Завтра

Когда Се Ван упал, лишившись чувств, посреди аллеи, по которой обычно уходил из поместья отца, в угасающем сознании мелькнула мысль: «Всё. Теперь уже точно конец». Еще никогда ифу не был с ним так жесток. И ведь Се Ван не провинился, ни в чем не провинился, он выполнял все приказы… … он припрятал марионеток так, чтобы никто о них не узнал – или ифу всё-таки узнал об этой лжи? Или ифу до сих пор злится, что Се Ван отказывается отправлять кого-либо из девушек-Скорпионов к главе клана Цяо? Но такому извращенцу Се Ван своих не отдаст. Ни за что на свете. Как бы там ни было, ифу насиловал Се Вана целую ночь. Не оставил на теле живого места. И даже не позволил принять лекарство и сполоснуться, сказал: «уходи сейчас же, ты мне здесь больше не нужен». Се Ван не успел далеко уйти. Будто сквозь морок, ему показалось, что его подняли, куда-то несут. Снова провал. Темнота. Одежду медленно стягивают, рубашка липнет к следам от хлыста, к соскам, истерзанным зажимами и иглами. Больно. - Не надо, не надо, я больше не хочу, не могу… ифу, не надо! – он пытается вскрикнуть, но из горла рвется только надсадный хрип. Кажется, он и связки сорвал. Постель со свежими простынями, мягкая. Прохладный поток ци. Резкий голос: - Всяких дураков в своей жизни видел, но чтоб таких. Куда вы все лезете, как можно так подставиться? Вот, вытаскивай тебя теперь… Осторожные прикосновения рук. Мазь немного печет, но по сравнению с той болью – это уже мелочи. Се Ван чувствовал, как его переворачивают, понял, что осматривают, и простонал: - Мне стыдно… не надо… я сам что-нибудь… - А тому, кто это с тобой сделал, не стыдно? Сам ты уже о себе позаботился, хорошо так позаботился, попадись ты мне на глаза чуть позже, даже я не смог бы тебя вытащить. Но повезло… Се Ван, наконец, открыл глаза и увидел Е Байи, сосредоточенного, едва сдерживающего ярость. Неужели злится на ифу? Было бы, из-за чего. Из-за разменной монеты в игре. - Бессмертный Е… - Молчи. Легкое прикосновение ко лбу, и Се Ван заснул, вновь чувствуя сквозь сон, как прохладная энергия пробирает всё его тело. Будто снежинки покалывают там, где больнее всего. В первые дни Се Ван с трудом поднимался с постели, упрямо, ни за что не хотел принимать чужой помощи в простейших потребностях. Хотя о приходящей служанке Е Байи говорил, что женщина нема и никому не проболтается, всё равно было стыдно. Он очищал тело и волосы с помощью магии, расходуя и без того слабый запас. Е Байи ворчал: «Глупый, ну сказал бы, я бы велел тетушке Тин тебе помочь. Или ты мог бы попросить меня поделиться ци». Се Ван только молча сворачивался в клубочек. Он даже не плакал в эти дни, только по ночам, когда подступал жар, скулил на одной ноте, как побитая собака. Е Байи приходил, давал ему выпить лекарство, от которого становилось легче и клонило в сон. Спустя неделю Се Ван узнал, что Скорпионами в его отсутствие руководила Бодхисаттва. Она разыскивала его, и Е Байи намекнул ей, что он жив, но ничего больше не сказал. («Ты был то без сознания, то в полусне, без твоей воли я не стал решать за тебя. Это твои люди, тебе выбирать, что им говорить»). Бодхисаттва заключила перемирие с Вэнь Кэсином и Призраками. Чжао Цзин погиб при попытке открыть сокровищницу фальшивым ключом. Последнее известие прозвучало для Се Вана, словно раскаты грома. - Я так и знал, без меня ифу погибнет. Он не зря мне это говорил, - едва слышно сказал Се Ван, прячась в одеяла. - А с ним погиб бы ты. Неужели тебе своей жизни не жалко, было б, ради кого. Ладно… тетушка Тин сварила суп с телячьими ребрышками, будешь? Попробуй хоть чуть-чуть поесть, отощаешь же. Се Ван пересиливал себя, ел через «не хочу», пусть и не знал теперь, зачем ему выживать, зачем вообще жить. Не знал, как вернется к своим: вдруг догадаются? Было стыдно, ему же верили, его считали сильным и умным, а он подвел, он заставлял своих людей, верных, храбрых, по-своему честных, действовать в интересах труса и мерзавца, способного кого угодно продать. Как после такого позора смотреть в глаза Бодхисаттве, Архат, А-Шу, Лин И? Се Ван не представлял себе, как выйдет в мир за стенами дома бессмертного Е. Будто случившееся сломало его окончательно. Одной ночью он метался в кошмарах и жару, и скулил, даже не от боли – раны почти все затянулись – а просто от безысходности. И Е Байи пришел, но, напоив его горьким отваром, почему-то не вернулся к себе, а присел рядом на край кровати. Се Ван подумал: за помощь нужно платить, никто ничего не делает даром. И потянулся, пытаясь выглядеть соблазнительно и надеясь, что в полутьме не так заметно, насколько он исхудал и побледнел. Всё это мерзко, но он потерпит… Он потерся щекой о плечо Е Байи. Тот резко отстранился. - Что ты себе надумал? - Разве вы… не за этим?... - Я похож на твоего ифу? – язвительно спросил Е Байи. – Да я всего лишь подумал, ты идешь на поправку, а спишь всё равно плохо, может, побыть рядом с тобой… эх, даже не знаю… но и мысли дурной не было! Се Ван повертелся, закутавшись в одеяло. - Я должен справиться сам. Раз это случилось, я виноват. Е Байи забрался на постель, сел, обхватив колени руками. - Что за глупость? Выбрось из головы, - и чуть мягче продолжил: - Никто ни с кем не имеет права такое творить. Понимаешь? Ты лучше мне скажи… как твое настоящее имя? Не Скорпионом же тебя родная мать назвала, в самом деле. - Цзялюбао, - через силу ответил Се Ван. – Когда я был ребенком, старшие женщины в клане называли меня А-Лю. Но ифу велел мне забыть об этом. Он говорил, я должен забыть, что такое детство. Что я… я его опора, я сильный и взрослый. - Хорош воин, нашел опору, - фыркнул Е Байи. – Значит, к лучшему, что его уже нет. Се Ван молчал. Его снова начинало трясти. Отвратительное ощущение, вроде и не болит ничего, но как же плохо… тошно, мерзко, стыдно. Он подвинулся ближе к Е Байи. Одежда и одеяла создавали если не преграду, то хоть видимость таковой… и ему отчаянно нужно было, чтобы рядом был другой человек, которому не совсем всё равно, который не пытается сделать его своим любовником. Слова сами сорвались с губ: - Мне плохо. Е Байи бережно погладил его по голове. - Хочешь выговориться, А-Лю? Или поговорить о чем-то другом, чтобы не вспоминать? Или просто помолчать? Как тебе лучше? Этот невинный вопрос будто разрушил те невидимые цепи, которыми Се Ван был скован столько лет. Его не спрашивали, что он хотел. Ифу просто требовал. Брал, как свою собственность. И Се Ван прижался к Е Байи, заплакав, словно ребенок. Слёзы жгли глаза, но он всхлипывал, дрожа, чувствуя осторожные объятия и не сопротивляясь им. Но тут же стыд обжег огнем. - Я не… я не должен… вот так… - Тшш. Плачь, сколько нужно. Не сдерживай себя. Это твоя боль выходит, - непривычно ласково сказал Е Байи. - Но… - Ты же видел, что случается с раной, которую не лечили? Видел, как гниет? Значит, понимаешь, что гной приходится вскрывать и следить, чтобы вытек весь, иначе воспаление пойдет дальше по телу и человек умрет. С душевными ранами так же, А-Лю. А ведь правда. То, что делал с ним ифу, и вся та ложь, были как гной, пропитавший тело. Перестав сдерживать себя, Се Ван плакал, всхлипывая и постанывая, пока не выбился из сил. Не мог заставить себя выбраться из объятий, будто защищавших его от… от всего. Запах сандала и мёда казался таким родным, таким приятным. - Так уже лучше, - шепотом сказал Е Байи. – Стало легче? - Мгм, - Се Ван сжал пальцами край его рукава, и так и заснул рядом с ним. Впервые за долгое время спокойно и без кошмаров. Завтра должно стать легче. Завтра настанет новый день и всё будет по-другому.