Шабаш на Олимпе

      Несмотря на то, что погода на Олимпе, как и всегда, стояла прекрасная — какой-то божок (всех имён всё равно не упомнить, так что большинство местных обитателей даже не пытались) ежедневно занимался только тем, что разгонял тучи, отправляя их в мир смертных, настроение у музы было темнее тучи. Он стоял в тени большой библиотеки и подбрасывал в воздух спелый плод зелёного цвета, называемый яблоком. Время от времени, когда в дверях появлялись боги, муза «случайно» направлял яблочко по иной траектории, и оно непременно падало на голову задумавшемуся о своих делах богу.       Конечно, как только голова соприкасалась с плодом разврата, парень бросал насиженное место, подлетал к обиженному и принимался причитать относительно произошедшего. И пока бог приходил в себя, муза успевал оценить его способности, а ещё — обчистить карманы. Называлось это действо «поиском вдохновения».       Правда, звал его так только сам муза Илирсис, все остальные даже не догадывались, что яблоки и другие предметы падают на них вовсе не случайно…       И тут, когда несчастный и забитый среди высоких чинов местного масштаба бог домашнего уюта отряхнулся и двинулся по своим делам, муза заметил собственного повелителя, который в очередной раз попал под горячую руку. Не то чтобы его бог Умбра был каким-нибудь «не таким», нет… Он просто проявлял чересчур много доброты к окружающим его существам, и особенно, что и раздражало их общего начальника, — к людям.       И пока Умбра не натворил бед (хотя почему-то Илирсис подумал, что их уже точно не избежать), муза отделился от дерева и, пародируя богиню культуры рукопашного боя, незаметно подобрался ближе. — Умбра, — мягко проговорил он, закладывая в дружелюбное приветствие совершенно противоположный смысл. — М-моя д-дорогая м-муза, что привело тебя сюда?       Следовало отметить, что его повелитель, бог литературы, не имел статичного внешнего вида и полового признака, а потому для каждого наблюдателя (да ещё и в зависимости от настроения и времени года) принимал иной облик. Обычно местные боги повыше видели в Умбре прекрасную леди не старше человеческого возраста совершеннолетия, которая на «крыльях любви» порхает следом за Аполлоном, подбирая по пути обездоленных, но небесные чиновники классом пониже порой видели поистине пугающие образы…       Например, на прошлом празднике солнцестояния.       Муза ещё полгода ходил, не разгибаясь, потому что смеялся, наслаждаясь реакцией окружающих на своего повелителя… Словом, прибыли на пир двое богов из числа редких гостей на Олимпе. Один из них, перебрав с алкоголем, решил сблизиться с «самой симпатичной дамой вечера», и выбор его, к несчастью, пал на Умбру. Он подошёл, легко отвесил с десяток комплиментов… И тут приблизился его друг, который ещё с расстояния двух метров заявил, что с «голубыми» дружбу водить не намерен!       В зале стояла тишина, а затем все наперебой принялись обсуждать образы, которые вызывал у них Умбра… Некто говорил даже о громадном питающемся людьми кальмаре — этот облик муза даже попросил запечатлеть для него, и хранил у себя под кроватью.       Да, насмеялся он тогда на отлично. Недостатком можно было счесть лишь то, что от такого пристального внимания повелитель смутился, а потому быстро исчез, не желая быть предметом обсуждения всех гостей.       Как оказалось, пока мысли роились в голове Илирсиса, он успел наговорить Умбре всяких глупостей: — Да-да, я за нее. Твои стенания меня совсем не привлекают, Умбра… Вот и смотрю, как ты тут со своими котами. Может, тебя Аполлон наконец-то заметил да скинул с Олимпа. Но увы.       Вышло совсем не то, что следовало бы сказать (а такое случалось всегда, стоило музе только распахнуть рот), поэтому он поспешил исчезнуть с глаз повелителя, дабы помочь хоть делом, если не словом.       Основной проблемой Умбры был Аполлон. Основной проблемой Аполлона была несдержанность. Эта парочка отлично работала бы в тандеме, на «ура» разбираясь со всеми прошениями смертных, но верховный бог искусства был горд, а Умбра не отличался умением пользоваться соблазнительной женской фигурой, которую видел непосредственный начальник, в своих целях.       И если обычно Илирсис не вмешивался в естественный ход событий, то в этот раз решил оказать своему повелителю наилучшую поддержку.       Спрятавшись между павильонами библиотеки, он стянул с себя бесформенный мешок-кофту, скрывающий все изгибы хрупкого тела — муза, являющийся существом мужского пола, использовал внешность максимально женоподобного существа, а потому всякий раз, когда требовалось говорить серьёзно, набрасывал на плечи что-нибудь помрачнее и скрывал личико.       Только вот серьёзный разговор с Умброй — это одно, а появление перед Аполлоном… Откровенно говоря, его муза слегка побаивался. Этот статный мужчина мог приковать его к земле одним лишь взглядом, и Илирсис боялся того, что после сам не пожелает двигаться с места…       Перед тем, как окончательно отдать себя в руки начальнику начальника, муза решил ещё разочек на удачу бросить яблоко.       Он аккуратно занял позицию у лестницы, привычно подбрасывая зелёный плод… Дверь распахнулась. Илирсис бросил яблочко ещё до того, как разглядел, кто идёт, — чересчур торопился на встречу с Аполлоном, и потому нервно замер, когда появившийся в дверях самоуверенный и сильный бог литературы легко поймал запущенное в полёт «яблочко». Всё дело было в том, что момент муза подобрал неверно, и теперь ему предстояло как-то объяснять произошедшее…       Парень стоял у лестницы и смотрел, как Аполлоном с яблоком, зажатым между двумя пальцами, грациозно спускался по лестнице. Копировать его шаг — глупость, ведь походка льва никого ещё львом не сделала; уж это Илирсис знал наверняка. — Кажется, мне удалось поймать за руку местного призрака, известного своей любовью к плодам греха, — голос, глубокий и сильный, заворожил и без того не слишком расторопного музу: тот окончательно застыл на месте, не веря, что Аполлон лично с ним заговорил. Пусть даже и по пустяковому поводу. — Это не я, — немного нервно выдохнул он, заранее зная, что никто в это не поверит.       Благо, возле библиотеки как раз никого не было, а вместо того, чтобы повести нарушителя на площадь под конвоем, бог искусства вцепился в руку музы чуть повыше запястья и потянул его за собой.       Аполлон использовал перемещение, доступное лишь богам высшего ранга, и вместо того, чтобы пройти лишь шаг, двое оказались в громадном саду.       Вокруг раскинулись деревья, листвой заслоняющие приятно мягкое солнце, вдали виднелась резиденция бога — парящий дворец, который мог позволить себе далеко не каждый местный обитатель. Сад был прекрасен. Умбра точно оценил бы его по достоинству: в таком только и мечтать о том, как войдёшь в высший пантеон и станешь править над всеми божествами… А ещё здесь пахло вдохновением, которое разносилось по саду всей палитрой запахов.       Но Илирсис не мог долго любоваться местными пейзажами: ему грозило серьёзное наказание за все предыдущие яблоки. — Мне кинуться Вам в ноги сейчас или чуть позже? — он нервно огляделся, пытаясь понять, сможет ли выбраться. Если вокруг сада высокий забор — нет, если же сад расположен на какой-нибудь массивной туче… Тогда да. Сможет. — Я слегка бесцеремонен, мне постоянно об этом говорят, так что оставь формальности, — Аполлон нежно коснулся ближайшего дерева, а затем толчком тряхнул его, ссыпав на траву множество яблок.       Не все из них были зелёного цвета, как любил Илирсис, но плоды из сада самого бога искусства?.. Да за такое даже Умбра с его отсутствующими амбициями подрался бы! — Не понимаю, — чуть расслабившись (но только совсем немного!), он собирался наклониться за плодом… Аполлон сделал это первым и подал яблоко своему гостю, словно какой-нибудь прислужник. — В последнее время совсем нет вдохновения, — с тоской пояснил бог, явно наслаждаясь видом растерянного парня с яблоком в руках. — И тут мне повезло поймать самого настоящего охотника с яблоками. Не ожидал, что смелость проявил кто-то из моих подчинённых, более того, муза Умбры. Ты ведь можешь и мне подарить немного своего вдохновения?       Илирсис закашлялся.       Его повелитель никогда не просил ничего подобного, поскольку был, скажем так, весьма самодостаточен, распределяя вдохновение между своими почитателями, и потому сам муза не затрагивал тему слияния и передачи — он для Умбры был словно вездесущий секретарь и представитель в мире богов. — Ты знаешь, как именно музы вдохновляют писателей? — осторожно уточнил он, глядя больше на яблоко в своих руках, нежели в умоляющие и будто бы даже нежные глаза Аполлона. Самого Аполлона…       Разве подобное могло случиться с кем-то вроде Илирсиса, который и не надеялся, что за век своего служения на Олимпе сможет лично переброситься несколькими словами со всеми почитаемым богом искусства? — Конечно знаю, — мужчина опустился на траву и спиной прислонился к яблоне, которую не так давно лишил большинства плодов.       Немного нерешительно муза сначала встал на колени, словно бы собирался молиться начальнику своего начальника (хотя это было вполне логично — Аполлон ведь бог, в конце концов!), но затем, опомнившись, сел нормально, скрестив перед собой ноги.       На Олимпе не было школы для муз, где несчастных обучали бы тому, как пользоваться своей силой, как найти общий язык со своим повелителем, как тайком пробраться в мир смертных за жизненно необходимыми мелочами — каждый учился на собственных шишках. Вот в иерархии богов всё было просто: младшие переходят в подчинение старших и могут наблюдать, как их покровитель ведёт дела, чтобы позже перенять его место.       И Илирсис, как назло, не знал ни одного способа передать вдохновение Аполлону, кроме слияния, хотя определённо всеми силами хотел помочь.       Они сидели в молчании, и только ветерок, созданный каким-нибудь незначительным в иерархии Олимпа богом, едва касался листвы вечнозелёного яблоневого сада. Было тихо и спокойно, но вот в душе музы разразилась буря. Он едва ли не дрожал от страха, догадываясь, что вскоре его раскусят, и тогда уж точно не избежать наказания… Быть может, его даже с Олимпа изгонят?       Мгновение муза размышлял, а затем понял, что нигде в летописи не значилось изгнание его предшественников. Вот богов то и дело низвергали к смертным. В каждой порядочной истории божок сражался за права людей, но проигрывал, оказывался на Земле… И спустя некоторое время возвращался на Олимп и становился значимой персоной. Но вот что насчёт музы? Суждено ли ему просто раствориться во времени, так никому и не передав свои знания, или же после завершения службы он вернётся туда, где существовал до царства богов?       Илирсис не помнил ни секунды до того, как оказался на вершине. Ему попросту некуда было возвращаться.       И теперь, чтобы не ударить в грязь лицом и по крайней мере побороться за свою несчастную жизнь, муза мягко, словно домашняя кошка, скользнул ближе, врываясь в личное пространство Аполлона так же бестактно, как и тот ранее схватил его за запястье. Илирсис замер, внезапно осознав, что буквально нависает над богом выше его по статусу, но присутствие этого существа в прямом смысле вынуждало его задерживать дыхание…       Мужчина тяжело вздохнул, на мгновение притянул к себе музу, едва ощутимо чмокнув его в губы, а затем отпустил, позволив безвольно повалиться на траву лицом вверх. — Не этим способом, — тихо объяснил он, пока Илирсис, лёжа на спине, пытался привести в порядок если не мысли, то хотя бы дыхание. Спустя мгновение напряжённой тишины, Аполлон всё-таки спросил. — Ты не обиделся?       Муза не знал, что и сказать.       Конечно, время от времени в своих фантазиях он касался симпатичных богов и порой даже позволял им нечто большее, но в действительности все его развлечения сводились к яблокам и работе для Умбры. На то, чтобы мечтать о недосягаемой мечте всего Олимпа — романтике-Аполлоне, у него не оставалось свободного времени. — Можешь сказать честно, я не собираюсь выносить случившееся на люди. Конечно, тебе не грозит суд, и я не стану распространяться… Илирсис, — имя далось ему с трудом, и всё же бог искусства, известный всем и каждому, отчего-то запомнил имя какого-то низшего прислужника. — Мой повелитель никогда не просил меня отыскать вдохновение, — муза рывком сел, нервно отряхивая с себя траву и листья. — Умбра? — Апполон слегка удивлённо изогнул бровь. — И откуда же у неё столько желания заниматься всеми этими делами смертных?       Пока бог говорил, то, наоборот, легко принял лежачее положение, подобное тому, в котором только что находился его собеседник. По наблюдениям Илирсиса, мужчина наслаждался прикосновением растительности и с удовольствием отдавал всего себя траве на растерзание, словно бы ничего, кроме нынешнего момента, для него не имело значения.       Муза вздохнул и плюхнулся обратно: — Ты ведь общаешься с ним намного чаще, чем я. Мой повелитель мечтает помочь всем авторам отыскать свой путь в литературу, а потому неустанно трудится ради них. Он ведь ни за что не позволит выкинуть даже плохонькую рукопись: возьмёт перо и перепишет несколько строк, намекнёт на лучшее развитие событий, вернёт в мир людей… Никто не замечает того, что писатели перестали бросать истории на полпути, так ведь?       Некоторое время Аполлон лежал тихо, не поворачиваясь к музе, словно бы боялся выражения своего лица. Илирсис уже было подумал, что его покровитель провалился в сон… — Я и не думал, что она способна на такое, — выдохнул наконец бог. — Выглядит ведь как…       Слова мужчины вырвали из груди музы полухрип-полусмех. Пора было объяснить их начальнику, что не так с «длинными ножками» Умбры. — У моего повелителя нет пола, и для каждого он принимает иной образ. Он словно тень в плаще, а откинешь капюшон — пустота, пока сам не заполнишь её наброском человеческого лица.       Эта реплика ввела Аполлона в раздумья всего на долю мгновения: на Олимпе много кто умел перевоплощаться, потому местные жители лишь изредка расхаживали, демонстрируя собственную внешность. Исключением были разве что верховные боги, сложенные настолько идеально, что их собственные лица походили на маски лучше всего.       И пока Илирсис размышлял об этом, бог искусства не слишком-то вежливо навис над ним, перекатившись по траве, и буквально лишил музу возможности сбежать. — Стань моим, и я покажу тебе, почему контракт бога и музы обязательно должен сопровождаться слиянием, — шепнул Аполлон в самое ухо, дыханием опаляя кожу пленника.       Соблазнительно.       Чертовски соблазнительно, если подумать о том, что более не придётся бегать по мелким поручениям, а можно будет проводить время в райском саду, сцепив ладони с самим высшим богом… — Я не могу, — Илирсис не стал отворачиваться. — Мне совсем не хочется, чтобы Умбра справлялся без меня. Я хочу защищать его мечту… — Ему назначат кого-нибудь другого, — Аполлон не сдвинулся ни на миллиметр, продолжая сверлить взглядом музу. — Но я этого не хочу! — с чувством выдохнул Илирсис.       Бог искусства снова позволил себе удивиться: видимо, в его понимании ни одна муза не станет отказываться от карьерного роста, тем более в случае отсутствия полноценной связи…       Илирсис нерешительно задал вопрос: — Разве на Олимпе мало муз, которые всё отдадут ради статуса твоего подчинённого? — Они мне нотации читают, — пробурчал бог искусства, наконец отступая. Теперь он сидел и смотрел вперёд, на рощу из яблоневых деревьев. — Спрашивают, почему я весь сад яблонями засадил, когда мог, скажем, дорожки сделать, фонтанчики поставить, посадить цветочки… — Мне нравятся яблони, — тихо ответил муза, всё ещё не поднимаясь с земли.       Сглотнув накопившуюся во рту слюну, он продолжил, ощущая, что должен это сказать: — Может, они и скучные, обычные и простые, но разве суть не в том, чтобы в собственном саду высаживать то, что нравится? — На Олимпе само время застыло, — Аполлон взглянул на яблоко в своих руках — он, задумавшись, автоматически поднял плод с земли. — Здесь нет никого, кроме богов, которым по статусу положено веселье, кто бы творил безобразие, подобное твоему. Да всем настолько плевать, что они даже не пытались тебя отыскать за все эти месяцы… Разве странно желать присвоить себе смех?       Муза медленно сел. Сейчас бог искусства был необычайно добр и великодушен — совсем не такой, каким описывал его Умбра, порой отчаявшись заполучить отвергнутую начальником рукопись.       Глазам верить было опасно: быть может, Аполлон лишь играет в романтика, а на деле соответствует каждому эпитету Умбры? — Ты отпустишь меня, если я откажусь? — на всякий случай уточнил муза.       Бог искусства недовольно поджал губы в тонкую линию, затем, словно в душе его за мгновения произошло сражение нескольких противоположных мнений, коротко кивнул, даже не удосужившись сказать несколько слов. — Я не могу оставить моего бога, — Илирсис сидел и смотрел на Аполлона. Чужую одежду (ровно как и собственную) покрывали листья, трава и мелкие комочки грязи — всё потому, что они вместе катались по земле. — Но ты мне нравишься. Я могу быть с тобой, если это не помешает моей работе с Умброй.       Его слова были вознаграждены по-настоящему удивлённым взглядом бога искусства: если уж ему никогда не отказывали, то и быть «вторым по значимости» точно не предлагали. Хотя муза вовсе не хотел сказать, что для него работа и то, что предлагал Аполлон, — одно и тоже.       В конце концов, у него были некоторые моральные принципы… Или что-то вроде наглой совести, которая время от времени напоминала, что не стоит бросать в людей яблоки и чересчур измываться над бедным Умброй. — Нет? — Илирсис положил руку поверх сжатых в кулак пальцев бога искусства. Он и не ожидал, что тот согласится.       С чего бы высшему существу опускаться до того, что люди назвали бы «связью» или даже «отношениями», если он может просто взять желаемое силой? Аполлону никто не указ — может за секунды присвоить музу своего подчинённого. Интересно, а Умбра тогда расстроится?       Муза не знал: возможно, его бог только и ждёт, что надоедливый помощник исчезнет… — Я согласен, — бог искусства мягко взял тонкую ладонь в свои пальцы и едва коснулся её губами. — Ты стоишь того, чтобы за тебя бороться. Но скажи, разве помогать такой, как Умбра, не утомительно? Она ведь избегает официальных встреч, даже ко мне, вероятно, ходит только потому, что её беспокоят смертные и их рукописи.       Тяжело выпустив воздух, а вместе с ним — накопившееся беспокойство, Илирсис устроил голову на коленях у бога искусства. Вообще-то он всегда хотел так сделать: чем не идеальное место для любимой музы?       Да и, казалось, Аполлон совершенно не возражал, осторожно поглаживая длинные чуть спутанные волосы — несмотря на то, что муза всегда поддерживал чистоту, он всё равно выглядел неопрятно, словно бы мгновения назад сбежал из мира смертных и ещё не успел привести в порядок свою одежду. — Мне нравится внимание, — пожал плечами Илирсис. — Для Умбры почти всё — мировая катастрофа, он не приспособлен к жизни в обществе богов, но… У него отлично получается общаться со смертными. Ты же видел, как он управляется с авторами?       Бог искусства покачал головой: — Обычно я не слежу, как мои подчинённые выполняют свои обязанности, для этого есть… музы. Они отчитываются, выполнена работа или нет. — Посмотри как-нибудь, — хихикнул муза. — Это порой очень занимательно — лучший источник вдохновения.       Они ненадолго замолчали, почти не шевелясь и только прислушиваясь к тихой беседе множества яблонь райского сада. Илирсис позволил себе закрыть глаза и раствориться в прикосновении чужих пальцев — пусть всё происходящее выглядело как приятный сон, он искренне желал верить в его реальность.       Их единение весьма бестактно прервали: между деревьями появилась юная дева, словно творение леса, — очевидно, одна из многих муз Аполлона. — Прошу прощения за беспокойство, — девушка глубоко поклонилась, продемонстрировав декольте. — Повелитель, Вам уже нужно отправляться на собрание. Вы ведь не забыли о ежегодной встрече?       Бог искусства искусно выругался, но с места не двинулся: — Подготовь всё необходимое, десять минут — я буду внизу.       И только когда девушка поспешно двинулась обратно в резиденцию, Аполлон осторожно коснулся плеча новоявленного подопечного.       Илирсис и без слов понимал — молча сел и едва кивнул; большие собрания ведь случаются не так часто, и пропустить одно из них мог себе позволить разве что отпетый лентяй (или Умбра, для которого подобные встречи были сродни извращённому самоубийству). — Возьми, — бог искусства отыскал на шее ключ на цепочке, сдёрнул и вложил в руки музе, — с его помощью сможешь попасть сюда из любого уголка Олимпа. Насчёт мира людей не гарантирую… Проход бывает закрыт. — Спасибо, — выдохнул Илирсис, глядя на золотой ключ в своих дрожащих пальцах.       Подобное было жестом высшего доверия, и муза не совсем понимал, его новый покровитель чересчур доверчив или же влюблённость вскружила ему голову? — Умбра скоро вернётся на Олимп, думаю, ты захочешь с ней встретиться, — Аполлон облизал губы и едва улыбнулся. — Можешь передать ей, что отныне работы писателей мы будем делить. И ещё…       Удивлённый муза смотрел на бога искусств, не отводя взгляда. — Я собираюсь сбежать с собрания, как только представится возможность. И ты… Возвращайся поскорее. — Когда вернусь, расскажу тебе о яблоках, — Илирсис поспешно вскочил на ноги, поскольку заранее знал, что сказал чересчур много. Он провернул ключ, открыв проход, и буквально вывалился в него.       Аполлон только улыбнулся ему вслед.       Муза оказался на месте невероятно вовремя: Умбра как раз возвратился на Олимп и более того, кажется, в недоумении застыл после слов фамильяра Зевса. Идеальный момент, чтобы, нацепив профессиональную улыбочку поверх собственного довольного лица, передать слова Аполлона: — Умбра, Аполлон готов делиться рукописями писателей. Даже отдавать своих верующих, если Вам, конечно, будет угодно.       И, чтобы не ляпнуть лишнего (кто знает, как бог искусства относится к болтунам), муза поторопился исчезнуть — привести себя в порядок, прихватить некоторые вещи…       Он собирался с уютом устроиться во дворце Аполлона.