Осьмушка

Три дня пути. Нет, не просто было бы измотать Пенелопу до скулежа. Уж этого Штырь от неё не дождётся. Клан идёт к западу, и ясно, что не впервые - при каждой урочной ночёвке Пенни видит на земле очередную прокалённую огнём плешину, старое кострище. Маленький "дом"-палатку, в котором обычно жили страшненькие Булаты, возводят к закату для старух. Прочие обходятся так, благо погода стоит сухая и тёплая. Ну как тёплая. Пенни под утро мёрзнет, жмётся невольно к чьему-нибудь боку в поисках тепла, раз уж всё равно почти все тут укладываются кучей. На вторую ночь здоровенный Сорах, не особо просыпаясь, сгрёб в охапку - получил крепкий тычок локтем под рёбра. И что? А ничего - ни драки, ни разборки настоящей, поморгал только сонными глазищами, шепнул "извиняй, ррхи", перевернулся на другой бок и сгрёб тем же манером Ржавку. Вскоре послышалось приглушённое хихиканье и тихая возня, а Пенни, сердясь - поспать не дают нормально! - перебралась к кошачьему посту на час-полтора прежде своей очереди. Пенелопа прёт не только пожитки, которые числит своими, но и довольно объёмный, хотя и сравнительно лёгкий узел с вещами старой Сал. Когда Коваль в первое кочевое утро пристроил ей в заплечник лишний груз, коротко приказав: "понесёшь", и поудобнее поправил широкие лямки на Пенниных плечах, у неё аж нутро загорелось: да он издевается! Это, впрочем, живо прошло: прочие костлявые Зелёного дома, оказывается, по очереди тащат за спиной саму Сал на подобии широкой плетёной седёлки, и даже переругиваются шутейно за эту честь. Слепая старуха время от времени грозится завести себе хороший ивовый прут, чтобы погонять очередного вызвавшегося в "лошади" и кататься с ветерком. Озеро по левую руку тянется и тянется. Топкий бережок чередуется со славными, приветливыми на вид местами, и Пенни всё чаще мается вопросом - чего бы не обосноваться где-нибудь здесь? Но клан идёт дальше. В третий день водная блескучая гладь вовсе пропадает из виду, но потом снова показывается - впереди. Штырь говорит, что это - другое озеро. - Веселей гляди, Резак, скоро уже обживаться будем. *** Удивляясь, почти стыдясь, Пенни обнаруживает в себе два новых, греющих чувства. Первое - гордость собственной силой. Ведь идёт, без особых поблажек, наравне со всеми, глядите-ка, и к ночёвке не падает от усталости - по кускам себя не собрать. Чернорожая рыбачка Хильда, что ни вечер, валится в траву, где погуще, с протяжной бранью: о-о-ой, спина-а-а, о-о-ой, уходили, черти, руки-ноги сейчас отвалятся! И недокроенный Марр тогда бросается разминать ей молодое мясо, воркует лесным голубем, называет царь-женщиной и какими-то орочьими словами, а та знай пищит. Стыдоба, одним словом. Вот Пенни скорее язык себе откусит, чем пожалуется, даже если и впрямь устанет до невозможности. Силу-то свою она и раньше ощущала, но привыкла к тому, что такое свойство - признак чего-то в ней ненормального... теперь - иначе. Второе - ненависть. Не такая, которую Пенни знала в себе раньше. Горячая, глубокая, из самого живота. Пенни ненавидит Штыря. С тех самых страшных догоняек. Ненавидит, с непрошенного осознания, что старшак мог бы поймать её гораздо раньше, но дозволил почти спастись, почти поверить в собственную исключительную ловкость и быстроту. Ненавидит, как цеплялась за Штыря, ковыляя тогда к лагерю, как распустила при нём сопли от пережитого ужаса, а он... Ненавидит - лучше бы побил, лучше бы наорал, ну хотя бы дал упасть тогда, расшибиться об землю с маху! Тогда хоть было бы ясно, а так... ведь даже не рассердился, как полагается. Но и не пожалел. И теперь - не приручает. Не отталкивает. Ни одного худого слова от орка Пенни пока так и не дождалась. Как тут поймёшь?! Как подстроишься?! Глаза бы на Штыря этого не смотрели, а смотреть надо: где в нём слабина, где зазубрина? Не видно. *** - Чабха, Резак! Живой ногой вперёд до кострища, - от старшачьего голоса, да с её кличкой, у Пенни даже морозом по спине дерёт. - Давай заплечник, - говорит Ёна, увидев, что Пенни замешкалась. Старшаки так высылают вперёд двоих-троих легконогих, разведать, всё ли ладно. Нынче вот и Пенни... удостоилась. От вольного размашистого бега, да без надоевшего рюкзака - радуется тело. Вот спасибо Штырю, что послал в этот раз именно её. За эту свою благодарность Пенни старшака тоже ненавидит особым счётом. Чабха - один из Булатов, кудрявый, клыкастый, застриженный по-штырь-ковальски: лоб и виски скоблёные, а по затылку - длинно. Про себя Пенни называет его Красавчиком, в отличие от второго Булата, узкоглазого страшилища. Тот вперёд никогда не бегает, он и пешком-то ходит так себе, кривенько. Но при этом сплясать бывает горазд, с тем же Чабхой. Да уж наверное и не только сплясать. Пенелопа часто себе повторяет, что у орков оно не как у людей, но до сих пор бывает неловко и пакостно на душе. И почти всякий раз выезжает, словно кино идиотское, как всё плохо вышло полтора года назад, в третьей приёмной семье, когда... Арррргххх, да ну на хрен! - Пенни прибавляет ходу, чтобы не думать, не вспоминать. - Хоро-ош, Резак, тебе ещё обратно бе-ечь, - окликает Булат-Красавчик. - Дыхло побереги. *** - Вот зде-есь оно и есть - на-аше место на всю Мясную луну, - произносит Чабха. Осматривается, разнюхивает, похаживая вокруг. Пенни пока переводит дух, косится на крепко вбитый в землю шест, увенчанный для красоты оленьим черепом с какими-то линялыми лоскутьями на рогах. Пенелопа может сказать одно - наверняка закаты тут над озером просто чумовецкие. - А эт чо за жлыга? - всё же любопытствует она. - Рогаткина башка? А-а, это зна-ак другим оркам, - объясняет Булат. - Старшак его ещё на второе ле-ето поставил. - Так тут и другие орки есть?! Красавчик выдаёт странную, слегка пугающую улыбку. Прикасается к шесту, будто это рогатое пугало ему - вещь любимая и святая. - Мы надеемся. *** Чабха остаётся приготовить место - натащить для костра палчёвин, надрать сухой коры, развести огонёк, обойти старые места для полотняных домов - всё ли благополучно, проведать какую-нибудь там знакомую змеиную нору - ну мало ли что орки делают в таких обстоятельствах. Прежде чем побежать обратно к клану, Пенни идёт к воде - прохладиться малость, плеснуть в лицо, утереться ладонями. Уйду, - думает Пенни. - Это что же, всю жизнь теперь так жить? Ни кровати нормальной, ни в кино сходить. День надрываешься, ночь на тощем спальнике ёрзаешь? Вместо телека бабка заумная, со стихами? А зимой как? Штырь ещё этот, чтоб он сдох. Бесит. Уйду. Ничего, устроюсь как-нибудь... Неясными сполохами в башке мельтешат ещё обрывки мыслей про Штыря-старшака, чтоб ему показать и доказать, но это уж совсем спутанно. Пенни вдруг кажется, что на неё кто-то смотрит. Межняк настораживается, замирает, вглядываясь в берег. От солнечной ряби неловко глазам. Ей чудится лёгкое движение поодаль, за камышиным островком, там вроде мелькнуло между колышащихся стеблей что-то белое - или показалось? Мгновение спустя слышен лёгкий всплеск. Ерунда. Должно быть, рыба играется. Или птица какая-то нырнула. Кто их разберёт. *** - Быстро ты, - хвалит Коваль. Ёна снимает с груди Пенелопин рюкзак, держит его за лямки, помогая осьмушке снова навьючиться. Все рады её скорому возвращению, и от этого Пенни непривычно тепло. Одёргивает себя: да не самой тебе они радуются, мозгами-то подумай! Ишь лыбы тянут - скоро долгая стоянка, можно будет отдохнуть и устроиться с бОльшим удобством, вот и всё. Коваль протягивает свою флягу - там кипрейный неслащёный завар, вроде чая: - Я подумал, не годится тебе всё-таки без своего ножа бегать... Когда буду там мастерить, иди ко мне подпомощницей. Скуём тебе резачок по руке и по имени. Что скажешь? Пенелопа кивает. Ножик - вещь полезная. Только небось ещё припашет к какой-нибудь нудной работе, а вот это уже кисло. Но и это, впрочем, не беда: получивши свой резачок, взять запороть пару заданий - конопатый сам и выгонит, чтобы не мешалась. Ха. Проходили такое, знаем. - От Мясной стоянки половину дневного перехода ещё - будет матушки Дрызгин двор, - продолжает Коваль. - Пироги она печёт - с пальцами откусишь... Шагающие поблизости орки, видать, уже водившие знакомство с Дрызгиными пирогами, аж стонут от предвкушения. - Особенно которые с картошками... - подтверждает Ёна, сглатывает слюнки. - Матушки-дварфы в прижорках понимают толк! - Двор большой, я бы сказал даже целая ферма. Работы полно. Тётенька она прижимистая, но что есть то есть - честная. Заказы я что ни год у неё беру. - В прошлое лето мы нанимались ещё разный овощ собирать, - говорит Ёна. - А после обычно я с бабушкой Магдой у неё грузовичок беру на день - в сам Дарлинг гоняем, купить чего, поменять. Оркам природным там лучше особо лицами не светить, глухомань, совсем ещё люди дикие; захочешь, так езжай с нами в этот раз. Пенни слушает болтовню молча. "Вот и поеду - хрен обратно вернёте", - думает она с некоторым злорадством. - Да как вы так можете, - то ли устала всё-таки больше, чем сама чуяла, то ли ковалев завар, попав в желудок, заставил вспомнить, как она проголодалась - выскочили слова, а зря, умнее надо быть, помалкивать, при себе держать... - Ты что имеешь в виду? - щурится Коваль. Пенни не знает, как объяснить очевидное. - Да это вот всё... - бормочет она, глядя под ноги. - Заказы... работа... купить-поменять... Вы... мы... Это же ОРКИ! - Что-то я не смекну, - говорит Ёна, морщит надбровье, теребит уродливую ожерёлку под шеей - снизанные одним рядом вместе какие-то мелкие косточки. - Я вроде понял, - хмыкает Коваль. - Ты, Пенелопа Резак, наша. Только об орках немного знаешь пока... Вытерпеть этот "взрослый" тон Пенни не может, да и желания такого ни на грош нет.Она всё же удерживается, чтобы не огрызнуться, и только прибавляет шагу - подальше, подальше от всей этой трепотни. *** Праздник по случаю очередной "долгой" стоянки затягивается в самую ночь. При ужине съедены почти все припасы, потому что завтра будет совсем новый день, клан уж себя прокормит. Трое орчат, мал-мала меньше, долго бодрились, подвизгивали общей гортанной песне, прыгали среди больших возле высокого огня. Потом как-то разом отчалили спать в старшачью палатку. А вот девчонка Руби, из детей вроде старшая, так и задремала, привалившись к сивому Магранху-Черепу, и вся окружающая мельтешня ей нипочём. Пенни в их сторону не смотрит. Орчанский чай из котелка с горсткой зелёных брусничных листочков был конечно на вкус не плохой и наверняка до кучи ещё полезный, но довольно быстро прогнался по молодому организму, и теперь мочевой пузырь явно намекает, что пора бы и прогуляться от костра подальше. Эх, Виктор Дрейк, зачем сюда свёз. Оставил бы при себе, что ли, с другими перекроенными, в городе. Наверняка было бы легче. Проще. Понятнее... Возвращаться к костру вышло по пути с Хильдой - её, наверное, тоже чай с места согнал. Для вечеринки рыбарка вырядилась в когда-то красивое красное платьишко. По мнению Пенни, среди разнопёрых обносков клана оно смотрится глупо. Делиться этим своим наблюдением она, впрочем, не намерена. Воздух здесь такой чистый и вкусный. Пенелопа к этому совсем уж было привыкла, но сейчас опять накатило, может быть, от мысли вернуться к городской жизни и попробовать как-то уж там вертеться. Конкретных мыслей и планов, впрочем, пока нет. Видно - Ржавка без майки, ничуть не стесняясь большущих пятен смятой, когда-то обожженной кожи на боку и животе, тащит кого-то за руку прочь от лагеря, кажись, одного из отменно тупорылых двойняшек. От этих костлявых, одинаковых с лица, Пенни за всё время в клане ни одного внятного слова не услышала. - Н-ну шлюха, - замечает Пенни. В следующую секунду ей кажется, будто в лицо её лягнула невесть откуда взявшаяся лошадь. - Гнида. - лицо у рыбарки смертельно спокойное. Встряхивает отбитой кистью, сплёвывает. - Нутро гнилое и мозгов нет, так молчи лучше в тряпочку. Пенни знает, что намного сильнее этой черномазой, но что-то сковало по рукам и ногам, не даёт в ответ ударить, не даёт даже заорать - стой-шатайся, сглатывай кровь, проверяй языком - целы ли зубы. Хильда - это совсем тебе не Дэвис и Атт, трусливые сопляки. Или нет, при чём тут сама Хильда, это от внезапности всё, от неожиданности, вот чокнутая - с ничего прямо в морду бить, охренела, сама гнида... *** Пенни идёт умыться подальше от стойбища, чтобы никому не попасться. Отсвет костра и голоса едва долетают сюда, на битый галечный берег. Камешки под тонкими подошвами кед острые, не особо выглаженные водой, как бывает - Пенни слышала - у моря. Завтра всё равно придётся как-то объяснять вот это вот художество на своём лице, если только чёртова рыбачка сама первая чего-нибудь не наябедничает. Но завтра будет завтра, и ещё почему-то Пенелопа почти уверена, что Хильда смолчит. Вдоль бережка и над водой хлопочет ночная насекомая жизнь. Проносится пара летучих мышей. Белая дымка от озера собирается медленным туманом, мягко накатывает на землю; опустишься на колени зачерпнуть воды в горсть - тонет рука в непроглядном молоке. Ничего, ничего. Вот дождаться только обещанной Ковалем поездки в городишко - и пошли вы все, уроды. Очень вы нужны... бесите... слова не скажи... Мелкие волоски вдоль загривка вдруг снова встают дыбом. Кто-то смотрит. Оттуда, с озера. Ощущение вдвое сильнее чем тогда, днём. Нюхом не слыхать никакого чужачьего запаха - обычное озёрное дыхание, равнодушный тихий плеск большой воды. Но кто-то смотрит. Кровь из подбитого носа капает прямо в туманное молоко. Пенелопа вглядывается в колеблемый сумрак и видит. Теперь точно видит. Всего в нескольких метрах из озёрной дымки смотрит на неё невероятное, волшебное существо. Видна только изящная голова на точёной шее и хрупкие на вид плечи. Создание жемчужно-белое, большеглазое, словно светится тонким лунным сиянием. Что-то совсем смутно отзывается в памяти, Пенни о подобном точно слышала или даже читала, но какая к чёрту память, когда перед тобой - чудо... Пенни не замечает, что против разума прямо на коленках ползёт в воду по острым камням. Никакие обиды и горести больше не имеют значения. Сияющее существо кажется встревоженным, чуть отдаляется, оглядываясь на озёрную ширь. - Эй, - тихонько говорит Пенни. - Погоди... Ты - кто?.. Создание из воды приоткрывает голубоватый рот, показывая два ряда мелких, острых зубов. И визжит так, что Пенни падает в воду лицом вниз, зажав уши ободранными ладонями. Боль хуже, чем от крепкого хильдиного кулака, раз в двести. Небо рушится, оказываясь холодным и жидким, не даёт дышать. Чьи-то горячие и жёсткие руки тянут Пенни на берег, она кашляет водой и бьётся, сквозь жуткий звон в башке ещё не пробиваются никакие звуки, но вместе с вернувшимся воздухом она нюхом знает, что рядом оказался ненавидимый, бесящий, неодолимый Штырь-старшак. Тис. И значит, всё будет... нормально.