Вам матовые или глянцевые?

      Хината внимательно следит за тем, как он пьет молоко, и смотрит на него ожидающим, испытующим взглядом. Тсукишима спокойно допивает напиток, спокойно открывает книгу и спокойно же утыкается в рассказ о том, как Калигула назначил римским сенатором своего коня. Хината, стоит отдать ему должное, ждет еще пару минут, пока не наклоняется к нему еще ближе — настолько близко, что Тсукишима может услышать запах его дезодоранта. Тогда он, наконец, открывает рот.       — Нет.       — Я же купил тебе молоко! — моментально начинает канючить Хината. Тсукишима вздыхает и мысленно прощается со своими неуважаемыми и нелюбимыми римлянами, которые отвечают ему взаимностью.       — И? Похвальная инициатива с твоей стороны.       — Вредина! Ну пожалуйста! — снова принимается за свое Шое, удивительным образом сочетая в одной фразе и оскорбление, и просьбу. Тсукишима закатывает глаза, считая это довольно исчерпывающим ответом, и после десяти минут тотального игнорирования (и начала очередной пары) тот от него отстает. Тсукишима собирается взяться за написание конспектов и разминает пальцы, после чего досадливо морщится. Хината, сидящий совсем рядышком, пристально смотрит на него, но Тсукишима успешно — как и все три года до, — делает вид, что не замечает этого.       Задача довольно простая, хоть и раздражающая. На улице наступают морозы. У Тсукишимы абсолютная непереносимость холода. Единственные свои перчатки он где-то потерял (хотя он уверен, что его сосед по комнате просто и незатейливо спер их). Что же даст уравнение: холод плюс Тсукишима минус теплые перчатки? Правильно. Абсолютно ужасное состояние кожи его рук. И раздражающие заусеницы.       — Я сделаю тебе такие ногти! Закачаешься!       Тсукишима закрывает глаза, с трудом справляясь с накатившим раздражением. Он представляет, как гунны, один за другим, перепрыгивают китайскую стену. Раз гунн, два гунн, три гунн… На пятнадцатом он успокаивается и возвращается к тактике активного игнорирования.       Хината… его великая головня боль, щедро предлагает избавиться от проблемы всего за половину стоимости. И ногти он и правда делает хорошие. Аккуратно, относительно быстро, да и держатся полтора месяца. Действительно закачаешься.       Только вот… расцветки… и эти стразы… и кольца… и еще другая куча украшательного дерьма, которое так любят в Японии. Как, нахрен, вообще можно ходить с этим ужасом из нулевых, еще и добровольно? Однажды Тсукишима даже согласился на чужое предложение — чисто из любопытства и обещания халявы. И молча встал и покинул чужую квартиру, когда увидел палитру, сплошь и рядом составленную из кислотных цветов.       После он был в этой самой квартире не один раз, но ни один из них не был связан с маникюром и всем прилагающим. Да и, честно говоря… вид Хинаты с ножницами в руках навсегда отбил у него желание подставляться под них.       — Мне страшно на тебя смотреть.       — Представь, каково мне уже четвертый год.       — Злюка, — беззлобно фыркает Хината, пододвигаясь к нему чуть ближе. — Но серьезно. Ты бы не игнорировал их состояние. У тебя очень тонкая ногтевая пластина.       Тсукишима моргает.       — Спасибо?..       — Это не комплимент, колючка.       Тсукишима пинает его по лодыжке, Хината попадает по колену в ответ, и на следующие полчаса между ними устанавливается комфортная тишина. Тсукишима продолжает писать за профессором, который явно находится в своем мире, а Хината перестает даже делать вид, что он пытается, и вместо этого погружается в мир Инстаграма и приема клиентуры, которая, на удивление, никогда не убавляется — лишь прибавляет в числе. Когда до конца пары остается пять минут, Хината задумчиво тянет:       — Ну, если ты мне не доверяешь, — он игнорирует хмыканье Тсукишимы, — то сходи к другому мастеру. Их же по всей Японии дофига.       — Чтобы они сделали мне такой же ужас, который носит Харука-сан?       Хината оборачивается к одногруппнице, на ногтях которой явно есть что-то пушистое, и хихикает. Несмотря на всю его любовь к нестандартным и ярким запросам, даже для него помпоны в своем деле… явный перебор. Но вслух он никого не осуждает.       (Вместо этого он заваливается к Тсукишиме в личку и отсылает ему все неудачные решения его упорных, но недальновидных клиентов, получая в ответ голосовые со вздохами, долгим молчанием или приступами истерического смеха).       — Ну, у меня есть знакомый, который принципиально не покупает стразы и шеллаки с блестками. Я вообще у него даже глянец никогда не видел. Только слайдеры очень любит. У него знакомая ему уникальные рисует, классно выходит.       — Рекламируешь своего конкурента? — поднимает бровь Тсукишима, находя болтовню Хинату по какой-то причине очень забавной. Наверное, потому что тот и правда верит, что он сможет затащить Тсукишиму в салон красоты.       — Да какой из него конкурент, — отмахивается Хината, а потом резко прикусывает язык и краснеет всем лицом. — Т-то есть!.. Я имел ввиду!.. У него мало заказов, поэтому!..       Тут Кей, наконец, не выдерживает, тем более одногруппники встают со своих мест и начинают собираться, и дает себе вдоволь посмеяться. Хината краснеет, краснеет, краснеет, пока, наконец, не взрывается и не убегает от него с такой скоростью, будто Тсукишима сказал, что «не использует базу перед тем, как нанести покрытие» (или что он там однажды говорил).       — У тебя тонкая ногтевая пластина. Неудивительно, что постоянно ломаются.       Тсукишима отводит взгляд. Он упорно смотрит на крутящиеся лопасти вентилятора, отчего у него вскоре начинает кружиться голова, но лучше уж его стошнит, чем он установит зрительный контакт.       Незнакомый, но, честно сказать, довольно притягательный парень держит его руки в своих… Но только для того, чтобы внимательно рассмотреть состояние его ногтей. Первый раз за несколько лет, когда кто-то держит его за ладонь, и то их кожу разделяет латекс медицинских перчаток.       Как печально.       — Длину оставляем? Форму тоже?       Тсукишима кивает. Его опыт ограничивается походами к маникюрщицам на первом курсе, когда ногти, из-за ужасного стресса от поступления, ломались, не успевая толком отрасти, и общением (вернее, попытками избавиться от этого самого общения) с Хинатой, который заливает ему в уши свой профессиональный слэнг. Поэтому он… чувствует себя ужасно неуверенно, даже если и старается показать, что ему все равно.       Парень, которого ему посоветовал Хината, оказывается молчалив, и тишина, повисшая между ними, кажется слегка напряженной. Или так кажется только самому Тсукишиме? Новый знакомый не проявляет никакого признака беспокойства, орудуя пилочкой (делая это в сто раз приятнее, чем когда-то пытался Хината). На фоне звучит какая-то типичная американская попса, в комнате стоит идеальная температура, освещение не давит на глаза, но расслабиться он все равно не может.       — Расслабь ладонь, — будто читая его мысли, просит парень («Ямагучи», — вдруг вспоминает Тсукишима болтовню Хинаты), аккуратно вертя его пальцы под свои нужды. Тсукишима дергается. Ямагучи кидает быстрый взгляд, и на его лице появляется спокойная (успокаивающая?) улыбка. — Так откуда вы знакомы?       — Извини?       — С Хинатой, — Ямагучи достает палитру и протягивает ее Тсукишиме. Там действительно оказывается довольно мало ярких цветов, хотя глаз не может не зацепиться за обилие красных оттенков. И ни одного с блестками. Слава богу. Тсукишима выбирает темно-зеленый, и Ямагучи достает соответствующий флакон. — Мы с ним на одни курсы ходили. А вы?..       — Одногруппники. К сожалению, — добавляет Тсукишима, на что Ямагучи позабавлено фыркает. — Не понимаю, что он забыл на истфаке.       — Зато вовремя понял, что им не прокормишься, — философски замечает Ямагучи. — Матовые или глянцевые?       Тсукишима моргает.       — Блестящие или нет?       Тсукишима смотрит выразительным взглядом, и Ямагучи, ухмыляясь, достает еще один флакон. Попсовая песня сменяется не менее попсовой, на что Тсукишима морщится и не удерживается от комментария:       — Ты будто вбил в спотифае плейлист для торгового центра.       — Это плейлист Хинаты.       — Стоило догадаться.       Они обмениваются понимающими усмешками, и любая неловкость пропадает, и между ними завязывается непринужденная беседа про их учебу (Ямагучи учился на инженерном и бросил на третьем курсе), и слова льются сами собой, и Тсукишиме всегда было сложно найти общий язык с людьми, но сейчас теплота и участие, так и искрящиеся от Ямагучи, накрывают его с головой, и ему до безумия хочется обменяться номерами телефонов.       К сожалению, сделать он это забывает.       Единственным, кто обладает контактами Ямагучи, является Хината, и это оказывается… немного проблематичным. Через социальные сети тот не ищется, а к креветке он не хочет обращаться чисто из принципа.       Поэтому, когда две недели спустя он прищемляет пальцы огромной и ненавистной дверью в их общаге и отделывается лишь сломанными ногтями на указательном и безымянном, его переполняет несвойственное ситуации воодушевление. И когда Хината предлагает снова сходить на маникюр, то моментально отказывается.       Тому требуется три семинара и пять лекций, чтобы уговорить Тсукишиму не ерепениться, и чем дальше, тем сильнее закатываются его глаза, и лишь на третий день тот, наконец, вздыхает и милостиво обращает на его треп внимание. Хината, чувствуя вкус победы, записывает его на сеанс, не дожидаясь его согласия, и Тсукишима мысленно потирает руки.       — Какой ужас, — первое, что говорит Ямагучи, когда видит его, и это немного… расстраивает. — Больно было?       — А ты как думаешь?       Он вспыхивает и начинает суетиться, подготавливая рабочее место. На этот раз играет приятная гитарная мелодия, которая, впрочем, довольно быстро сменяется жестким роком, а после этого начинает звучать женский к-поп. Тсукишима молча поднимает брови.       — Это уже мое, — моментально понимая его, отвечает Ямагучи, слабо улыбаясь. — Раз плейлист Хинаты тебя не впечатлил. Кстати про него… может, дашь свой инстаграм? Чтобы его каждый раз не дергать.       Тсукишима моргает. Он даже не успел собраться с духом, чтобы попросить о том же, как новый знакомый удивил его. И эта настойчивость ему даже… нравится.       — Заодно отправлю тебе нормальную музыку.       — Буду с нетерпением ждать, — Ямагучи поглаживает его ладонь, и это бы что-то значило, если бы он не был его мастером по маникюру и не растирал масло, смягчающее кутикулы. Тсукишима прикусывает губу. До этого он и не осознал, насколько изголодался по настолько простым прикосновениям. И странно, что прикосновение почти незнакомого человека, которые всегда вбивали его в дрожь, приносят лишь тепло и желание остаться в чужих руках подольше.       Вечером на него подписывается аккаунт, никак не связанный с маникюром, который полностью забит фотографиями собак, рассветов и уютных кофеен, и Тсукишима с первого взгляда догадывается о человеке, который скрывается за ними. Он подписывается в ответ, а на следующее утро с улыбкой, так ему не свойственной, просматривает чужие истории. В них оказываются скрины песен, которые Тсукишима, исполняя свой долг приобщителя к прекрасному, накидал ему в личку.       (Он надеется, что Ямагучи улыбнулся, увидев диснеевские осты среди остального, которые он добавил только и исключительно для этого).       К сожалению, он учится на истфаке, а его ногтевая пластина не настолько «тонкая», чтобы ломаться под гель-лаком. И, к еще большему сожалению, Хината в кои-то веки оказывается прав — Ямагучи и правда делает такие ногти, что «закачаешься». Держатся неделями. Даже на его ногтях. А защемлять себе пальцы только для того, чтобы потратить несколько тысяч йен на восстановление — даже для него чересчур.       (Да и тот самый Хината, узнав (а он непременно узнал бы), высмеял бы его с головы до ног, и никакой грозный взгляд и показное равнодушие его бы не спасли). Какой-то голосок внутри головы говорит ему, что он может просто написать и не выносить себе мозги, но вместе с этим на него нападает несвойственная ему неуверенность. Не будет ли это слишком навязчивым? Не будет ли нелепым — показывать, что Тсукишима и правда желает общаться ближе с человеком, с которыми они знакомы всего ничего? Да и как люди вообще заводят эти самые знакомства? Как Хината, черт возьми, заинтересовал такого человека, как Ямагучи, и с которым Тсукишима и вовсе не имеет тем для разговора?       Тсукишима долго смотрит на аватарку Ямагучи, которая окружена радостным зеленым ободком, и почти решается. Почти пишет ему простое «ну что, много сегодня раздражающих клиентов?». Почти.       Зеленый ободок исчезает, и решимость испаряется так же быстро, как его зарплата сразу после получения, и Тсукишима раздраженно блокирует экран телефона.       Как же глупо.       Ямагучи меняет аватарку на персонажа из Геншина, о котором Хината говорит, не затыкаясь, и Тсукишима скрипит зубами. На протяжении последних полугода он был занят тем, что активно убирал всю информацию об этой игре из своего инфополя, что оказалось практически невозможным, но это уже стало делом принципа. Сейчас он чувствует себя преданным. Так вот как чувствовали себя афиняне, когда Алкивиад перешел к спартанцам?       Тсукишима размышляет несколько дней. На третий он делает долгий вздох, минуту сидит с прикрытыми глазами, после чего, придавая голосу наибольшее равнодушие, спрашивает Хинату:       — Насколько длинная сюжетная линия в Монштадте?       Хината открывает рот, мимолетом оборачиваясь к нему. Собирается дать ответ. На мгновение замирает. Моргает. Открывает рот чуть шире. Закрывает его. Расширяет глаза. И начинает пялиться на него так, будто увидел второе пришествие.       Следующие два часа Тсукишима тонет в информации о данжах, артах, материалах, анемокулах и еще кучей всего, в чем он даже не пытается разобраться, и с унынием думает о том, чем еще он мог бы сейчас заниматься (спать. Он мог бы спать. Он мог бы вздремнуть целых потрясающих два часа и не чувствовать себя так, будто он выпил энергетик, смешанный с водкой — да, в его студенческой жизни было и такое).       «Но это того стоило», — решает Тсукишима, когда спрашивает у Ямагучи про любимый элемент и получает в ответ огромное сообщение с кучей незнакомых имен и названий, а через пару минут ему вдогонку приходит робкое (как ему кажется): «можно я тебе позвоню? неудобно печатать :(»       Через час у него болит живот и щеки, потому что у Ямагучи оказывается внушительная коллекция масок, и большую часть разговора они просто дурачатся на камеру, рассказывая при этом о прошедшем дне, и Тсукишима мимолетом узнает, что Ямагучи любит латте с соленой карамелью, и Тсукишима, ненавидящий строить из себя дурака, чувствует себя так спокойно и хорошо, как не чувствовал очень долгие времена.       — Я не люблю сплетничать…       Тсукишима смотрит выразительным взглядом.       — Ладно, я не люблю сплетничать о своих клиентах…       Тсукишима приподнимает брови.       — Ладно! Я люблю сплетничать, но нужно же мне держать маску приличия!       — Ты нашел еще одну маску в инстаграме?       Ямагучи отвлекается на то, чтобы нанести покрытие на его указательный палец, но когда до него доходит, то ему требуется пара минут, чтобы отсмеяться. И Тсукишима не может испытывать раздражения из-за того, что тот тратит время зря.       Ямагучи оказывается очаровательным. У него милый, заразительный смех, привычка прикрывать рот ладонью, когда его что-то рассмешит, россыпь веснушек на лице, которые так и тянется посчитать, и самые аккуратные прикосновения. Возможно, причина кроется в обстоятельствах их знакомства, но Тсукишима не чувствует напряжения, когда тот вмешивается в его личное пространство — что происходит редко, но все-таки случается. Будто Ямагучи был создан для того, чтобы его ладонь лежала на плече Тсукишимы. Будто все время в мире двигалось, чтобы свести их вместе.       Тсукишиме тяжело сходиться с людьми, но с Ямагучи комфортно.       Ямагучи по-прежнему прикасается к нему только через ткань перчаток, и Тсукишиме до дрожи в руках хочется узнать, какой температуры чужая ладонь.       В конце концов все решается благодаря Хинате, и будь Тсукишима проклят, если хоть кому-нибудь в этом когда-нибудь признается.       Тсукишима опять втыкает в чужой инстаграм, пересматривая редкие селфи, вместо того, чтобы слушать лекцию (он проспал, пролил дорогой кофе на не менее дорогое пальто, забыл домашнюю работу, над которой корпел весь вечер, и ему нужно хоть что-то, чтобы компенсировать дерьмовость этого дня), и Хината не находит лучшего момента, чем этот, чтобы залезть своим носом в дела, которые его никак не касаются.       — О-о-о-о, у кого-то краш?       — В твоем словарном запасе действительно нет ничего, кроме слэнга, или ты принципиально пользуешься только англицизмами?       Хината смотрит на него потрясающе пустыми глазами, на что Тсукишима закатывает глаза и переключается на инстаграм. Именно в это мгновение Ямагучи присылает ему видео с историческим мемом (Тсукишима видел его кучу раз, но осознание, что Ямагучи хотя бы на пару секунд подумал о нем, греет душу), и на лице Тсукишимы появляется небольшая улыбка.       Этого хватает Хинате, чтобы ухмыльнуться и ударить его локтем в бок. Тсукишима не уступает и пинает его по коленке. Между ними завязывается небольшая (и довольно отупляющая) борьба, после чего Хината успокаивается. Ну, как успокаивается. Облокачивается на парту, положив подбородок на сложенные ладони, и смотрит на него с по-прежнему бесящей улыбочкой. Ямагучи пишет ему еще одно сообщение. Хината ухмыляется чуть шире. Тсукишима истерически смотрит исключительно на преподавателя, игнорируя последующий шквал уведомлений. Наверняка Ямагучи просто накидал ему еще видео. Ничего важного. Он может проигнорировать эти сообщения. У него лекция, и он не обязан отвечать моментально. «ТСУККИ СРОЧНО ПОСМОТРИ ЭТО»       В конце концов, Тсукишима просто человек. Да и что такого в том, что он общается со своим другом?       Хината издает смешок, когда Тсукишима, наконец, сдается и снимает телефон с блокировки. Ямагучи присылает ему фотографии из примерочной, и он просит помочь выбрать ему юбку, и в голове Тсукишимы не проносится ни единой мысли на протяжении двух минут. Которых хватает коротышке, чтобы подглядеть диалог, схватить телефон и отправить «точняк второе ты выглядишь в этом секси».       Тсукишима с удовольствием дает ему подзатыльник и забирает телефон обратно.       — Я просто помогаю вам наладить отношения! — нудит Хината, пока Тсукишима переводит дух — Ямагучи сразу понял, что отправитель явно не он, что вызывает еще одну теплую волну по его телу («он привык к моему стилю общения и умеет его различать»). — Вы меня просто достали!       — Это не твое дело, — шипит Тсукишима, когда лекция подходит к концу. Он завязывает шарф таким образом, чтобы хотя бы попытаться скрыть пятно от кофе, жертвуя теплом ради стиля (думал ли он когда-нибудь, что опустится до такого?). Хината же прощается со всем их, нахрен, потоком, и остается, чтобы подождать его. Лицо Тсукишимы тут же принимает кислое выражение. Просто потрясающе. Мало ему видеть это лицо на лекциях, так придется еще и после.       — Мало мне видеть твое лицо на лекциях, приходится еще и после, — озвучивает свою мысль Тсукишима, на что Хината закатывает глаза.       — Заткнись, боттом. Меня достали ваши жалобы, — не моргнув и глазом на его возмущение, продолжает тему Хината. — То один, то второй, то один боится писать, то второй делает вид, что ему все равно… Вы меня достали! Неужели так сложно просто написать?! Вы сами придумываете себе проблемы, а мозги выносите мне!       — Он боится мне писать? — моргает Тсукишима.       — Да, вы нашли друг друга, — раздраженно отмахивается его самый лучший и замечательный друг, у которого красивые глаза, очаровательная прическа и воистину чарующий голос. — Два придурка с крашем… эй, ты куда?!       Тсукишима не обращает на него никакого внимания, слишком занятый осознанием и попытками скрыть тупую улыбку, которая так и просится расплыться на его лице.       — Я собираюсь на свидание, — равнодушным, ничего не выражающим тоном говорит Тсукишима. Рука Ямагучи, держащая его ладонь, дергается. — Думаю, мне нужно сделать что-то подходящее.       Он отводит взгляд на происходящее на экране ноутбука, — какой-то новый популярный сериал про ограбление, — краем глаза внимательно наблюдая за Ямагучи. За его дрогнувшей улыбкой. За его бегающим взглядом. За всеми маленькими признаками, которые показывают, что ему не все равно.       Тсукишима внутренне потирает ладони.       …Их сеанс еще никогда не был настолько напряженным. Ямагучи молчит, лишь изредка отвечая односложными фразами на его жалкие попытки начать разговор, и пару раз пытается сказать что-то сам, но быстро сдувается. Он полностью сосредоточен на том, чтобы не лишить его пары ногтей, что, конечно, похвально, но все же. На фоне играет плейлист Тсукишимы, что довольно иронично для сложившейся ситуации, и тот успевает уже раз десять мысленно дать себе по лицу.       Подкаты правда, правда никогда не были его сильной стороной.       — Каким цветом будем покрытие делать?       — Какой тебе нравится?       Ямагучи моргает.       — Ну, коралловый… но это ведь твое свидание.       Тсукишима считает до трех, прежде чем решается.       — Я хочу порадовать парня, с которым иду на свидание.       — Ого. Повезло ему.       Ямагучи улыбается лишь краешками губ, прежде чем потянуться к излюбленному Тсукишимой болотному цвету. Тсукишима снова считает до трех, но только чтобы успокоиться.       — Ты сейчас, блять, серьезно?       Ямагучи даже вздрагивает. Смотрит на него потерянным взглядом, так и не закрыв ящик с флаконами. Приоткрывает рот. На фоне начинает играть «Fancy», что довольно органично вписывается в ситуацию. Наконец, его глаза расширяются, и он робко, будто не веря, указывает пальцем на себя.       Тсукишима равнодушно (ну, почти) кивает.       А улыбка у Ямагучи и правда красивая. Она не затихает следующие несколько часов, и они идут в кофейню, где Тсукишима заказывает латте с соленой карамелью, и после их расставания на остановке (и довольно волнительного поцелуя в щеку) Тсукишима слушает глупый плейлист Ямагучи про любовь («А», — понимает Тсукишима, когда слушает песню, в которой десять строчек подряд звучит «я думаю о тебе», — «так он ко мне подкатывал») и думает о том, что ему нужно купить любимый шоколад Хинаты.