Расхититель грез

– Госпожа Харуно!       Стерильные операционные простыни хрустят под руками безмолвных ирьенинов, ассистирующих в операции. В свете электрических ламп гражданский, лежащий перед ней, кажется бесплотным призраком, ускользающим сквозь пальцы. Сакура смаргивает наваждение и продолжает операцию, не поднимая взгляд. – Я занята, – резко отзывается она, – покиньте операционную!       Силой подавляет раздражение, трепещущее внутри, едва обращая внимание на повисшую вокруг нее тишину. – Это не просьба, – вновь раздается от входа.       Чуткие пальцы чуть не повреждают левое легкое пациента, когда чья-то рука бесцеремонно защелкивает браслет у нее на запястье. Сакура вскидывается и пораженно замирает – ее окружают Анбу Песка. Все ирьенины, ассистирующие на операции, исчезли. А скальпель чакры разлетается снопом маленьких искр. “Это все браслет,” – с тоской понимает Харуно. – “Они запечатали мою чакру,” – эти мысли волной паники омывают тело изнутри. – Госпожа Харуно, – вновь обращается к ней тот шиноби, что надел на руку печать, – нам приказано сопроводить вас в Зал Советов.       В отчаянии она старается воззвать к своей чакре, едва сдерживая себя, чтобы не попытаться сломать сдерживающую силы печать. – А что, если я скажу "нет"? – Сакура прекрасно знает ответ на свой вопрос. В конце концов, отряд Анбу в операционной был красноречивее любых слов. Ее загнали в угол – она понимает это вполне отчетливо.       Вместо ответа отряд выстраивается в две шеренги, ведущие к двери. Ей почти смешно от слаженности и настороженности ее конвоя. Они готовы к ее атаке, они знают о ее силе - и они готовы, даже несмотря на сдерживающий браслет. Конечно, ведь печать всегда можно сломать.       Харуно следует за ними, не произнося ни слова на всем пути к Резиденции. В один миг ей кажется, что она видит темный балахон Канкуро, мелькнувший в правом крыле здания, но ее тут же оттесняют от того коридора. Чья-то мозолистая рука вталкивает ее в приоткрытые двери Зала Советов, и девушка попадает в почти кромешный мрак. Сакура моргает, пытаясь восстановить зрение после яркого солнца улиц Суны, когда справа раздается скрипучий голос: – Рады, что вы почтили нас своим присутствием, госпожа Харуно.       Она решает, что дерзить и напоминать им о браслете и конвое не имеет смысла и молчит, ожидая, пока они не перейдут к сути. Учтивые речи, призванные скрыть возмутительный факт. Это не беседа, и даже не допрос – это суд. И судить будут без права на защиту, без надежды на оправдательный приговор. Тишина в Зале Советов затягивается, когда наконец другой голос из темноты продолжает: – Мы полагаем, что вы в курсе, зачем вас сюда позвали, – ей представляется, что все эти речи, доносящиеся из тьмы, принадлежат огромному многоголовому чудовищу, готовому поглотить ее и оберегаемый ею мир. Сакуру охватывает дрожь. – Я не имею ни малейшего понятия, зачем достопочтенному Совету понадобилось вызывать на допрос шиноби дипломатической миссии, – она резко вздергивает подбородок, пытаясь отыскать в тенях того, к кому обращается. – Достопочтенный Совет не вызывал на допрос шиноби дружественной деревни, – натужно хрипит третий голос, – мы допрашиваем шиноби, подозреваемого в предательстве интересов Суны.       Харуно сглатывает скользкий комок страха, ворочающийся у нее в горле, и отвечает: – Я не причастна ни к предательству нукенином вашей деревни, ни к предательству интересов своей деревни. Именно поэтому я не сообщила Хокаге о том… – она пораженно осекается, услышав шипение с нескольких сторон. – Мальчишка предупредил ее! Они в сговоре! – гневные голоса шуршат и перекатываются вокруг нее будто хвост огромной гремучей змеи. Сакуре становится по-настоящему страшно. – Вы убили нукенина? Отвечайте! – учтивость их речей исчезает. – Нукенин был убит Канкуро. Это была необходимая самооборона – иначе убили бы его, – фразу обрывают, не дав закончить. – Почему вы не вступали в бой? Летального исхода для отступника можно было бы избежать, вступи вы в битву, – это не было вопросом, скорее обличительным утверждением, но Сакура незамедлительно отвечает: – Этот нукенин был учеником Канкуро – именно он попросил меня не вмешиваться в его бой. Это вопрос чести. – Чести или ваших интересов? До нас дошли сведения, что Сарутоби Кея был замечен в компании некоего Учихи на нейтральной территории. Отступники встречались не далее, чем несколько месяцев назад.       Сакура прикладывает все свои силы, чтобы не выглядеть пораженной, несмотря на ледяные иглы, пронзившие ее сердце при упоминании Саске. – Как бы то ни было, – ей не удается справиться с голосом, и он дрожит, когда она отвечает им, – я не получала известий от Саске уже около двух лет. – Значит, вы утверждаете, что письмо, найденное в вещах нукенина и адресованное вам – первое за два года, переданное вам отступниками? – говорящий яростно шипит, Сакура чувствует движение воздуха, потревоженного его резкими движениями. – Письмо? Адресованное мне?       Что-то сдвигается во мраке комнаты, и ее озаряет яркий свет зажженной масляной лампы, выхватывающий из мрака темные фигуры в капюшонах и отряды Анбу, застывшие у стен. К ее лицу подносят лист пергамента, исписанный мелким аккуратным почерком, от которого замирает ее сердце. “Сакура! Верь тому, кто передаст эту записку. Хвостатый – враг. Скоро я приду за тобой”.       Сердце счастливо замирает от этих его слов, но едва ей удается вникнуть в смысл послания, Сакура понимает – она обречена. – Я не получала писем от Саске. Уверена, что и это письмо написал не он, – Харуно отдает пергамент, стараясь скрыть нервную дрожь в пальцах. – Что ж, – почти миролюбиво отзывается одна из фигур в плащах, – то, что вы не получали писем, не удержало вас от того, чтобы ради нукенина из вашей деревни убить отступника из Суны, не так ли? – Я его не убивала! – Сакура срывается на крик, задыхаясь от несправедливости, от невозможности ничего изменить. – Всего лишь слова, – отмахивается от нее самый старый из советников, медленно поднимаясь на ноги, – возможно вы и не притрагивались к нему, но вскрытие показало, что умер он от внезапного разрыва сердца, а не от одной из известных техник господина Канкуро. Согласно заключению ирьенинов нашей деревни, смерть наступила от применения медицинского дзютсу.       Он смотрит прямо на нее своими равнодушными, слезящимися от ветров пустыни глазами и произносит: – Сакура Харуно, вы признаетесь виновной в совершении преступлений против интересов Суны. Ваш статус дипломатического шиноби аннулируется, вы приговариваетесь к казни. Вам есть, что сказать?       Сакуре кажется, будто все происходящее вокруг – всего лишь дурной сон, который снится ей после долгой смены в больнице. Возможно, она задремала на продавленном диванчике в своем кабинете больницы Конохи и вот-вот проснется. Пусть ее разбудят! Пусть к ней прямо сейчас зайдет Наруто, пусть он разбудит, заберет из этого пустынного кромешного ада. Это не могло быть по-настоящему. Это не правда! Ее не могли приговорить к казни за преступление, которого она не совершала! – Я не… – Харуно хрипит, цепляясь судорожно сведенными пальцами в горло, колени подламываются, и она почти падает, когда чья-то твердая рука в последний момент останавливает ее от падения. Дверь в Зал Советов оказывается распахнута, а на пороге стоит сам Кадзакаге, придерживая девушку за плечи одной рукой. Зал угрожающе заполняется стелющимся по полу песком. – Господин Кадзакаге, – злобно шипит на него старший советник, – эта куноичи признана виновной в преступлениях против Суны. Покиньте Зал Совета, компетенция Каге не распространяется на судебные вердикты..       Гаара опускает на нее свой нечитаемый взгляд – он не выглядит обеспокоенным или испуганным. Сакура в ужасе цепляется слабеющими руками за его камзол. “Он предупреждал меня,” – с горечью думает она. – “Он знал, что так будет”.       Гаара не мигает, не отводит взгляда от ее огромных изумрудных глаз, в которых явственно плещется ужас. Ужас и надежда. Надежда на него, на Пустынного Гаару, Демона и Кровавого убийцу. Он прикрывает глаза, опуская руку с ее плеч, и сердце девушки обрывается. Он не может ее защитить, не станет вступать в конфронтацию с Советом. Все кончено.       Но Кадзакаге встаёт прямо перед ней, загораживая дрожащую от слез Сакуру собой, поднимает взгляд на Советников и ровным, лишенным эмоций голосом говорит: – Я забираю ее жизнь себе. Она моя имани. Советник Джио, прошу вас провести ритуал соединения прямо сейчас. В Зале Советов воцаряется абсолютная тишина.