Бумажная поэма

Сегодня он чувствовал себя окрыленным неизвестным чувством. Ни самый низкий балл за проверочный тест по математике, ни холодный кофе, купленный в автомате за углом, не смогли вывести Чана из равновесия. Глубоко внутри он держался за это чувство: чувство свободы и силы, словно он может сделать все в этом мире. Увидел бы соседа Юнги, то давно бы ухмыльнулся. Но Бан был не так прост: он умел хранить чувства до конца, запирая их в сердце под грудами переживаний, как делал это с конфетами, будучи ещё мальчишкой. Мама тогда дала ему подзатыльник, а потом помогла прятать сладости от самого младшего брата. Как бы Чан не пытался себя переубедить, но чувства были и его слабой стороной. Наматывая бесчисленные круги по коридорам кампуса, он наконец остановился. Лучи солнца сочились сквозь витражные стекла, бросая солнечных зайчиков. Парень поймал одного на телефон и повертел гаджет, довольно улыбаясь. «Да, Бан Кристофер Чан, сегодня ты точно ведёшь себя странно», — подумал он про себя. Длинные тонкие пальцы, слегка разбитые на костяшках, отбивали ритм очередной мелодии. Сегодня Чан услышал её из музыкального автомата по пути на учебу. — Ты застал «золотой» час, — женский голос заставил его обернуться. Сыльги глядела на него поверх бейсболки. В спортивной форме и с перебинтованной лодыжкой, она протянула другу бутылку воды, и Чан собирался принять неожиданное предложение, как заметил, что Сыльги вовсе не собиралась делиться. Вот же глупый. — Через бутылку тоже отражаются! Смотри! Бан сделал шаг вперёд и замер. Вот он, ещё один солнечный зайчик. И солнце здесь совершенно не при чем. – Чонён ещё не вернулась из командировки? Бан Чан знал, как Сыльги скучает по старшей сестре. Будучи школьником, парень часто ревновал подругу к высокой и коротко стриженной Юн Чонён, которая то и дело забирала сводную младшую сестрёнку с занятий и покупала большой рожок с апельсиновым мороженым и карамельным сиропом. Чонён упорно училась на адвоката, а сейчас работает в одной из самых престижных фирм Кореи. Как-то на последнем году обучения Чан несколько недель доставал Юн, лишь бы та взялась за его дело: помогла разобраться с кенгуру, что напал на него, беззащитного школьника на каникулах в Австралии. Тогда Бан и правда не понял, почему девушка повесила трубку и напрочь отказалась иметь хоть какое-то дело с назойливым мальчишкой. Тогда-то блондин и затаил обиду, а Сыльги лишь потешалась над другом, каждый раз припоминая ему эту ситуацию. – Должна приехать на следующей неделе. Мама сказала, что сделает из нее отбивную, если она не явился на семейный ужин по случаю папиного выигрыша в теннис, — Сыльги ухмыльнулась. – Но Юн Чонён таким не запугаешь. Чан невольно улыбнулся при словосочетании «семейный ужин». Если посиделки Чана с семьёй были чем-то вроде приятного времяпровождения, где мама вечно пыталась откормить сына, а отец дать денег на проживание, то ужин Сыльги с семьёй был за гранью всего этого. Кан Сыльги с детства обижена на родителей за то, что Чонён пришлось тащить воспитание сестры на своих плечах, за то, что те постоянно отсутствовали в её жизни, когда происходило нечто важное. Пустоту в сердце заполнили лишь старшая сестра и Чан – люди, которые готовы на все ради неё. Бан Чан щёлкнул подругу по носу, и Сыльги нахмурилась: складка тут же выступила на лбу, темные брови сошлись на переносице. Парень делал так ещё со времён старшей школы: вечно ловил её в самый неожиданный момент. Обычно Кан всегда держит оборону, готовясь к внезапной атаке, но не сегодня. Чан победно улыбнулся. – Ты сегодня прямо-таки светишься от счастья, — Сыльги почесала ушибленное место. – Случилось что-то хорошее? Чан вдохнул полной грудью, впитывая аромат предстоящего лета, беззаботных каникул и апельсинового мыла, которым пахла смуглая кожа Сыльги. Наконец Чан решился: всё готово, и ему осталось лишь действовать. Глядя на Сыльги, действовать нужно было не только в этом вопросе. – Я наконец написал песню и хочу, чтобы Юнги-хён написал к ней припев. Хочу включить ее в свой дебютный альбом. Думал, попросить его ещё раньше, но в последнее время сонбэ совсем не бывает дома, но сегодня Мин Юнги написал мне, что хочет встретиться. Сыльги радостно захлопала в ладоши и, превозмогая боль в ноге, кинулась в объятия друга. Наконец-то Чан сделает то, о чем так долго мечтал, чем жил всё это время! Чан уткнулся в шею подруги, кудряшки щекотали кожу девушки, и Сыльги передёрнула плечами. Чан отдалился и, нужно массируя её плечи, сказал, смотря прямо в глаза девушки, что на солнце переливались всеми оттенками счастья: – Я так рад, что ты есть, — Сыльги затаила дыхание, сжала и без того треснувшее сердце в ладони. – Пойдем? Я люблю тебя. Чан вприпрыжку побежал вперёд. Белоснежные кудряшки сияли на солнце, так что Сыльги пришлось прикрыть глаза. «Совсем ребенок, — вздохнула она. – Такой ребёнок». – Эй, блин, я не могу бежать, Бан Кристофер Чан!

***

– Я должен сказать тебе кое-что, — Чан встретил Юнги у входа в общежитие, ее они и договаривались. – Я первый. Сначала сходим в одно место. Юнги даже и не мог представить, что когда-либо откроет эту дверь для кого-то ещё. Чан и не мог представить, что сосед откроет для него не только дверь, но и частичку себя. – Заходи, — сказал Мин, скидывая на пол рюкзак, – только дверь сильно не прикрывай, иначе захлопнется. Боюсь, если мы останемся здесь наедине, то напишем слишком хорошие песни. Бан хмыкнул и прикрыл дверь, не сильно, как и говорил Юнги, и огляделся. Большую часть комнаты занимало несколько синтезаторов и ноутбуки, хаотично расставленные по столу. На диване, под покрывалом с пятнистыми котиками (может, это Юнги?), затерялись наушники и флешка. Чан поднял вещи и вручил соседу, но тот лишь криво усмехнулся. – Мы с ребятами часто тусовались здесь раньше, — он открыл крышку второго ноутбука, ближе к синтезатору, и Чан мельком разглядел недописанную музыку. – Теперь Хосок и Намджун появляются здесь не так часто, как раньше. Можешь использовать это место, когда меня не будет. – Ты не собираешься часто бывать здесь? – Я снова возвращаюсь в Штаты. Его будто ударили по голове. Бан уставился на Юнги так, словно впервые увидел его. Человек, который научил его основам, который помогал с текстами, выслушивал его и не спал ночью, когда Чан работал, заваривая младшенькому травяной чай, теперь покидает его. Мин Юнги дал ему крылья, а теперь Чан сам должен научиться летать. – Университетские студии слишком плохи для таких гениев, как ты. Это место послужит тебе уединением, как когда-то послужило и мне. А если привыкнуть, то этот чёрствый диван покажется раем. Мин вспомнил, сколько бессонных ночей проводил с друзьями в этом тесном месте, где едва хватало пространства, чтобы поставить диван. Хосок притащил списанный со склада диван, где он когда-то работал, сказал ребятам не обращать внимание на торчащие пружины. Первое время Юнги чертыхался от боли в пояснице, но позже привык. И Бан Чан привыкнет, он надеялся. – А что ты хотел сказать? Что-то срочное? Чан сжал кулаки, стараясь не встречаться с хёном взглядом. – Корея уже не держит? Юнги провел рукой по крышке ноутбука. – Дело не в том, что держит, а что – нет. Последователи музыки будут всегда, им просто нужен толчок, — Юнги кинул Чану ключи от студии и сказал: – Забирай. Я пойду упаковывать вещи, а ты пока оглядись. Верни этому месту былую атмосферу. Как только хлопнула дверь, Чан осел на диван и открыл ноутбук. Недописанным песня мозолила глаза, а его собственная камнем оседала на сердце. Чан глубоко вздохнул и впервые дал волю эмоциям. Глаза заслезились.