kibo

Комната, благодаря окнам с трех сторон, была наполнена естественным светом постепенно заходящего солнца. Рассеивая тени, открытые створки наполняли ароматом цветов и осени. Где-то там в отдалении люди, сидя в концертном зале, с замиранием слушали музыку, она будоражила душу и наполняла мысли, и, казалось, что даже природа двигалась в ритм, колыша ветки. Отвернувшись от входной двери, Тсукико, наблюдала за людьми, спешащими или неспешно идущими, погруженными в себя или в беседу с собеседником, одинокие, а в шумной компании — яркие пестрящие. Каждый носил в себе свою длинную историю. «Какую историю в себе носит этот улыбчивый молодой мужчина… Часто за такими яркими улыбками таится море печали… Или это яркость наивности, доверчивости…» Хотелось скорее понять человека. «Почему он пришел?» «И зачем остался?» «Кто он?» «Что скрывает?» Руки теребили локон приспущенных волос, а нога отбивала ритм, ощущающийся по вибрациям пола. В дверь скоро постучали, и голос из-за нее спросил разрешения войти. — Госпожа, подошел управляющий Ли У Ён, просит уделить ему немного вашего времени. — Заходите. Вслед за Минсоком, вошел управляющий «Sejong Center» — господин Ли. Он работал достаточно долго, чтобы не удивляться консервативному образу жизни молодой госпожи, и от этого его еще больше поражали сегодняшние события. — Госпожа, гости были сопровождены и обеспечены всем необходимым. Я посчитал, что вы пожелаете навестить их и приготовил все также и для вас. Однако, если честно, я был слегка обескуражен, увидев их пригласительные. Благо, что в то время у входа был я, иначе курьеза — не избежать. Если бы я не узнал их — не подошел! Все же, я буду благодарен, если впредь вы будете предупреждать нас заранее о столь важных гостях. — Вы сейчас чего-то требуете от госпожи? — спокойный и ничего не выражающий тон помощника Пак Минсока, заставлял Уёна занервничать. Госпожа Ан, даже не обернулась к прибывшим, будто и не слышала их. Однако как только ситуация потребовала ее вмешательства, обернулась и спокойно сказала: — Мин Сок, ничего страшного не произошло ведь. Скажите, Уён, есть ведь что-то в безоговорочной вежливости, не так ли? От ее вопроса, заданного ничего не выражающим тоном, управляющий поежился, понимая оплошность. — Прошу прощения, если был излишне прямолинейным. Просто прошло достаточно времени с тех пор, как хозяйскую ложу занимали, молодые работники с ней слабо ознакомлены, и я был обеспокоен возможными сложностями, — Уён старался держаться с достоинством. — Невозможно быть «излишне», — это слово он особо подчеркнул. — Прямолинейным, можно просто не вмешиваться в то, что вас не должно беспокоить, — слова помощника заставляли управляющего нервничать. — Пак Мин Сок, — девушка, успокаивающе посмотрела на помощника. Повернувшись к управляющему, она спокойно произнесла: — Прошу, проследите, чтобы наши работники были достаточно ознакомлены с рабочим процессом и своими непосредственными обязанностями. Я рассчитываю на вас. Поклонившись, управляющий вышел из гримерки, отчетливо понимая, что облажался. «Что-то я совсем забыл, как с ней сложно разговаривать». Последнее время она мало уделяла должного внимания театру, и соответственно он слишком расслабился. Как бы теперь не вылететь отсюда. — Вы не отбросили еще мысль узнать все самой? Предоставленная информация позволила бы вам понимать, что это за люди, — Мин Сок почтительно склоняет голову при этих словах. — Я хочу понять это без дополнительных подсказок, так увлекательнее, — девушка загадочно улыбается. — Мне стоит ожидать, что это просто игра? — Ми Сок удивленно приподнимает брови, удивляясь словам Тсукико. — Нет. Я желаю сделать свои выводы, не основываясь на чужих, — девушка упрямо вскидывает подбородок, начиная нервничать из-за непонятливости собеседника. — Как скажите. Вам скоро на сцену, желаю удачи, — Мин Сок откланивается с почтением. Нужно ли ей это в действительности? Ей лишь любопытно или этот молодой мужчина с морщинками у глаз и вправду ей интересен? Тсукико не привыкла врать самой себе, и сейчас она откровенно понимала, что ей хочется узнать его ближе. А выяснять, кто он, чем занимается и как зовут — станет лишь темой диалога. Вертя в руках каменное кольцо, она не переставая возвращаясь мыслями к словам дедушки Ан: «Кико, к сожалению, ты останешься одинока сейчас, но перебори это. Человеку нужен человек! Музыка не заменит тебе всей жизни и ее красок». Она помнит, как опустел дом с его уходом, вокруг было слишком много людей, но в доме стало пусто. Не хватало его пошаркивающих шагов и низкого, но мелодичного голоса. Его игры на каягым и историй о жизни и семье, прочитанных совместно книгах и написанных песен. Потерять того, кто растил тебя 15 лет… сложно найти верные слова, чтобы передать эти эмоции. Он оказался прав, она постаралась заменить музыкой всё, но, кажется, сейчас музыка не в силах перебороть ее. «Слишком быстро» — с этой мыслью она покинула комнату.

***

*** — Дорогие дамы и господа, наши постоянные зрители и новые гости, позвольте вам объявить: Ад Ваммес «Сумерки» орга̀н и арфа. Поприветствуем госпожу Ан. Присутствующие разразились аплодисментами. На что Хосок нервно встрепенулся, увидев хорошо знакомую фигуру в прелестном бежевом ханбок, и взбудоражено повернулся к Юнги. Тот не дал ему проронить и звука. — Я и без слов уже понимаю, что это твое чудо, сколько ей? Выглядит так, будто 15. Ты смотри Хоби, передачки тебе в тюрьму я носить не стану, это плохо скажется на моей безупречной репутации. На что тот простонал: — Молю, замолчи и слушай, — и продолжил намного тише, но чтобы друг услышал. — Вечно говоришь всякую чепуху, будто у меня был шанс спросить, сколько ей лет. То, КАК на него посмотрел Юнги, было излишне выразительно. — Черта с два, я оставлю вас одних! Намджун мне не простит, тебя за решеткой. Их разговор прервала музыка. Первые тревожные переливы струн, аккомпанемент тяжелых звуков орга̀на, постепенно они теряли своей вес и становились легче и невесомее, словно шелест листвы или ветер в кронах деревьях. Хосок весь подобрался, вцепившись в ладонь Юнги, на что тот лишь обхватил его руку своей, успокаивая теплом. Он смотрел на Чона и видел, как тот меняется на глазах от звуков музыки, как каждая эмоция отражается на лице: от тревоги к страху, а от страха к умиротворению и счастью. Казалось, что выступающая девушка играет на Хосоке, а не на арфе. Чон, погрузившись в музыку, вспоминал детство, теплые мамины руки и слова поддержки от отца, вспоминал игры с нуной, теплые моменты жизни, свою тягу к танцу и насколько он освобождался в нем, как дарил свою любовь людям и получал её в миллионы раз больше. Восхищаться этой хрупкой девушкой можно было уже за то, как много ее музыка давала ему, но ему было мало только этого, он эгоистично хочет большего. Мелодии сменяли друг друга, но погруженность Хоби не переставала поражать. Не удивительно, что тот пропадал, не отвечая на звонки. Кажется, сейчас пока играет музыка, может произойти что угодно, и тот не обратит и доли внимания. Если не лукавить, то можно признать, что и самого Юнги привлекала игра. Было завораживающе наблюдать, как под легкими касаниями полупрозрачные струны раскрывали скрытые в себе до этой поры звуки, как чисто это было сыграно. Мин не заметил, как сам ушел в мысли, проигрывая раз за разом песню, над которой сейчас работал, продолжая держать руку Хоупа. Обоих вывели из мыслей резкие, столь знакомые многим звуки — Моцарт. Посреди сцены была лишь она: прикрыв глаза она, освобождала таящиеся в музыке воспоминания и истории сплетенные умелыми руками рассказчика. Они слушали раскаты грома и тишь перед началом бури, наблюдали, как отступают тени, уступая дорогу свету. Антракт. Кажется, он даже забыл, как дышать, впервые слушая её сольную игру, и черт, это было слишком проникновенно. Тяжело дыша, Хосок, не смотря, потянулся за бокалом, и Юнги, не успевший среагировать, лишь наблюдал как тот опрокидывает виски, даже не поморщившись, резко повернулся к другу, из-за чего тот отпрянул, испугавшись. — Ну… — Что? — Юнги сделал вид, что не понимает, о чем его спрашивают. — Не строй из себя дурака, я для этого слишком хорошо тебя знаю. Как тебе выступление? — Ну… это было неплохо, — в ответ он услышал счастливые звуки. — Хоби. — ДА, ДА — я знал!!! Я ведь тебе говорил, ты оценишь ее игру, гений — гения как говориться. — Не подлизывайся, мы гении — люди скромные, и хвалебные оды нас не впечатляют. Так что придумай что-то новенькое для неё. Строя в ответ рожицы, Хосок взял веточку винограда и, наслаждаясь, проговорил: — Ты не стесняйся, продолжай, мне интересно твоё мнение. — Я бы на твоём месте, не слушал бы меня, а готовился к приходу твоей леди, — сказав это, он с наслаждением наблюдал прекрасную картину — Хоби и паника. «Этот влюбленный малыш — слишком забавен! Как он собирается с ней общаться? Это точно будет интересно.» А внутри Хосока будто разыгрались барабаны, кончики пальцев покалывало от нетерпения и дико хотелось танцевать, чтобы выплеснуть это напряжение, но все что он мог себе позволить, это начать трясти Юнги и издавать нервные звуки, что заставило расхохотаться Мина.

***

*** Сходя со сцены, девушка как и всегда в такие моменты ощущала прилив сил и спокойствие на душе, ничего так ее не успокаивало как музыка: особенно если она дарила эмоции людям. Наполненная умиротворением, она направилась к оркестру, который готовился к выходу после антракта. Главный дирижёр, господин Ким, подтянутый мужчина в возрасте, увидев девушку, тепло ей улыбнулся. — Благодарю за проделанную вами работу, сейчас я вас покину и этим вечером буду в роли зрителя. Однако уверена, что вы как и всегда подарите безупречную музыку. — Спасибо, что всегда так добры к нам, насладитесь этим вечером и рассчитываю в следующий раз слушать вашу филигранную игру в наших рядах. — Хорошо отдохните после концерта, МинСок обо всем позаботится. — Ах, совсем вы загоняли бедного господина-помощника, — сказанное, вызвало у нее улыбку. — Обещаю, что скоро дам ему отпуск. Отличного выступления, я откланяюсь, ждут гости, — эти слова вызвали нешуточный интерес пожилого мужчины. — Ох, мне не показались гости в главной ложе. Я рад, что в вашей жизни появляются новые люди, буду рассчитывать на наше знакомство. — Благодарю, я это учту. Если они не будут против, я обязательно вам их представлю, учитель. Её провожала не одна пара глаз, наполненных разными эмоциями: для кого-то она была гордостью учителя, в ком-то она пробуждала интерес, а были те, кого переполняло раздражение. Тсукико усвоила еще в детстве, самое ужасное — это равнодушие, главное вызывать эмоции, а какие — это уже не столь важно. — Ах, госпожа Ан вся такая… воздушная, грациозная… Я даже слов не могу подобрать, обожаю её игру, сразу возвращаюсь в детство. — Пф, и что все с ней возятся? Она даже не окончила консерваторий, как можно допускать до такой сцены человека без должного образования и только потому что она из семьи основателя, — молодая девушка скривилась сжимая скрипку. — Образование бессильно если ты никчёмен, ШиЁн, — голос господина Кима, был строг, а взгляд предостерегающий. — На сцену, и не забивайте свои головы. — Ты была бы тише, все и всё здесь её, даже ты. А дирижёр Ким очень уважает госпожу Тсукико. Будь осторожнее. — А что она мне сделает? — голос полон бравады. — Она точно ничего делать не станет, а вот помощник Пак вышвырнет тебя вне зависимости от твоего образования. Шагая по хорошо знакомым коридорам, Тсукико чувствовала легкое волнение: это было так странно и ново, хотелось поправить волосы или отряхнуть подол, — неужели именно так организм показывает людям, что что-то идет не по привычному сценарию? Подойдя вплотную к двери, она смогла услышать звуки смеха, один безудержный, как будто воздух, наконец, высвободили из переполненного помещения, а другой хриплый и невероятно теплый, слегка скрипучий, как половицы родного дома. «Звучит как дом» Она замерла, задумавшись. «Скрип деревянных полов, помнящих поколения людей, заботящихся о этих стенах, как год за годом они натирались маслами, застилались коврами. Семенящие походка дам и твердые шаги мужчин, детский топот и старческие передвижения. И спустя не один десяток лет дерево продолжило сохранять в себе тепло, поддерживаемое людьми. Помнит как сейчас, как учили ухаживать за строением и слова дедушки: «Даже если станешь слугой в этом доме, сохрани его в целостности. Без этой земли мы лишь одни из тысяч выброшенных на сушу рыб, не знающих себя». Тсукико не знала этого, но слушая рассказы дедушки Ан, казалось, она видела эти картины: людей, чей смех наполнял стены дома, безудержно счастливый гомон десятка людей. Семья. Как мало букв и много смысла, для нее семья отпечаталась в голове запахом мирта, вереницей лиц и землей, гектарами земли, погребающими под собой что-то такое эфемерное и малознакомое.»