маленькие чувства

      Чанбин честно любит утро. Он обожает, когда солнце ложно греет лицо, когда птицы уже стихают после совсем ранней серенады и когда рядом, изредка бурча какие-то невнятные гадости во сне, лежит Минхо. Чанбин невольно хихикает от осознания радости момента, еще возможно от любви и элементарной комичности Ли. Он ухмыляется в улыбке и трет руками лицо, избавляясь от еще не ушедшей сонливости.       Сегодня достаточно тепло, чтобы скинуть одеяло куда-то в ноги, достаточно комфортно, чтобы смело раскинуть руки в стороны и потянуться с напряженным стоном. Сегодня достаточно спокойно и тихо, чтобы просто лежать, смотреть в потолок и чувствовать, слушать.       Чанбин слышит, как Минхо еле заметно сопит в ногах, — Со до сих пор не понимает, как он там оказывается каждое утро, — чувствует, как мужчина сжимает его бедро пальцами, как примыкает к ноге ближе, обхватывая ее всеми конечностями и очевидно наслаждаясь мягкостью кожи и теплом еще спящих мышц. Касания Ли всегда успокаивают Чанбина, всегда сообщают о его присутствии и позволяют увидеть чужую яро-скрываемую поддержку. Они всегда дарят ощущение нужности какую бы боль не приносили, как бы глубоко Минхо не протыкал его кожу ногтями в порыве возбуждения, как бы ноюще не кусал в плечи от слишком игривого настроения и как бы тяжело не падал на его ноги и спину, выпрашивая касания, которые и так может подарить себе сам.       — Минхо, — совсем хрипло зовет Чанбин, стараясь незаметно прокашляться.       Ответа нет. Только шуршащая в тишине ткань хлопковой простыни и еле заметное урчание, перерастающее в скулеж. Чанбин с интересом приподнимает голову с подушки, пытаясь найти взглядом чужое лицо, но натыкается только на темную макушку и изредка подрагивающие уши. Мужчина хмурится, когда ощущает давление ногтей в своей ляжке, и рука невольно тянется к источнику боли, чтобы сжать, остановить и мягко огладить.       — Котик, — уже садясь, чуть громче хрипит Чанбин и вплетает вторую ладонь в прохладные волосы, спускаясь к шее, плечам и спине. — Минхо-я, проснись.       А Минхо только сопит, хмурится и дышит через рот, очевидно отвергая собственное пробуждение. Чанбин хихичет от тучи забавных мыслей в голове и подхватывает «котика» под мышками, тянет на себя, заваливаясь обратно на матрас и укладывая податливое тело на свою грудь.       Чанбин знает, что Минхо такое любит: любит ощущать щекой чужое тепло, перерастающее от касаний в жар; любит вслушиваться в биение чанбинова сердца, которое порой от волнения то замедляется, то обратно ускоряется в очевидном порыве остановиться; Минхо любит наслаждаться ощущением защищённости и нужности, когда Чанбин сжимает его в своих ладонях, когда гладит его спину широкими мазками и когда окутывает его собственным ароматом — родным и домашним.       — Бин, — совсем-совсем тихо шепчет Минхо, словно случайно выпуская имя из легких.       — М? — Чанбин с вопросом смотрит на мужчину, вновь оглаживая затылок, поднимаясь к макушке и специально задевая уши. Со любуется и откровенно наслаждается видом почти идеальных острых черт лица. Он бежит взглядом по ресницам и кончику носа, спускается к губам, а после — к подбородку.       — Бин-а, — вновь сопит Ли и начинает притираться щекой к плечу, выискивая ямку у ключицы, но не находя ту. Минхо бурчит, теснится выше и ближе, ныряет носом в изгиб шеи и в разочаровании выдыхает, открывая глаза и сталкиваясь с чанбиновым подбородком.       — Доброе утро, котик, — улыбается мужчина и, пока Минхо до конца не проснулся, касается губами лба.       Ли горячо дышит, опаляя футболку бурчанием, водит руками по телу под собой, пытаясь найти достойную опору, вместо мягкой кожи и словно жидких мышц, однако он только щекочет Чанбина, пробуждая смех и дрожь — эти громкие звуки немного злят мужчину, тем более в столь ранний час. Минхо облокачивается ладонями о грудь и садится, расставив ноги по обе стороны от тела. В чужих глазах Со замечает не успевшую уйти заспанность. Ли выглядит забавно потерянным, словно проснулся с бодуна и пытается осознать реальность, понять, где он и кто вообще такой. Веки очевидно кажутся ему тяжелыми, а губы периодически размыкаются в попытке сказать что-то, но в конечном счете только обратно смыкаются. Чанбин кладет свои руки на оголенные бедра, мажет ими вверх и легонько похлопывает, не позволяя вновь уснуть — знает, что Минхо это раздражает.       — Как спалось? — с теплой нежностью спрашивает Чанбин.       — Ммм, хорошо, — на выдохе кряхтит Минхо и ползет руками от груди к животу, пытаясь смять кожу, но только натыкаясь на противную футболку. Ли недо-сердито и недо-обиженно выдергивает ткань из-под своей попы и, задирая ее, все же касается тела напрямую. Чанбин видит удовлетворенность и смеется с того, какой Минхо все же простой и отзывчивый.       — Что снилось? — решает поинтересоваться мужчина, ловя нервами болезненные нажимы в районе талии и скрытого пресса.       — Ты, — прямо и без стеснения чеканит Ли, падая обратно на Чанбина и утыкаясь лицом в центральную ложбинку в груди. Он горячо выдыхает в ткань футболки, щекотно трется о нее лбом, а потом поднимает голову и смотрит прямо, неожиданно чисто. — Ты обнимал, — начинает рассказывать Минхо, ведя ладонями по ребрам, ныряя руками к лопаткам, обхватывая и прижимая. — И целовал, — и мужчина тянется вверх, касаясь носом подбородка, переходя своими губами к чужим. Чанбин ведется сразу же, прижимая ладонью за шею, смакуя сухие губы своими и чмокая почти сочно и сладко. Со ведет второй рукой по позвоночнику вниз, к пояснице. Он осторожно массирует место чуть выше хвоста, заставляя прижаться сильнее и оттопырить зад. Ли задорно мурчит на ласки, игриво кусает за нижнюю губу, трется грудью о грудь и дышит уже слегка загнанно, махая своим хвостом из стороны в сторону, распушая его.       — И тебе понравилось? — отрываясь от губ, гнусавит Со и откашливается, бросая смешок, параллельно убирая волосы с чужого лба.       — Лучше, чем в жизни, — ухмыляется Ли и секундно показывает язык — Чанбин за этот язык честно укусить хочет.       — Ок, тогда развлекайся со мной во сне, а не в жизни, — обижается мужчина и больно бьет Минхо по ляжке, намекая на то, чтобы он слез и отпустил делать утренние процедуры.       Ли только смеется от вида чанбиновой обиды, тянется к его шее и обнимает крепче, почти душа, но позволяя обнять в ответ и сжать с перебором собственнически и любимо.       — Я соврал, — спустя минуты обжиманий говорит Минхо, а Чанбин уже забывает, что что-то было.