Осьмушка

Пришлые на первый взгляд кажутся Пенелопе очень похожими друг на друга, как если бы все пятеро были близкой роднёй. Может, это просто потому, что они такие отощалые, думает Пенни. И волосы у всех одинаково забраны на затылках пучком-кичкой. И, ох, у каждого - рубец через надбровье, поперёк лба, не только у Хаша. Орк, идущий впереди маленького отряда, заметно хромает. Трудно понять, старый или молодой - издалека был вроде седой, но теперь видно, что масть у него ровная и скорее тускло-мышастая, и морщин на лице совсем не столько, сколько у Магранха или хоть даже у Штыря: прочерчена кожа только парой складок от переносицы к волосам, да возле рта немного. Одет он в простую безрукавку, а нож-хорунш в кожаном обкладе носит не у ремня, а на груди. Когда разведчики уже довольно близко, не дальше чем в тридцати шагах, хромой скидывает наземь свой заплечник и дальше шагает один, и, кажется, очень старается поменьше припадать на калечную ногу. К кичке у него подвязан когда-то пушистый звериный хвост. Штырь идёт хромому навстречу один, и Пенни всё твердит себе, что незачем волноваться за бесячего Тиса и что его, случись что, врасплох не застанешь и даже об валун не перешибёшь. - Чия. Старшак-Последний. - говорит хромой. Голос у него звучный и хрипловатый, по-орочьи красивый, как для песни. - Я Тис Штырь-Коваль, и моё племя радо встретить Последних, - произносит Тис. Они соприкасаются ладонями, обнюхиваются внимательно и вежливо, под шею. Межняк замечает, что лоб у хромого блестит, а длинные уши как своей жизнью живут - норовят поджаться к голове. - Мы ждали, - говорит Штырь. - Будьте нашим праздником. Чия, если твой клан встал неподалёку... - Мой клан со мной. - певучий голос Чии звучит ровно. - Шала. Тумак. Липка. Хаш. Это все. Штырь осторожно обнимает хромого за плечи. Чуть помедлив, Чия обнимает его в ответ. Оба одинаково рослые и худые, только у Тиса всё же на костях побольше сухого мяса. Пенелопа уверена, что вот-вот сейчас произойдёт что-нибудь страшное, но ничего такого не случается. Несколько долгих секунд Штырь с гостем стоят, держа друг друга в охапку, потом немного отстраняются, не отпуская рук, и Тис повторяет с той же уверенностью: - Будьте нашим праздником. - Да. - отвечает Чия. - И вы будьте нашим. Штырь-Ковали и Последние без спешки подтягиваются ближе, из гостей кто-то подбирает мешок, оставленный хромым старшаком. Пенни-Резак вздрагивает, разглядев Хаша: у того на половину лица расплылся чёрно-багровый кровоподтёк, едва пожелтевший по краю. Неужели это я так его тогда отделала, думает Пенни, но нет, не сходится: за неделю-то, прошедшую с памятной драки, синячина должна была или вовсе сойти - на орках заживает быстро - или во всяком случае почти совсем поджить. Чия всматривается поверх Тисова плеча: - Наш полоумный Хаш рассказывал, что Штырь-Ковали щедры и богаты. И кормят не одних только первенцев Горхат Нэннэ, но даже... последышей. - Старшак Чия, ты сам говоришь, что орки и люди - близкая родня, - замечает Коваль, подойдя, и Тис привычно обнимает конопатого чуть повыше пояса. - Почему. Твой пленник. Заговорил со мной? Почему он. Носит святое оружие? - выдыхает хромой почти шёпотом. Пенни зажмуривается. Но в мирном голосе Штыря слышна улыбка: - Мы не примем эту ошибку за обиду, старшак Последних. У нас нет пленников. Коваль дал мне и моим недобиткам своё имя. Он говорит с кем захочет, куёт беспорочные клинки, растит наш выводок и ведёт клан со мной наравне. Коваль старшак мне под стать. Отожмурясь, Пенни видит, как лицо хромого после слов Штыря берётся густым медленным жаром. Чего доброго, сейчас припадок схлопочет. Коваль тоже стоит красный, но он-то вообще чуть что румянцем заливается, как барышня из старинного романа, для него-то это нормально. Ничего страшного не случается и теперь. Чия вздыхает тяжело, на секунду опускает глаза. Встряхивает головой - звериный хвост на кичке вихляет из стороны в сторону. Видать, немного попустило. Выдаёт Штырю ответную улыбку, будто бы через силу: - Значит, Хаш всё-таки не напутал и не выдумал. Подойди, Хаш! Подлетка является, едва не запнувшись, и хромой старшак сгребает его левой рукой к себе поближе. Тот горбит плечи, жмётся, утыкается битой стороной лица Чии в бок. - Хаш показал себя толковым и храбрым орком, - говорит Тис. - и насчёт наших щедрости и богатой добычи он тоже не напутал. Идём. *** Не успевает Пенни толком перевести дух, как случается новая напасть. Один из Последних суёт хромому в руки небольшую, в локоть длиной, звериную тушку, а тот передаёт её Штырю: - Не с пустыми руками идём к твоему огню. Тушка уже ободранная, выпотрошенная, культяпая и безголовая. Штырь рассматривает длинное жиловатое тельце, и выражение у него делается какое-то сложное. - Это ведь не заяц, - уточняет он. - И не крольчишка. Ой, догадывается межняк. - Похоже, хвостатых на кошачьем посту мы недосчитаемся, - говорит Ёна тихонько, прикрыв рот ладонью. Что теперь будет? У Пенелопы даже живот прихватывает тупой нутряной болью. Хаш бормочет тряским голосом что-то вроде "я ж говорил, что не надо, я ж говорил, это не дикая, я ж говорил, с белым пятном, это ихняя, я ж говорил".. Но сразу затыкается от тяжёлого взгляда своего старшака. Чия произносит медленно: - Мои охотники добыли эту кошку возле нашего привала. Они не поняли... Чтобы между нашими кланами не было обиды, возьми с нас выкуп, какой захочешь. - А что же я могу с вас взять? - спрашивает Штырь после короткого раздумья. Чия прикасается к кожаному обкладу своего ножа, но тут же опускает руку. Один Последний, почему-то закутанный по самую шею в разное тряпьё, будто мёрзнет посреди тёплого лета, с остановившимся взглядом шарит у себя по груди и наконец вытягивает из ворота снизанные вместе щербатые деревянные бусы. Прежняя краска на них скорее угадывается, чем вправду видна. Другой хватает закутанного за руку: - Нет, Шала, не смей, не нужно. Встаёт перед старшаками сам - прямой как палка, красноглазый, молоденький, взрослые клыки-то ещё видны едва: - Тис Штырь-К..Коваль, этот зверь подошёл совсем близко, и не боялся. Я прежде не видел таких. Я решил, вот глупый зверь, и убил его камнем. Я - Тумак Последний. Ты можешь избить меня до последнего тумака! Стоит, улыбается во весь рот, озирается гордо и отчаянно. - Ох ну распроёбтвоюети-и-и... - тянет конопатый, округлив глаза. Тис хмыкает, склоняет голову набок и рассматривает этого Тумака, почти так же, как только что разглядывал ободранную тушку. Наконец кивает: - Я приму от тебя выкуп, охотник. Только не так. Лучше ты вечером порадуешь всех нас поединком с одним из моих костлявых. Ошш Один-глаз, мой великий предок, как раз об твои годы лихо крал скотину и угощал потом и друзей, и соперников, и самих обворованных хозяев... правда, его добычей бывали чёрные свиньи или красные бычки, но раз уж мы их не держим... Некоторые орки смеются сдержано, с явным облегчением. Чия, довольный, похлопывает красноглазого по плечу: не подвёл. *** За неурочным дневным угощением Последние сидят плотным рядком по обе стороны от своего старшака, не мешаются со Штырь-Ковалями. На жратву отнюдь не бросаются, но едят так, будто работу работают. Только закутанный Шала и вовсе ковыряет сытный сухарник еле как. В миске у него почти и не убавляется. Чия протягивает к нему руку - погладить по тонким зачёсанным волосам. - Шала, ешь, - произносит хромой негромко. Тот опускает голову, словно охота совсем спрятаться в тряпки, и отвечает едва слышно: - Не могу. - Давай через не могу, - слова Чии звучат грустной и нежной песней. Шала сжимается ещё больше и всё-таки отправляет ложку в рот. На разговоры гостей что-то совсем не тянет. Когда Штырь-Ковали пытаются расспрашивать, от каких прежних кланов они ведут род, Чия отвечает за всех: - В день, когда орк становится Последним, он должен забыть прежнее племя. И оставить прежнюю боль, какой бы она ни была. Потом Последние сооружают низенькую покатую хатку из палок, тряпок и пары довольно-таки плешивых шкур - немного в стороне от стойбища Штырь-Ковалей. Пенни об заклад бы побилась, что все пятеро туда попросту не влезут даже впритык. Наверное, пока трои спят, двои снаружи охраняют, или вроде того. А некоторое тряпьё на дом не иначе с Шалы снято. *** Несчастную тушку всё-таки решают изжарить к ужину и подать мелкими кусочками среди другой снеди. Ну а что ещё с нею сделать? - Кажись, это Чеснок, - вздыхает Ёна. - Серый, в полоску, с белым пятном, Хаш Чабхе сказал. Жаль. Годовалый... - Жаль, - соглашается Ржавка. - Ну хоть не Дурака урешили. За Дурака или за Мяуку шиш бы они выкупились, я так себе смекаю. Пенни на всякий случай решает вечером вообще ничего не есть. Но пахнет предательски вкусно. *** За всеми волнениями как-то очень скоро наступает вечер и время выкупного поединка. На крепко утоптанной травке уже вовсю выламывается Мирка, а Тумак снял безрукавку, стоит, подобравшись для боя, и не сводит с Мирки красных глаз. На вид они вполне ровня, хотя Штырь-Коваль постарше, позубастее и опять же имеет под шкурой больше мяса. Конечно, все собрались смотреть, кто кого отколошматит, а Рцыма держит за руку слепую Сал и рассказывает старухе, что делается. Марр начинает запевку, прочие в охотку подхватывают. - Ай порушу, аайй порррушу-у, ай не встанешь до утра-а!.. Таких кричалок у орков ходит несметное число, и все они, насколько Пенни может понять, как раз про весёлую дружью драку. Хотя по особенному смеху и некоторым таинственным оборотам речи межняк догадывается, что время от времени толковать эти запевки можно и на неприличный лад. Впрочем, для костлявых этот лад, по-видимому, далеко не такой уж неприличный... Оба бойца жилистые и мослатые, оба носят на коже страшенные метки от бывших ран, и оба мастью даже не чернявые, как Ёна, а истинно вороные - только Мирка ворон синевато, а Тумак - явно сзелена. Тумак бьётся свирепо и сильно, не тратит себя на увётрки и не отплясывает, а вот Мирка играет вовсю, с восторгом, яро визжит. Оба не раз и не два отправляют противника "прилечь", только Мирка ни разу не кидается прижать и додавить упавшего - позволяет Тумаку свободно вскочить обратно в драку, разве что подзадоривает криком: - Ну, яруха, красавушка!!! Валять тебя не перевалять!!! А вот сбитого с ног Мирку почему-то никак не удаётся окончательно прижать и одолеть, как бы Тумак не старался. Мирка утекает живой ртутью, взвивается на ноги и отскакивает, веселясь. И ещё Пенни начинает крепко подозревать, что Тумак то ли попросту устал, то ли чего-то отхотел вмазать со всего плеча по Миркиной улыбающейся морде, или хоть зарядить лютого пня. Да и Мирке вроде плевать на свою возможную победу. Под конец они хватаются бороться уже вовсе без битья, давят один другого сила к силе, рычат, и не уступает ни один. И снова Пенелопе закрадывается в башку, что Мирка сейчас не пускает в бой всю свою мощь - нарочно ли, неумышленно. Тут поднимается Штырь и говорит - вернее орёт, иначе было бы не услышать - что бойцы нынче уж порадовали так порадовали, и что выкуп за сторожевого Чеснока отдан даже с лихвой. Мирка и Тумак, ошалевшие, мокрые, давить-то перестают, но им трудно так уж сразу разняться. Будто оба сразу упадут, если прямо сейчас друг дружку отпустят. - Ой махина, жарко бьёшься, - хвалит Мирка. - Ты тоже, - выговаривает Тумак. - Я ещё и не то могу. - Покажешь? - Щас, пожди, отдохну только. Садятся они рядом, и питьё хлещут по очереди из одной кружки. Чия подзывает Тумака к себе. Тот трудно встаёт и бредёт к своим - с неохотой.