Мене, мене, текел, упарсин

«Вот и значение слов: мене — исчислил Бог царство твое и положил конец ему; текел — ты взвешен на весах и найден очень лёгким; перес — разделено царство твое и дано Мидянам и Персам» Ветхий завет, Книга пророка Даниила

Вавилон, 539 год до нашей эры В великолепном дворце в самом центре прекрасного города ни на минуту не умолкают голоса и громкий смех. Вино льётся рекой, а слуги ежечасно заносят в роскошный зал изысканные блюда, дабы гости не успели истосковаться по яствам. Все присутствующие необычайно веселы, наслаждаются ночью и не устают восхвалять своего царя, и лишь один альфа задумчиво сидит почти в самом углу. На вид ему не больше двадцати, он почти не притрагивается к вину и блюдам, лишь иногда делает это, дабы не оскорбить присутствующих вавилонян своим поведением. Вместо приобщения к всеобщему веселью он постоянно оглядывает зал, стараясь запомнить как можно больше деталей, дабы потом записать их. — Чонгук, ты почему такой задумчивый? Веселись, когда ещё побываешь на царском пиршестве? — от размышлений юношу отвлекает голос более взрослого альфы, который уже заметно захмелел от вина. — Сокджин, не забывай, что я приехал сюда из Греции не развлекаться и веселиться, а делать записи. В Афинах ждут результаты моей работы. — Сразу видно, что ты первый раз в Вавилоне, — Сокджин наклоняется к уху своего собеседника и следующие слова произносит вкрадчивым шёпотом. — Знаешь, среди вавилонских омег считается наивысшим признаком уважения к иноземцам, если они отдадутся им. Не советую пренебрегать местным гостеприимством. — Достаточно уже того, что ты им не пренебрегаешь, — Чонгук решает пропустить этот совет мимо ушей. — Ну как знаешь, но попомни моё слово: в Греции таких шикарных борделей ты нигде не найдёшь. — Заткнись! — для большей убедительности Чонгук едва заметно дёргает альфу за руку. — Лучше скажи мне, кто это подошёл сейчас к царю. Сокджин устремляет свой взор в центр зала, где на позолоченном троне восседал Хосок, царь Вавилона. Альфа был облачён в пурпурные одежды отменного качества, которые без слов говорили всем присутствующим о его наивысшем статусе в городе. Рядом же с троном стоял пожилой мужчина, в котором Сокджин без труда узнал одного из ближайших царских советников. — Один из советников, главное действующее лицо практически всех дворцовых сплетен, — спокойно проговаривает Сокджин, не испытывая совершенно никакого интереса к разговору двух альф. — И чем же он сплетникам так приглянулся? — Чонгук не разделял настроений своего собеседника и испытывал сильнейший интерес ко всему происходящему. — Не он, а его сын. Супруг бедняги смог подарить ему только одного сына-омегу. Ему сейчас примерно семнадцать. Так царь давно хочет этого самого омегу сделать своим наложником, всячески одаривает советника, но тот непреклонен. Как его до сих пор за этот отказ не казнили — неизвестно. — Может потому что ни один наложник в царской постели не задерживается дольше месяца? — озвучивает своё предположение Чонгук. — Может, но я всё равно уверен, что советник тот ещё дурак. От такой возможности отказывается. Чонгук вновь поворачивается в сторону зала и получает возможность наблюдать весьма интересную картину. Сильно захмелевший на пиру царь внимательно выслушивал своего советника, делал вид, что заинтересован в его словах, а после жестом прерывает увлечённый рассказ. На лице престарелого альфы можно было отчётливо прочитать недоумение с толикой страха из-за непонимания причин, по которым Хосок больше не желал его слышать. А после до Чонгука доносятся обрывки их разговора: — А где же Тэхён? Я ведь просил прийти с ним, — царь выжидающе смотрит на своего подчинённого, будто в саму душу заглядывает, не оставляя альфе и шанса солгать. — Простите, господин, за это неповиновение, но у моего сына свадьба скоро, он так долго ждал возвращения жениха из похода и теперь вовсю готовится к торжеству, — советник старается отвечать на поставленный вопрос спокойно и непринуждённо, однако его нежелание смотреть царю прямо в глаза выдавало сильное волнение. — Пусть его немедленно приведут. Я хочу, чтобы он тоже присутствовал на моём пиру. Кажется, советник хотел было возразить, однако в итоге не посмел этого сделать. Он удаляется из зала под громкий хохот царя, а Чонгуку отчего-то становится не по себе. — Я же говорю, дурак дураком, — подмечает Сокджин, находя всю ситуацию весьма забавной, а потому тихо посмеиваясь. — Его сыночка пригласил сам царь, а он о какой-то там свадьбе рассказывает. На это Чонгук ничего не отвечает, предпочитая отведать очередное блюдо, принесённое слугами дворца. Примерно через час в зал в сопровождении своего почтенного отца спешно заходит молодой и весьма привлекательный омега. Увидев его, Чонгук перестаёт удивляться, почему сам царь столь страстно желает им обладать. Чёрные волнистые локоны спадают на лоб, пряча от присутствующих глаза, множество золотых украшений на голове позвякивают из-за быстрой ходьбы, а шёлковые одеяния нежно-голубого цвета струятся по телу, подчёркивая природную грацию омеги. Тэхён, пожалуй, был достоин не просто звания царского наложника, а вдохновителя создателей висячих садов Семирамиды. Он обладал той редкой красотой, которую хотелось увековечить в памятниках, дабы даже через несколько столетий люди восхищались этим прекрасным омегой. Тэхён подходит к трону и тут же опускается перед своим царём на колени, демонстрируя свою безоговорочную покорность властителю Вавилона. Сам же царь, немного пошатываясь, встаёт со своего места и направляется к омеге. Пусть всё действо и происходило на расстоянии от Чонгука, но даже со своего места альфа мог заметить, как сына советника трясёт из-за страха. Сам же советник, стоящий неподалёку, не намного спокойнее. — Я удивился, когда не обнаружил тебя на своём празднике, — Хосок, возвышаясь над несчастным омегой, начинает свою пьяную тираду, а Тэхён даже взгляда поднять на него не смеет. — Смотри на меня, когда я говорю с тобой! — царь недовольно хватает юношу за подбородок и приподнимает его лицо, заставляя смотреть только на себя. — Прошу меня простить, Вы же знаете, у меня свадьба через несколько дней, — тихо оправдывается омега, опасаясь навлечь на себя ещё больший гнев альфы. — С тем самым генеральским сыночком? — Хосок получает в ответ на свой вопрос едва заметный кивок. — Надо же, а я нарочно отправлял его во все походы, всё ждал, когда же он подохнет. — С благословения богов он всегда возвращался ко мне, — Чонгук готов поспорить, что после этих слов омега улыбнулся, явно испытывая к тому самому генеральскому сыну сильные чувства. — Кстати о богах, ты уже служил в храме богини Иштар? — Хосок ухмыляется после сказанного, а в глазах Тэхёна можно было отчётливо увидеть нескрываемый ужас. — Сокджин, о какой службе царь говорит? — шепчет Чонгук, не до конца понимая, что сейчас происходит. — По вавилонским законам каждый омега должен раз в жизни отправиться в храм богини Иштар и за деньги вступить в связь с альфой, который первым предложит заплатить за услуги. Это считается обрядом служения богине, — отвечает Сокджин, неприятно удивляя собеседника своими словами. — Это омерзительно. — Таков закон, — отстранённо поясняет альфа, который уже давно привык к вавилонским обычаям. Чонгук вновь возвращает всё своё внимание к происходящему в центре зала. Тэхён так и не смог ответить на вопрос царя, а потому высказаться решил советник: — Нет ещё, мы решили, что лучше это сделать после свадьбы, когда он уже не будет невинен. Но только не подумайте, что Тэхён уклоняется от служения богине, — спешит оправдываться альфа, дабы ненароком не навлечь на себя и сына царскую кару за якобы нарушение закона. — Так ты ещё и невинен до сих пор, — Хосок ненадолго задумывается, а после отходит к столу, дабы осушить очередной бокал вина. — Какая преданность любимому будущему супругу, как похвально, — со стороны могло показаться, что Хосок говорит совершенно спокойно, однако Чонгук был уверен, что в глубине души альфа был оскорблён столь пренебрежительным отношением к собственной персоне, когда какого-то генеральского сына предпочли самому вавилонскому царю. Оставалось лишь гадать, какая кара ожидала непокорного омегу. А в том, что кара непременно последует сомнений не было. Неожиданно для всех присутствующих, Хосок просит у одного из гостей серебряную монету, а после бросает её к ногам омеги, который до сих пор стоял на коленях в поклоне. Большинство присутствующих тут же начинает недоумённо переговариваться между собой, и, кажется, только Чонгук пока так и не смог расшифровать этот знак. — Думаю, твоё служение можно и ускорить, — холодно проговаривает царь, садясь на свой трон и беря из рук одного из слуг золотой кубок, наполненный вином. — Господин, умоляю, смилуйтесь, — теперь на колени рядом с сыном падает царский советник. — Мы ведь не в храме, это богохульство, боги не… — Молчать! — Хосок криком прерывает альфу, а после в ярости бросает в его сторону свой кубок, давая понять, что не желает слушать эти мольбы. — Я в Вавилоне главный бог! Как я захочу, так и будет! Если я сказал, что служба состоится сейчас, значит так и будет! — все в зале замолкают, опасаясь издать хоть один звук и ещё больше разозлить и без того разгневанного царя. — Или ты сам желаешь помочь сыну исполнить свой долг перед богиней? Давай, мы с радостью на это посмотрим. Такого Чонгук уж точно ожидать не мог. Предложить отцу возлежать с собственным сыном было по-настоящему немыслимо. — Простите, что посмел перечить Вам, господин, — советник тут же отходит от своего сына, больше не смея защищать того, ведь понимает, что его действия могут только ещё больше навредить Тэхёну. — А ты почему молчишь?! — наконец внимание Хосока возвращается к омеге, который всё это время был неподвижен и не смел даже слова произнести. — Если того пожелает мой царь, то я сделаю всё, что его воле будет угодно, — пусть голос Тэхёна и дрожал, однако омега не посмел проронить ни единой слезинки, будто понимал, что никакие слёзы не спасут его от столь не завидной участи. — Сокджин, неужели царь действительно посмеет взять его прямо здесь, на пиру? — скрыть своего шока у Чонгука получалось крайне плохо. — Почему бы и нет? — Сокджин же словно находился совершенно не здесь и не прекращал веселиться, выпивая вино и шутливо беседуя с каким-то своим знакомым-вавилонянином. Дальше наблюдать за всем этим действом Чонгук совершенно не хотел, однако что-то не позволяло ему отвести взгляд хотя бы на мгновение. Шёлковые одежды были сняты с омеги достаточно быстро, вернее было бы сказать, что они оказались сорваны. Тэхён лежал обнажённый на полу, пока остальные гости на пиру громко смеялись, поглощали вино и яства, будто не у них на глазах прямо сейчас происходило столь нелицеприятное зрелище. Сокджин же шепнул Чонгуку на ухо, что для жителей Вавилона подобное вполне привычно. Нередко даже в самом храме богини Иштар рядом с особенно красивыми парами, проводящими служение, собирались любопытные зрители, желающие рассмотреть каждое нетерпеливое движение подробно. Нашлись заинтересованные зрители и на этом пиру. Некоторые царские верноподданные даже не пытались скрыть, что наблюдают за насильным совокуплением с некоторым извращённым наслаждением. Хосоку похоже совершенно не мешали ни непрошеные зрители, ни тяжёлые царские одежды, ни твёрдый и холодный мраморный пол под ним. Царь двигался быстро и остервенело, пока омега смотрел куда-то в потолок, стараясь не издать ни звука, хотя всем было понятно, что ему наверняка больно. Не мог смотреть на всё это лишь советник, однако покинуть зал он не мог, а потому несчастному старику приходилось слушать омерзительные шлепки двух тел в центре. Ни на какую ласку от своего повелителя Тэхёну расчитывать не приходилось. Грубые и шершавые пальцы больно хватали его за бёдра, оставляя красные отметины, которые вскоре окрасятся в синий, а движения с каждой минутой становились всё более ожесточёнными. В какой-то момент омега всё же не смог сдержаться и отчаянно вскрикнул, благодаря чему не оставалось сомнений, что царь наверняка своими действиями нанёс юноше раны. Однако ни на что Хосок внимания не обращал. Он лишь продолжал вбиваться в не сопротивляющееся, но всё же весьма напряжённое тело. Наверняка из-за этого самого напряжения и грубости альфы травм и не удалось избежать, впрочем, царь наверняка именно этого и добивался. Причиняя боль, он будто ставил на место, напоминая не только Тэхёну, но и каждому из присутствующих на пиру, кто в Вавилоне истинный бог, и кому под силам всё, что угодно. Чонгук не старался следить за временем и отдавать себе отчёт о том, сколько продолжалось издевательство над несчастным омегой, однако когда всё закончилось, Тэхён был уже совершенно без сил. Он не смог даже пошевелиться, когда царь наконец покинул его тело и встал на ноги. С трудом, но всё же Чонгуку удалось разглядеть у ног юноши капли крови, которые в этой ситуации были весьма красноречивы. — Ещё вина! — прокричал на весь зал Хосок, подзывая таким образом к себе несколько слуг, в чьих руках были кубки прекрасной работы из чистейшего золота. — Вы издеваетесь?! Я не желаю пить из этой посуды, которую может позволить себе любой! Принесите другие кубки! — царь даже оттолкнул одного из слуг, и тот упал на пол недалеко от сына советника, который с помощью отца безрезультатно пытался встать на ноги. — Но, господин, мы больше ничего не можем Вам предложить, — заикаясь, начал оправдываться слуга, — другой посуды у нас нет… — Как нет?! — даже Чонгуку, который не принимал в этой сцене никакого участия, от этого тона стало не по себе. — Я же знаю, что есть! Немедленно тащи из казны кубки из Иерусалимского храма, сегодня я буду пить из них! — царь всем своим видом показывал, что не потерпит возражений, однако, слуга всё же попытался озвучить некоторые опасения своему повелителю: — Господин, помилуйте, это же священные сосуды… — договорить слуге так и не дали, прервав криком. — Немедленно исполняй! Я вавилонский царь и могу себе позволить пить вино даже из священных сосудов. Мне никто не указ! Больше никто возразить царю не посмел, а потому слуги спешно удалились в казну за столь необходимыми Хосоку кубками. А всеобщее веселье тем временем продолжалось. Некоторые приближённые даже нашли очень забавным возможность испить вина из священных сосудов, а потому просили у царя разрешения присоединиться к этому. Царь, разумеется, разрешил, заверив, что веселье не закончится до самого рассвета. Вскоре вся посуда из разрушенного Иерусалимского храма была принесена в зал. Слуги налили туда самое лучшее вино, которое было во дворце всемогущего царя и торжественно преподнесли ему первый кубок. Не медля, Хосок опустошил его, а после призвал и всех подданных к этому, говоря о величии Вавилона и о том, что никакие боги не страшны столь всемогущему царю, как он.

***

— И что было потом, Чонгук? Расскажите, — нетерпеливые и любопытные детишки столпились вокруг слепого старца, которые неторопливо рассказывал им свою историю. — Все продолжили веселиться, а после появилась рука, написавшая на стене четыре слова: «мене, мене, текел, упарсин». Царь ужасно перепугался и позвал всех своих мудрецов, дабы они объяснили значение этой надписи, однако никто не справился с задачей. Лишь один пленённый иудей истолковал это послание, как предупреждение от бога о том, что судьба царя предрешена и скоро его царство падёт. Все тогда гадали, кто же разгневался так на Хосока, неужели сама Иштар за такое надругательство над её культом или иудейский бог за питьё вин из священной посуды, однако в эту же ночь Вавилон был захвачен персидским царём Киром Великим, а сам царь вавилонский жестоко убит.