Дневник хирургической собаки

Та ситуация, над которой родители всё ломали голову, решилась как-то сама собой. У этой противной тётки, которая наезжала на папу за то, что он «прирезал её мужа», оказалась опухоль мозга. А мама такие вещи страсть как любит вырезать. Что она делает в неотложной хирургии — сам до сих пор не понимаю. Папа придумал операцию, мама её успешно сделала. Правда, не сама, а с каким-то шейнманом. Что такое этот шейнман — знать не знаю. А маму ещё потом по телевизору показывали. Ну а Шейнман в итоге оказался дяденькой не самой приятной наружности. Он тоже в телевизор влез, там я его и увидел. Думал, если честно, что это какой-то хирургический инструмент. А папа теперь отказывается в Склиф возвращаться. Говорит, что раз выгнали его оттуда поганой метлой, значит, не очень-то он там и надо. Ну да, из-за этого скандала злая тётенька Павлова (я её видел как-то, когда мы с папой маму с работы встречать приходили — та ещё ведьма, только метлы ей не хватало для полного комплекта) сказала папе, что заступаться за него не будет, денег на выкуп не даст — у больницы столько нет и пусть он сам выкручивается, как хочет. И от работы отстранила. А злой дядя директор института сказал, что папу вообще уволить за такое надо. Ну а папа сам взял и ушёл. И даже добрая тётя Зима (как зима может быть доброй? Она ж холодная и за бочок кусает!) его не спасла, хотя всячески за него заступалась. Нравился он ей (как врач, конечно). Но тут папе дедушка помог. Он же у нас в семье самый умный! В общем, папа теперь вместе с ним каких-то «спиногрызов» уму-разуму учит. А тётенька Павлова папу хочет обратно вернуть. Но папа говорит, что фигу ей с маслом (интересно, а это вкусно?). Мол, раньше надо было думать, а ему и в какой-то Сеченовке прикольно. И девочки там красивые. Правда, мама фразу про девочек не оценила и папу стукнула. Напомнила, так сказать, что он (цитирую) «старый, лысый, женатый хирург». В общем, работа папе нашлась, квартира у нас осталась, денег противной тётке мы тоже больше не должны — живи да радуйся. Но как бы не так. Мама про того, кто в животе у неё завёлся, папе так и не сказала. Эх, если бы он чуть лучше по-собачьи понимал — уже бы три раза узнал, что у нас тут скоро ещё один рот появится! Хотя, мне кажется, что папа догадывается, что мама что-то от него скрывает. Просто ждёт, пока она сама с мыслями соберётся и всё на него вывалит. Но прошло уже недели две, наверное, с того момента, как мы храним эту тайну, а мама так ничего ему и не сказала. Ну как не сказала… Она пыталась. Мама уже минут пятнадцать не отлипала от телефона. На следующий же день после того, как эту противную тётку (она, кстати, к нам в гости перед операцией приходила, и я ей не понравился — она меня блохастым обозвала. Но я тоже не промах — я её сумку уронил и какую-то круглую штуковину из неё в самый тёмный угол под ванну загнал) прооперировали, ей постоянно звонили какие-то странные люди. Как их там? Дур… Мур… А, эти, журналисты, вот! И всё пытались у неё что-то выведать. А мама и так на работу опаздывала. По всей квартире носилась, бумажки собирала свои и снимки с косточками (правда, её черепушки мне не так нравятся — они не такие красивые, как те снимки, которые дядя Куликов приносил, чтобы с папой проконсультироваться — вот там такие замечательно-аппетитные косточки были, прям любо-дорого посмотреть). И злая тётя Павлова её бы ругала. Мало того, что она всё ещё злилась, что мама за папу замуж вышла (ну извини, тёть, ты для папы старовата, а вот мама — в самый раз), так ещё ей и не нравилось, что мама в этой нейрохирургии застревает вечно, когда ей врачей в отделении не хватает (ну сама папу выгнала, чего теперь ругаешься-то?). Я всё путался у мамы под ногами, потому что она всегда меня гладит перед завтраком. Но кажется, сегодня и завтрак не особо получится… — Нет, ну ты представляешь, они просто все ошалели! — почесав-таки меня за ухом, сказала папе мама. И принялась многословно жаловаться на происходящее. Смысла я особо не уловил — она постоянно ходила туда-сюда, из спальни в гостиную и потом обратно в спальню, поэтому я ловил только какие-то обрывки фраз. — Они бы ещё в три часа ночи бы мне позвонили! — Ну, радуйся, починай на лаврах, — усмехнулся папа. Ему сегодня на работу к третьей паре, поэтому он не торопился, а сидел себе на диванчике, новости по телевизору смотрел (пока мама во время очередной ходки спальня-гостиная его не выключила). — Ну что значит «радуйся»? — пробурчала мама, доставая из холодильника молоко. — А если мы облажались? Ой, Батончик, у тебя водичка кончилась! Ты не голодный? Я, конечно же, прикинулся самым голодным существом в мире и, получив чистую воду и дополнительную порцию корма, с довольным видом принялся за трапезу. Обожаю маму за её умение переключаться — ныла только что, что её все бесят, а теперь я в центре внимания. — Я пациентку ещё в глаза не видела! — продолжила мама возмущаться. — Не хочешь, кстати, вечером её вместе со мной посмотреть? — Ну, если пустят… — в когда-то родном Склифе папа теперь был не особо желанным гостем — злая Павлова (которая уже точно будет ругать маму за опоздание — ей на работу к восьми, а время уже семь пятнадцать) считала его предателем. — Тебе кофе сделать? — Сделай, только в термокружку налей, я на ходу выпью. Я краситься, — мама скрылась в ванной. — Ну да, как же ты интервью будешь давать не накрашенной? — фыркнул папа, насыпая в турку кофе. — Брагин, ты издеваешься надо мной, что ли?! — мам, вот сейчас лучше не возмущайся — по-разному глаза накрасишь и точно на работу опоздаешь! — Ой, я так люблю, когда ты злишься! — усмехнулся папа, ставя турку на плиту. — Какая же ты сволочь! — мама, уже накрашенной, проскользнула в спальню, чтобы одеться. Папа лишь фыркнул, снимая готовый кофе с плиты и переливая в термокружку. — Брагин… — одетая мама вышла из спальни и подошла к папе почти вплотную. Ну давай уже, мам, скажи ему! — Всё, хватит, — видимо, папа подумал, что мама сейчас опять, как вчера вечером, начнёт уговаривать его вернуться «на родину». Но я-то знаю, что она ну вот вообще не это хотела сказать! — Успокойся. И шуруй на работу, а то Павлова орать будет. А отмазывать тебя теперь некому, уж извини, — чмокнув маму в нос, папа вручил ей кофе. Ну и маме не осталось ничего, как потопать туда, куда послали. Потом была вторая попытка. — Брагин, информация для тебя есть. — Хорошая или плохая? А то у меня лимит говна на сегодня исчерпан. — Хорошая. Ну, мне кажется, хорошая. Тогда всё испортил звонок в дверь — мои забывчивые родители забыли, что заказали доставку еды — готовить маме сегодня было максимально лень. А папа готовить вообще не умеет и недавно последний ковшик спалил. Мама орала так, что на следующий день папа принёс ей набор кастрюль, четыре новых ковшика и две сковородки. Правда, одной из них чуть по голове не получил… Но у нас хотя бы нормальные кастрюли в доме появились, а то из трёхлитровой в сезон отключения горячей воды так себе купаться было. И макароны в том самом спаленном ковшике варить тоже ну такое. Больше попыток рассказать папе про того, кто поселился внутри неё, мама не предпринимала.