Game over

На часах половина третьего ночи. Цифры времени равнодушно мигают с цифрового монитора электронных часов, ехидно напоминая, что через три с небольшим часа нужно будет вставать на работу, что скоро снова начнётся ещё один день — похожий на множество других. — Я тебя ненавижу. Сан стонет и жмурится изо всех сил, трет глаза до белых искр под веками, жмет костяшками так, чтобы стало больно и чтобы проснуться. Или наоборот — Я знаю, — у Сонхва на том конце провода голос самый веселый из всех. Он ни о чем не беспокоится и отдыхает, он в клубе, общается с друзьями, пьет и расслабляется, потому что может себе это позволить, зная, что ему есть, на кого положиться. — Ну Сан-ни, забери меня отсюда, пожалуйста… На дворе уже давно ночь, у него был сумасшедший день и Сан считает, что вполне себе заслуживает отдыха. От всего и от всех. Но одна конкретная персона так, кажется, не считает. Сана бесит. Всё бесит: телефон, о котором вспомнил человек по ту сторону, собственное нежелание сказать твёрдое и лаконичное «нет» и пойти спать, потому что он слишком вымотался за день на работе — и морально, и физически, а сейчас его с точностью до ста процентов затянут во что-то, из чего выкапываться придется очень долго. Точнее — его заставят, потому что у Сонхва будут все шансы выйти из воды абсолютно сухим. — Ты придурок, хён, — у Сана голос умоляющий, сонный и очень недовольный. — Ты обещал мне, что больше не будешь напиваться до такого состояния и будешь вызывать себе такси сам. — И это знаю, — почти покладисто соглашается Пак, судя по звуку, отпивающий что-то из бокала. — Ну тебе правда так сложно, милый? Ты же меня любишь? Сан вздыхает, скулит устало и задушенно, тычется лбом в подушку и кутается в одеяло. Любит, как же. С Сонхва всегда так: он появляется, когда ему захочется, исчезает, когда нужен больше всего, забывает на неделю или больше, а потом снова появляется — в самый неподходящий момент. Потому что знает, скотина, что Сан ему ни за что в помощи не откажет. И неважно, в какой — будь то что-то мелкое и бытовое, либо ситуация, похожая на ту, что случилась сейчас. Сейчас Сонхва снова пропал несколько недель. Не куда-то в непонятном направлении, наоборот — всё было кристально ясно и прозрачно. Сану уж точно, потому что он знает Сонхва слишком хорошо. Пак — манипулятор тот еще, грёбаный кукловод и придурок, каких немало. Придурок, который вспоминает о Сане не ради него самого, а тогда, когда от него что-то нужно. Когда нужна помощь, когда нужно прикрыть жопу Сонхва перед начальством, когда… Да много когда. Просто потому что Чхве не существует без Сонхва и без его компании. Он привык так думать. Противно. Хочется послать всё к черту на рога, послать Сонхва туда же и оставить его разбираться с проблемой самостоятельно, потому что Сан слишком устал решать всё, что к нему не относится. Устал решать всё за Сонхва, который, вроде как, самый старший и самый умный, самостоятельный и состоятельный, раз может позволить себе уйти в недельный отрыв, зная, что потом его будет, кому вытащить. Потому что у него есть верная собачка-Сан, ждущая его звонка и приглашения погулять или просьбы о помощи. Ну да, конечно, по-другому никак. Сану противно. От того, что снова делает всё наперекор самому себе. От самого себя, от Сонхва, от своего к Сонхва чистого и искреннего люблю, которое он ему по неосторожности выдал когда-то однажды. Кажется, с этого всё и началось, а может — и еще раньше, никто не помнит. Зато Сан прекрасно помнит и понимает, что взял для самого себя самое лучшее из самого худшего, что только могло быть. Сонхва до лампочки. Почти до всего, впрочем, не только до Сана. Он чувствует себя, как в цирке, даже идти никуда не надо — глянь в любое зеркало в доме и увидишь идеально выдрессированную псину, которая за хозяином хоть на край света. Пак ему не хозяин, а Сан за ним вовсе не на край света, но суть одна. Они независимо созависимы, потому что один без другого — никуда, это уже в порядке вещей. Чхве никто без Сонхва, потому что они привыкли друг к другу, потому сто Сан притёрся к нему так, что если и отдирать — то только с мясом и с кровью. Сонхва никто без Сана, потому что больше никто не поможет ему просто так, не вытащит из очередной пьяной передряги, потому что любит. Раньше Сан чувствовал себя по-настоящему нужным, когда они с Сонхва только познакомились, когда только-только начали друг к другу притираться. И Сан был к нему со всей душой, наивно протянутой на раскрытой ладони, и словами, что будет рядом. И был, и помогал, они могли разговаривать о Сонхва по несколько часов, а Сан бесконечно был готов говорить, что он рядом, что Сонхва нужен и важен. Потому что был. А потом всё пошло наперекосяк. В какой-то момент Сан стал чувствовать себя посмешищем. Ему казалось, что Сонхва использует его для собственного душевного спокойствия: взявшаяся из ниоткуда холодность и равнодушие сильно задевали, хотя Сан и понимал, что не делал ничего из ряда вон выходящего. Старался помочь, вытащить на контакт и понять, что происходило, беспокоился и переживал. Сначала его игнорировали неделю. Потом Сонхва заявил, что это Сан во всём виноват. В том, что они отдалились, потому что своей вечной заботой сделал только хуже, потому что это никому, кроме него, Сонхва, не нужно будет. Чхве задевали такие слова, но он глотал горькую и справедливую обиду и извинялся, хотя и не должен был вовсе. И так продолжалось очень долго, входило в закономерность, становилось привычкой. Сонхва терял остатки совести и святости, которую ему на плечи лично возложил Сан, а Сан по капле терял сам себя. Своё понимание самого себя и Сонхва. И не понимал, что делает не так, почему Сонхва так поступает с ним? Почему делает вид, что Сан не нужен? Почему каждый раз заставляет возвращаться к себе снова и снова? — Сан-ни, ты там уснул? Чхве вздыхает, отвечает, что сейчас приедет и нехотя выползает из-под одеяла. Быстро умывается, чтобы не уснуть по дороге, надевает легкую ветровку прямо поверх спального костюма, и выходит во двор, снимая сигналку с машины. Сонхва заебал. Настолько сильно, что бесит-бесит-бесит до зубовного скрежета, так, что сводит противной судорогой челюсти и шею. Хочется крепко-накрепко приложиться лбом об руль, чтобы раз и навсегда выбить из себя эту блядскую привязанность, которая, на деле-то, уже и не всралась никому — ни Сану, ни уж, тем более, Сонхва. Но Чхве все еще за рулем, поэтому лбом биться не спешит — с трассы вылететь не хочется. Хотя, — думается ему, — даже если и вылечу, Сонхва все равно не заметит, ему не до этого. Русская рулетка — вылетит или нет? Сана пробивает на нервное «ха-ха». Ему становится еще более противно от понимания, что он запросто простит Сонхва, как только тот, на выходе из клуба повиснет пьяной безвольной тряпкой на его плече и замурчит что-то бессвязное в шею. Так мало нужно, чтобы Сан оттаял и перестал сердиться. Мерзко. На светофоре он всё-таки бьётся покрепче об опущенное стекло, больно вписываясь в самый край виском. Помогло. Ненадолго. Сан уже давно в полной жопе, чтобы из этого выбираться, однако он всё равно всегда позволял старшему вить из себя верёвки, потому что действительно любит. Только вот терялось понимание любви за всем, что было на самом деле. Маячило где-то на периферии сознания, что так не должно быть, что им не должны так открыто пользоваться и играться, но кого это вообще волнует? Сана не научили любить по-настоящему, потому что некому было учить. Обидно, больно, грустно — всё это за самого себя, потому что больше не хочется позволять пользоваться собой. Потому что всё, что Сан для Сонхва делал потеряло весь свой смысл в блеске его, Пака, драгоценного эго и желания удержать, чтобы было, кому выплакаться и кого послать, кто проверен временем и кто вернётся, потому что всегда возвращался — это аксиома. Потому что Сонхва не волнует, что происходит у Сана, его не волнует Сан. Его вообще ничего не волнует. Сан окончательно заебался. Он не смотрит на сопящего на соседнем сиденье Пака, потому что слишком зол и потому что слишком устал терпеть всё это. Он в последний раз укладывает Сонхва в свою постель, чтобы тот проспался, потому что тот, кажется, буквально в стекло — даже говорить не может. Сану противно. Теперь уже точно. Противно, что в его жизни такой человек всё-таки есть, противно, что он потратил на этого человека пять лет своей жизни и своих нервов, противно, что повёлся на «дружбу» и что не мог сказать «нет» и остался рядом. Противно, что его превратили в его-ненастоящего против его же воли, просто потому что он доверился и доверил себя всего. Больше он такой ошибки не повторит. Он не хочет и не будет больше ничего решать за Сонхва, поэтому первым, что Пак слышит, когда открывает глаза наутро — это: — Проваливай из моего дома. У Сана в голосе звенит тонкой струной сталь, обида и что-то еще, Сонхва не разобрал. Он тянется всем телом к Чхве, надеясь получить от него хоть немного утренней ласки, как обычно, но лишь падает обратно на подушки, отталкиваемый крепкой рукой. — Сан-ни, — сонно тянет Сонхва. — Что с тобой? Что я сделал не так? — Что сделал не так? — Сан переводит взгляд с окна на Пака. — Серьёзно, хён? Что ты сделал не так? Ты правда сам не понимаешь или мне напомнить? Про всё напомнить: про то, в кого ты меня для себя превратил, как издевался и манипулировал, как унижал и превращал в слугу, тебе про это напомнить? У Сана голос дрожит и срывается, а у Пака где-то на периферии сознания предательское «заслужил» мелькает, потому что Сонхва действительно заслужил, но понимать он этого не хочет. — Сан, не говори ерунды, ничего этого не было, — Сонхва трёт глаза, кутается в одеяло и улыбается так, как улыбается всегда, когда этой улыбки хватает, чтобы Сан его простил. Но сейчас у младшего лицо непроницаемо-каменное, потому что он просто и по-человечески устал это терпеть. — Ну что ты, как маленький, Сан, это же просто… — Проваливай из моего дома, Пак Сонхва, — жёстко осаживают его, ставя точку. — И забудь, что я у тебя вообще когда-то был. Сонхва матерится по-чёрному, так, что становится смешно, обещает вслух, что Сан еще к нему вернется, на коленях к нему приползет извиняться, потому что кроме Сонхва он никому не был и не будет нужен. Потому то Чхве неудачник, потому что… Потому что Сонхва не взял в расчёт того, что к Сану возвращаться придется уже ему, и что другой ночью перед его лицом просто захлопнется дверь знакомой квартиры, а Сан перестанет отвечать на его звонки, потому что вечный спектакль Сонхва наконец закончится. Потому что Сан знает Сонхва слишком хорошо, чтобы поставить на нём крест раз и навсегда. Потому что эта игра будет окончена явно не в пользу Сонхва.