Мой милый друг, мы были так близки Но стоит на мгновение расстаться, И мы уже чужие люди, Не те, что были позади. Как мог забыть меня так быстро? Забыв и солнце, что был так лучисто, В дни наших встреч, В полудяны часы. Быть может, вспомнишь и вернёшься, Отстроишь заново мосты? Ушёл ты? Навсегда ли? Кто ты? Не тот, кого я так любил, Не тот, кому цветы дарил, Не тот, кого я так ценил. Кто тот, кого сейчас я встретил? Вернётся ль друг мой старый, Вернётся ли парнишка тот, От вечных встреч со мной усталый, Но несмотря на это, не пропускавший ни одной? *2 — Мне так страшно, — шептал рыжий, сам себе. — страшно что всё это закончится. Я не хочу потерять Осаму.