Тук-тук, тук-тук

      – Давай, давай, давайдавайдавай, улыбайся, улыбайся, почему ты не улыбаешься?! Дыши! Дыши! Я не разрешал тебе умирать! Ты должен был улыбаться мне! Эй! Эй, я заставлю тебя улыбаться! Я заставлю, ты будешь только моим, улыбаться только мне, только мне!              Хихиканье прорезало тёмный подвал, с щелчком высвободилось лезвие ножа, когда блондин схватил челюсти бледного мужчины с потускневшими зелёными волосами и стеклянными глазами. Острый конец приподнял верхнюю губу, отодвигая её в сторону, проникая в его рот, потянув его вверх, разрезая уголок губ и ведя его выше, по щеке к самому уху. Вновь хихиканье, когда блондин наклоняется, целуя его в новый уголок губ, слизывая струйку крови, едва тёплой, густой, как вода в ближайшем пруду. Он отстраняется, маниакально хихикнув, и приставил лезвие ко второй щеке, потянув вверх, резко цокая, когда рука, удерживающая челюсть, соскользнула из-за крови.              – Нет! Нет, нет, не ухмыляйся! Ты должен был улыбаться, улыбаться, я сказал тебе улыбаться! Прекрати это! Вернись назад, назад!              Он вскакивает, отшвыривая нож, пиная что есть мочи тело, голова которого откидывается в сторону, рот открывается, не удерживаемый больше мускулами, и Бакуго рычит, наступая в него, прорывая череп.              – Ты должен был слушать меня! Должен был слушать! Я не разрешал умирать! Не разрешал ухмыляться! Ты! Ты..!              Он падает на колени рядом, слёзы градом стекают по лицу, пока он подхватывает тело, прижимая к себе, раскачиваясь из стороны в сторону, тихо рыдая, изредка переходя на отчаянный крик.              Он так любил его! Он так хотел, чтобы они были вместе! О, он не хотел делать больно своему Зуку, совсем не хотел! Но он... Он... Он не должен был общаться с той девчонкой! Как он вообще посмел?!              Рыдания стихают, перерастая в смешки. Точно! Точно! Он ни в чём не виноват! Это та девчонка! Она виновата, это всё она! Он найдёт её... И отомстит! Из-за неё умер его любимый!              Он встаёт, и секунду его ведёт в сторону, в глазах темнеет, но он не останавливается, тяня за собой тело любимого.              Дверь, тяжёлая, чёрная, поддаётся с отвратительным скрипом, когда он забирается по ступенькам, выходя из дома. В округе никого, на протяжении ближайших миль ни души, когда он идёт к болоту, скидывая в него тело своего милого, дорогого Зуку. Бакуго ещё несколько минут смотрит, как трясина поглощает его, после чего возвращается домой, время от времени нервно хихикая. Забирается в ванную, отскребая от себя запёкшуюся корку крови – чьей? Он не знает, Зуку старался бороться, где-то даже поцарапал его. За это он тоже получил. Он заслужил, Бакуго не виноват, тот сделал ему больно!              На следующий день он уже уезжает из домика, возвращается в квартиру в городе, находит ту девчонку. Она самая обычная, даже ничем не выделяется. Обычные коричневые волосы, обычные, невыразительные глаза. Страшненькая, как считает Бакуго. Совсем не ровня его Зуко.              И она каждый день ходит в одно кафе. Совсем ещё не заметила пропажи своего парня. Ах, да, он же должен быть в дальней командировке. А был у Бакуго. Такой хорошенький.              Так или иначе, он посещает то кафе, чтобы было удобней за ней наблюдать. Садится за дальний столик, ничего не заказывает, только изредка смотрит на неё.              Проходит много времени, и в этот раз он пришёл куда раньше девчонки. Подходит к витрине с булочками, выбирает нечто шоколадно-клубничное, идёт платить. Взгляд встречается с двумя красными очами баристы, с клыкастой улыбкой и шипастыми, красными, как и глаза, волосами. Сердце делает громкое «тук-тук, тук-тук», как стучат поезда, и Бакуго уже и не помнит своего Зуко. Он видит Киришиму– так написано на бейджике– и понимает, что никогда не видел никого лучше этого человека.              Киришима улыбается, ярко, как солнышко, и так искренне, что мнение Бакуго о нём сразу же закрепляется. Лучше него не может быть людей, никто не может быть так добр к первому встречному, предлагая дополнительный кусочек фирменной закуски их маленькой пекарни. Люди не могут улыбаться так красиво первому встречному, не могут улыбаться так широко тому, кто им не нравится, и Кацуки чувствует себя особенным, чувствует, что только он достоин этой широкой, акульей улыбки.              Он заходит в кафе – заходит каждый день, даже не задумываясь, уже не высматривая эту девицу, из-за которой умер его прошлый любимчик. Нет, он смотрит только на Киришиму, смотрит, как тот заряжает позитивом день покупателей, и не подозревает о том, что только благодаря его улыбке Бакуго всё ещё может дышать.              Он зовёт Киришиму на свидание уже через пару дней, и Киришима– его любимый дурачок, такой наивный, такой хороший, лучший из тех, кто только попадался Бакуго– соглашается, давая ему визитку со спешно написанным номером и временем, когда он свободен.              Бакуго чувствует счастье, уже на следующий вечер гуляя с ним по аллее, усеянной цветами сакуры, где совсем скоро деревья будут давать такие же сладкие ягоды, какие на вид губы Киришимы. Бакуго затаскивает его в машину, прижимает к заднему сиденью, сжимая воротник рубашки, и кусает тонкие губы, сминая их и заставляя уступить. Широки руки – накаченные, приятные, родные – занимают своё место на его талии, потом, так же спешно, как идёт их поцелуй, стягивают джинсы, а Бакуго находит смазку в заднем кармане сиденья. Кацуки принимает всего Эйджиро, рычит в его губы, кусается, сжимает, прыгает, ловя каждый стон своего любимого, ловя каждый звук, что только издаёт Эйджиро, ловя тихие «Бакуго» и отчаянные «Кацуки!», когда он ускоряется, сжимая его в себе и не давая выйти, принимая всё до последней капли, а после кончая в широкую ладонь.              Они повторяют всё на следующий день.              И на следующий.              И ещё.              Ещё. Ещё. Ещёещёещё.              Бакуго мало, он хочет больше, он хочет всего Киришиму.              Он уговаривает его взять отпуск, помогает забросить вещи к себе в машину, а потом везёт к себе. Домой, где на многие мили вокруг ни души,ни одного человека, что мог бы им помешать.              Киришиме нравится у него дома, нравится отдаваться и принимать Бакуго в каждой комнате, нравится гулять по лесу, нравится собирать грибы.              Киришима спорит с ним, когда Бакуго не хочет уезжать, и Кацуки бьёт его по щеке. Красные глаза – светлые, добрые, они должны смотреть только на Бакуго– распахиваются в неверии, когда рука инстинктивно прикрывает место удара. Бакуго замирает, тихо скулит, поддаваясь вперёд и обнимая его, зацеловывает лицо, дует на щёку, распинаясь в извинениях.              Киришима соглашается остаться здесь ещё на пару дней. Потом, слегка дрожа, не спорит, когда они продлевают отпуск ещё немного. Глаза его больше не светятся, но он улыбается – нервно, боязливо, но Бакуго видит только своё – любовь, счастье, ведь он с Кацуки, он там, где и должен быть.              Киришима пытается сбежать, и Бакуго звереет, кричит, хватая его за волосы, ударяя лицом о стол, скидывая в подвал. Спускается туда уже вечером, воркует, старается накормить, не замечая, как Эйджиро пытается сидеть как можно дальше от застывшей лужи крови, что Бакуго так и не потрудился убрать.              Они живут, они счастливы вместе, Бакуго рад, как никогда, получая всё внимание свой любви, получая всё, что Киришима может дать, и даже больше.              Киришима не слушает его, Киришима больше не улыбается, и Кацуки рычит, хватая нож. Прижимает его к полу, придавливая собственным весом, зажимая коленями руки, и держит за лицо, потянув его щёки вверх, рассекая их острым металлом. Киришима кричит, плачет, рыдания сотрясают его тело. Однако Бакуго не останавливается, перехватывает его удобней, тянет вторую щёку.              Киришиму тошнит, он отказывается есть, кричит, когда Бакуго подходит к нему, старается драться. Старается сбежать.              Бакуго не виноват, он не виноват! Это Киришима, это он, он пытался сбежать! Он заслужил того, он спровоцировал Бакуго, ему пришлось взять молоток и раскрошить ему стопы, чтобы Киришима не сбежал.              Бакуго любит его, он бы никогда не сделал ему больно по своей воле!              Киришима больше не кричит. Он больше не разговаривает, лишь улыбается Бакуго, потому что Кацуки так старался, чтобы улыбка всегда была на лице Киришимы.              Глаза Эйджеро стекленеют в одну ночь, когда Кацуки не было рядом, и Бакуго кричит, пинает, бьёт, истязает, приказывает ему проснуться, приказывает слушаться! Почему его никто и никогда не слушает!?              Он падает на колени, прижимая к себе холодное тело, воет, качаясь из стороны в сторону. Это всё он, он! Он виноват! Он должен был слушаться! У них всё было так хорошо, так хорошо!              Это всё та девчонка! Это из-за неё! Это она привела Бакуго в то кафе, это из-за неё его любимый умер!              Хихиканье вырывается из Кацуки, и он поднимается, придерживая тело своего любимого.              Он толкает дверь – тяжёлую, чёрную – и идёт к болоту. Скидывает туда тело своего любимого, и остаётся там, часами смотря на точку, где вода засосала его любимого.              Это всё она, лишь она! Бакуго убьёт её! Это она!              Он хихикает, возвращаясь домой. Принимает душ, смывая лесную грязь и кровь, что прилипла к нему за эти недели.              На следующее утро он садится в машину. Следит за девчонкой, что так часто ходит в эту глупую библиотеку.              В один день подходит к стойке, кладёт синюю книжку на стол, поднимает взгляд.              Красный встречается с гетерохромным, голубым и карим.              Сердце делает «тук-тук».