Пламенеющее

Он чувствует запах горящей кожи, слышит, как она шкварчит и лопается. Волосы тоже горят, и этот запах, который Ци Жун ненавидел больше всего, теперь становится ещё более невыносимым. Сколько людей он съел в своей жизни? Счёт идёт на тысячи, если не на сотни тысяч. Он варил их, жарил в масле и на углях, он любил эти звуки, с которыми жарится человеческое мясо. Но теперь Ци Жун предпочёл бы навсегда оглохнуть. А ещё боль. Она была просто невыносимой. Глупое, глупое человеческое тело, неспособное выносить большие температуры. Когда его били и опускали в кипяток в демоническом теле, он совсем ничего не чувствовал. Но сейчас было ощущение, будто он вот-вот умрёт, но такая желанная смерть всё не наступала. Хуже всего было слышать, как прямо на ухо рыдает Гу Цзы, задыхаясь и захлебываясь в слезах. Ци Жун крепко прижимал его к себе, не давая огню добраться до ребёнка. Он не знал, зачем это делает. Зачем вообще полез защищать его от Цзюнь У. — Папа, папа мне так страшно, — всё плакал Гу Цзы. А этот ужасный, непутевый папаша даже не мог хоть что-то сказать своему смазливому, дешёвому сыну, потому что стоит открыть рот, как он только и сможет, что кричать от неописуемой боли.

***

А потом приходят они. Эти глупые божки. Ци Жун чудом оставался в сознании, но был настолько слаб, что не мог даже глаз открыть. Всё, на что он был способен, это всё так же крепко прижимать к себе Гу Цзы. Голос Лан Цяньцю звучал совсем рядом. Ци Жун не понимал ни слова, но это было неважно. Слышать его рядом уже было неприятно. — Съеби, — тихо, одними губами прошептал Ци Жун, прежде чем наконец-то потерять сознание. Может он и не мог терпеть богов, но они ни за что не обидят Гу Цзы, даже если всем сердцем ненавидят его отца.

***

Вновь очнулся Ци Жун только через несколько суток. Он лежал на животе на соломе в какой-то маленькой палатке, а за её тряпичными стенами можно было услышать голоса где-то в отдалении. Наверное это было чем-то вроде лагеря, где теперь жили боги, других вариантов он не находил. Поняв, где находится, Ци Жун на секунду успокаивается. Но тут в его голове набатом бьёт новый, намного более важный вопрос. Где Гу Цзы? Он ведь не умер в Небесной Столице? Если так, то где он сейчас? Он не пострадал? Ци Жун пытается встать с лежанки, но всё тело отзывается невероятной болью, заставляя упасть обратно. Волдыри на спине и руках невероятно жжёт под слоем бинтов. Это уже не так нестерпимо, как гореть заживо, но всё ещё больно. Хочется содрать кожу, а лучше вовсе уже окончательно умереть. Зачем он только полез защищать этого ребёнка? — Папа! — вдруг доносится со стороны входа. На душе становится спокойно. — Ты проснулся? Ты так долго спал, что мы с гэгэ уже начали волноваться. — Кого ты зовёшь гэгэ? Кто учил тебя этой ненужной вежливости? — хриплым от жажды голосом спрашивает Ци Жун и поворачивает голову на бок. Гу Цзы стоит рядом с кроватью и улыбается. Он относительно в порядке, только на руках пара перевязок. Значит Ци Жун страдал не зря. Но тут за спиной мальчика появляется фигура в белом, и радость, не успевшая полностью охватить демона, тут же отступает. — Зачем ты пришёл? — его голос звучит привычно-раздражённо. — Потому что кто-то должен менять повязки и обрабатывать ожоги. Или ты доверишь это шестилетнему ребёнку? — абсолютно спокойно отвечает Се Лянь. — Раз теперь ты в сознании, то приподнимись немного, чтобы мне было удобнее. Ци Жун вздыхает, но слушается. А Гу Цзы отходит в сторону и отворачивается. Неужели его спина выглядит настолько ужасно? Повязки словно прикипели к спине и, кажется, можно слышать, как их отдирают от кожи. И это больно, пиздец как больно. — О, где-то уже появляется корка, — одобрительно говорит Се Лянь, слишком внимательно изучая спину и руки. — Идёшь на поправку. А температуры нет? Ци Жун только сейчас понял, что ему необычайно жарко. Вот оно что, а он и забыл. — Удивительно, что ты в относительно хорошем состоянии. Я видел людей с ожогами как у тебя, и большинство из них умирали, — спокойно говорит Се Лянь, пока очень аккуратно промывает раны. — Я демон. Это просто тело, может оно и пострадало, но я в порядке, — язвительно отвечает Ци Жун.

***

Когда Се Лянь уходит, он решает опять поспать. Всё равно на большее он не способен, потому что это дурацкое тело отказывается передвигаться. Но, как только Ци Жун ложится на подушку, он замечает, что Гу Цзы никуда не ушёл. — Можно я останусь с тобой? — робко спрашивает ребёнок. Конечно, блять, можно! Было бы отвратительно, если бы он жертвовал собой, а сын отказывался бы оставаться с ним. — Ложись, — абсолютно спокойно говорит Ци Жун и отодвигается в сторону. Чувствовать Гу Цзы рядом с собой удивительно хорошо, это успокаивает, а не раздражает как прежде. Вот он, его маленький спиногрызик, о котором теперь хотелось хоть сколько-то заботиться. Жаль, что для осознания этих чувств пришлось оказаться на грани жизни и смерти. — Ты в порядке? — Да, всё хорошо, папа! Гэгэ в белом пришёл очень быстро. Но я переживаю за тебя, — Гу Цзы говорит торопливо, а в его голосе правда слышно беспокойство. Он хочет обнять Ци Жуна за руку, но вовремя останавливается. А потом Ци Жун сам накрывает его своей рукой и тянет ближе, стараясь избегать обожженных мест. — Поспи.

***

Дни идут один за другим, проходя абсолютно одинаково. Ци Жун всё время спит, просыпаясь только когда приходит Се Лянь. Тот меняет бинты, обрабатывает раны и комментирует, как быстро всё заживает. А ещё Ци Жун слушает истории Гу Цзы о том, что сегодня он видел на улице среди других небожителей и это… Очень странно. Он одно из четырёх бедствий, жестокий демон, а его сын спокойно бегает среди богов и рассказывает об их жизни. — Глупые боги всё просрали. Как долго они будут восстанавливать свои роскошные дворцы? — больше сам у себя спрашивает Ци Жун, когда Гу Цзы заканчивает очередной рассказ. Уже поздний вечер и ребёнок клюёт носом, собственно, как и его отец, но всё же Ци Жун говорит совсем тихо: — Ничего, через недельку будем давать по съебам. Найдём пустой дом в какой-нибудь деревне, а там уже можно будет думать о новом логове, нет, о настоящем дворце. Нечего нам с богами якшаться, ты к ним не привыкай.

***

Уйти удаётся только через две недели, потому что Ци Жун под конец первой только едва смог дойти до конца лагеря и всю вторую неделю он расхаживался. Наверное, это выглядело ужасно глупо. Он мог поклясться, что над ним несколько раз смеялись. Но оно и к лучшему — мотивировало скорее сбежать из этого клоповника. Один раз Ци Жун, когда все ушли спать, спустился с горы. Это был не самый умный поступок, потому что забираться обратно было долго и тяжело, но зато он оценил, сможет ли он с ребёнком уйти по этой дороге. — Гу Цзы, ты должен меня подстричь. Мы идём к людям, не стоит привлекать к себе много внимания. Обстриги мне волосы под одну длину, чтобы было не так заметно, через что я прошёл. Конечно, на лице были ожоги, но этому можно было найти объяснение. А вот неровные волосы даже в пучок собрать не выйдет. Но просить помочь в этом деле маленького ребёнка оказывается просто кошмарной идеей, ведь Гу Цзы делает всё едва ли не хуже. Ладно, хуй с ним, можно будет сделать и самому, когда они наконец-то сбегут. — Мы будем навещать гэгэ в белом? — вдруг спрашивает Гу Цзы, пока его отец пытается собрать хоть какие-то вещи, полезные в быту. — Нет, — сухо отвечает Ци Жун, даже не поворачиваясь. — Почему? — Потому что он ублюдок. Я не хочу видеть его рожу ни дня в своей жизни, только если это не будет его лицо перед смертью. Он сделал достаточно хуйни для этого предка. Лучше скажи, ты готов идти? — Готов! — тут же переключился ребёнок, но всё же с опаской посмотрел на тёмную улицу. — Тогда пойдём.