A.R.X.

Скриптонит — Чистый

      

Пролог. Глава 2. Преступление оставляет следы

      «А ведь вначале было всё так легко…» — молодая блондинка сидела за барной стойкой, опираясь на локоть всем телом, и думала о том, что её руки начинают опускаться.       Вначале всё двигалось быстро. Но сейчас уже год простой во всех сферах её жизни. Ни одна из дорожек к её цели не продвигается, кроме дорожки, которая ведёт её к передозу, как музыкант с флейтой крыс в море. Как чёртова игра, которая не может закончиться по желанию. Из этого не выйти, будто из скоростной тачки летящей прямо в обрыв со сломанным тормозом и заблокированными дверьми — либо сможешь прострелить колёса или стекло, либо смерть.       Она осушила стакан, поворачиваясь к танцующим и откидываясь на столешницу сзади. Подбородок по инерции скорее, чем от высокомерия задрался вверх, оголяя бледную шею и ключицы из-под чёрной рубашки с тремя расстёгнутыми пуговицами. Глаза сощурились от алкоголя и ярких вспышек цвета, глядя свысока своей барной вышки, словно трона. Так себе принцесса.       Как бы она не ненавидела всё это, но считала людей здесь честными хотя бы для себя и окружения. Все их действия кричали: «Да, я хочу быть здесь. Хочу получить кайф от всего в этой жизни этой ночью». Удовольствие, как хорошая музыка или вино, впитывались в них незаметно и желанно. Их голые участки кожи хотели прикосновений и получали их. Их языки желали ласки и нежности, зубы норовили вгрызться в богатство и чужую плоть, а ногти царапать в экстазе.       Все прогибы девушек и парней отдавали импульсами жизни, её чувственностью и безвременностью. Есть только сейчас, прошлого здесь не существует, а о будущем никто не думает. Это не то счастье, и они к нему не стремятся, но это то мгновение, о котором они не станут вспоминать, переживать и жалеть. И в этом вся прелесть. Вся красочность момента увянет, как молодость. Но это не будет всей их молодостью. Не у всех по крайней мере.       Молодость актёров и актрис, детей политиков и бизнесменов. И только блондинка и персонал — сироты города, которых детьми ввязали в это, впутали и посадили на стул под электричеством и надзором. Любой вздох и выдох рядом с этим зданием, крепостью прослеживается и зачастую контролируется купюрой и оружием. Ядом и пистолетом. Никаких привязанностей, никаких следов после их смерти и жизни. Всё чисто.       А этот клуб — коварный соблазнитель будет жить вечно, как любовь, намного более жестокий, чем обычный пикапер, но более гуманный, чем владельцы этого места. Он манит красивыми этикетками бутылок, яркими огнями, битами и басами, качающими кровь вместо сердца и влиятельными людьми, которые, оказывается, тоже отдыхают и снимают маски, ничего не боясь под этим зонтом. А владельцы убивают сердце, забирают себе и наламывают цену за его спасение.       И всё равно единственной лицемерной тварью сейчас была только она. Совсем ни к месту, совсем слившаяся с клубом, когда вокруг все хотят сиять, выделяться, быть заметнее звёзд на небе. Не одной из них, а той самой, путеводной, Варфоломеевской или Северной — разницы нет, главное, особенной. Тем, за кого могут разрушить и построить мир, плюс-минус. Или купить новый коктейль.       Девушка ухмыльнулась своей мысли, опуская голову и закрывая глаза. Она и правда тут застряла. Влипла не только в барный стул, смешалась в алкоголе, стала примесью мета. Грязью, не отмывающейся от здания. Пятном. Следом от человека. И всем наплевать. Ночью не видно таких, как она, а утром их не существует. Не лицимерная. Просто не та. Вляпалась, но как выйти чистой?       Она тут не ради того призрачного удовольствия, но у неё был азарт вначале. Девушка была готова на всё, любой ад, который ей придётся пройти. Она не могла дождаться следующего дня. Все её нервы были возбуждены до предела. Каждую ночь она проводила в мысленных экспериментах, осознанных снах, разыгрывая любую возможную ситуацию исхода событий, из-за чего было сложно заснуть, как ребёнку. Как ребёнку? Она и есть ещё ребёнок — восемнадцать лет.       Сейчас бы она многое отдала за сон. Скажи кому, и никто не поймёт — иди и поспи вместо клуба. Только вот так можно было сделать раньше, когда дел было мало, а в этот клуб её не впускали. Тогда даже нельзя было вообразить, что она окажется здесь завсегдатаем. Но всё остальное, к чему она стремилась будет лишь в мечтах. Кажется, она достигла своего потолка. Дальше вход на крышу был закрыт и ни на что не поддавался. Разве что взорвать весь дом к чертям и дело в шляпе.       — Повтори, пожалуйста, — кидает девушка бармену через плечо.       «Повтори, — зачем-то цитирует она сама себя, и её мысли снова возвращаются. — Взорвать дом к чертям, это точно, — и тут она понимает, что её подсознание гораздо умнее её. — Взорви я одну колонну и смогу достать до крыши разрушенного дома. Нерушимой крепости. Чёрт, я буду сидеть на обломках. Восседать», — улыбается она идеи для нового плана, отворачиваясь от пьяной молодёжи, делает глоток и не понимает, почему не додумалась до этого раньше.       Может, она пыталась вести себя более благоразумно? Пыталась не превратиться в тех, кого презирала? Но она уже одна из них. Глупо было полагать с самого начала, что её цель благородна и оправдывает методы. А раз она это принимала, то почему избегала чего-то большего, реальных действий, которые уже делала косвенно? Она просто боялась совершать следующий безбашенный шаг за черту. Не выкладывалась по полной. Раз уже была в этом порочном кругу, значит, нужно идти до конца. Перешагнуть через пласт этих ублюдков и всё.       Разрушить всё к чертям — изначальный план, но, когда это далеко, то будто не касается человека. Полушагами старательно двигаться к цели пять лет — долго. Словно она и не думала, что подойдёт так близко, или вообще считала, что нужно лишь шагнуть, и всё будет. Глупо и по-детски. Теперь либо обрыв, либо взрыв. Нельзя медлить и спешить, нужно взрослеть, становиться ещё более обдуманной, рациональной и расчётливой. Никаких следов не только своего существования не оставлять, но и косвенных действий.       Девушка опрокидывает стакан в тот момент, когда красивый и ухоженный, оттого и выглядевший моложе своих лет, мужчина за стойкой наклоняется к её уху и шепчет:       — Можешь идти, он ждёт тебя в четвёртой комнате.       Её пригласили и дали зелёный свет фонаря у двери на втором этаже. Девушка не спеша зашла к тому, встречу с которым ожидала час.       — Здравствуйте, — поклонилась плечами и головой.       — Привет, родная, — на диване в маленькой комнате вальяжно сидел мужчина в обтягивающей футболке.       На лицо он ничем не был примечательным, казался абсолютно стеснительным клерком: маленькие глазки, вздёрнутый носик, коротко подстриженные волосы как после армии. Но эти глаза смотрели в упор, прямо, пожирающе. Их хозяин знал всё, читал мысли. И его надменная ухмылка. Такой обычный парень не должен уметь делать такой презирающий всех вид.       Улыбка кривилась немного пьяно, о чём говорил бокал на высокой ножке с какой-то явно сладкой жидкостью отталкивающего ярко-синего цвета. Он похлопал по мягкой обивке рядом с собой, двигаясь с середины по диагонали на угол, опрокидываясь на него и опуская руку на спинку. Он оставил только четвёртую часть места, чтобы девушка неуютно ютилась у плеча диванчика, намекая на то, насколько они неравны.       — Ну, рассказывай, сколько новых клиентов на твоих улицах? Весь план твои бегущие в лабиринте продали? Нашла новых бегунков?       — Несколько подростков на спорткарах, возможно, проездом. Ещё один переехал с родителями, которые его избивают, скорее всего будет приходить в следующий месяц точно. Прослежу, вроде не явный торчок. Если сможет, дам немного толкать в школе. Мужчина за экстази для девочек. Мы договорились о ещё паре встреч.       — Девочек? Наш?       — Нет, поэтому я спросила у него про работу. Притон на втором этаже дома пятнадцать двадцать на улице Энесс-голд.       — Когда продашь всё, мы сразу разберёмся с умником. Девочек и продукцию заберём. Город мал для таких мудаков, — он поморщился не оттого, что секс продавали как товар, а от того, что кто-то решил поднять конкуренцию в этом. — Как они тебе это всё выкладывают-то, всё понять не могу, — кладёт мужчина руку на её сжавшиеся от прикосновения плечи, поглаживая по ним.       — Я девочка, никто не подозревает от нас ничего плохого. Особенно, если мы блондинки.       — Теперь я буду тебя ещё больше опасаться, — щёлкнул он её по носу и, толкаясь от спинки дивана, упёрся на колени, доставая что-то из-под стола, пока сам раскрыл ладонь перед девушкой, не смотря на неё. — Хитра в мелочах.       Мужчина явно хотел от неё чего-то, и она знала, о чём он. Протокол был всегда один, поэтому блондинка достала из внутреннего кармана внушительный свёрток и сразу положила в протянутую расслабленно руку. В это время он раскладывал то, что вынул с пола.       — Вот, наслаждайся, всё для тебя, — на столе были приготовлены три дорожки и парочка больших купюр, — я пока пересчитаю.       Он всегда так делал. Чтобы, если не досчитался, сразу поймал человека, который не сможет убежать под кайфом. Холодный расчёт, а не забота. Раскладывание дозы вообще никогда не может быть заботой. Страх — «наслаждаться» тем, что он мог выбросить. Из его рук принимать, как собака еду, какой-то порошок. Ведь никто не знает, когда дворняга будет не нужна, и в сосиску добавят мышьяк. В конце её труп просто найдут с передозировкой от слишком чистого продукта при обычных порциях или отравлением, и ни к кому не прикопаешься — приведут в другой клуб, когда уже будет не в лучшем состоянии, и всё.       Каждый месяц её проверяют на верность таким способом. Нужно принимать всё от того, кто выше, выполняя любое поручение. Если она замедлит, если усомнится или решит проверить, откажется, значит, не верит хозяину, а, следовательно, не уважает. Это карается. Никто не должен соскочить, и никакие программы реабилитации не помогут. Если человек не может склонить голову, человек не поднимет её больше никогда.       Она взяла себя в руки, взяла свою купюру из зарплаты — таков ритуал, чтобы каждый помнил, чем пахнут их деньги, и что их необходимо отмывать — свернула и снюхала первую дорожку, сразу откидываясь на освободившееся место на диване, когда парень разворачивал пакет с рулонами денег. Пока он начинал свои подсчёты, девушка с остервенелостью тёрла спинку носа, который сильно щипало.       Ток прошёл по позвоночнику противным для неё сигналом. Захотелось орать, ударить кого-нибудь или себя, сесть на член и поглотить информацию в гигабайт. Всё это сразу и в огромном количестве. Ненависть окружила мягкой тьмой нормальности. Спала на нет, отступая лишь подлинной, девственной и свободной в прозрачности энергии. После первого раза в прошлом, её стошнило и рвало ещё долго. Сейчас она чувствует лишь то, что желудок пропал, есть только сердце, кровь и нервы опутывающие каждый удар и поток.       — Знаешь, — начал вдруг парень, а её глаза в ужасе открылись. Он не спеша, спокойно продолжил, догадываясь, наверное, как это действует на неё: разговор не по протоколу, не в обычно время, пока считают деньги, — я не очень хочу расставаться с тобой, — она уставилась на тёмно-красный потолок.       Бордовый цвет вообще никогда не мог успокоить и дать расслабиться. Ей было интересно лишь то, забрызгает она его, и будут ли видны капли. Блондинка не испытывала страх, но мет вызывал дикую паранойю. Неуютность от шелеста бумаги, будто от адюльтера заварилась в голове. Тревожность помешивала этот суп в голове трезубцем демона.       Предложение, которое выдал мужчина, могло значить что угодно, но в её ушах это звучало насмешкой над её жизнью. Оно казалось ей красной точкой на лбу. А в её глазах читалось безразличие к тому, что, кажется, её песенка спета, потому что она наклоняется снова, вдыхая послушно вновь. Ей кажется, что мышцы запутываются, будто макароны на вилку. Вселенная держит её в заложниках своей пасти. Слышно лишь скрип её зубов — прожуёт или проглотит. Мягким языком пульсирующего воздуха она касается кожи до мурашек.       Хуже всего было то, что светодиодные ленты начинали ползать червяками. Лампы смотрели на неё огромными игрушечными пластиковыми бегающими глазами, которые достаточно живо хлопали ресницами, хотя скорее всего это был звук от денег, которые пересчитывал мужчина, облизывая пальцы — он не доверял машинке по подсчёту. Как он всегда говорил: «Много шуму, мало удовольствия». Нужно молчать, даже если хочется проститься с миром.       Какая дорожка была последней? Может, она уже снюхала яд или примесь химиката? Даже не было смысла задавать вопрос, что она сделала не так. Может, сдала не того сутенёра? Может, продала ему экстази, а нужно было сразу убить? Эти идеи были настолько ничтожны и рандомны, что узнать правду было всё равно нереально. От её огромного желания уйти, её всё равно никто не отпустит.       Краем глаза замечая, как она наклонилась к последней, как ей казалось, в её жизни, дозе, он улыбнулся тому, что даже в этой ситуации девушка подчиняется и выполняет все приказы, протоколы и ритуалы, а не начинает истереть и, уж не дай Бог, угрожать. Она должна быть послушной. В этом мире это ценится больше всего. И девушка усвоила это правило сразу, как только рядом с ней свалилось тело мужчины, который отказался закурить вместе с её первым боссом. Тот потом долго смеялся над её лицом без эмоций в тот момент. Потому что это было настолько неожиданно, что мозг отказался понимать, что это был живой человек. Когда-то.       Блондинка кукожится и уже не решается вести себя более расслабленно, выпрямляясь и ощущая головокружение. Это ещё одна причина, почему у них всех работающих с наркотиками, подсаживают на них — сбежать невозможно. Некуда, особенно от количества. Такую дозу тебе дадут только здесь, вряд ли кто-то сможет на неё заработать самостоятельно после ухода, особенно с налоговой и грязными, неотмытыми деньгами. Да и уйти будет проблематично — любой бомж, который даст тебе пакетик — их бомж, который даст тебе их пакетик, предназначенный именно для тебя.       Есть только два выхода: разрушь себя или разрушь систему. Со вторым придётся попотеть. И даже так вряд ли выйдет что-то стоящее. На полицию, которая носом клюёт, лбом бьётся о стены, надеяться не получается даже в мечтах. Девушке кажется, что там и подкупать никого, в принципе, не надо. Вся система настолько часто меняется и засекречивается, что, пройдя её от начала и до конца, информация уже не будет стоить ничего. Бегунки умирают, дилеры сменяют друг друга, районные прячутся. И кто-то убивает всех, кто не придерживается всех основных правил.       Этот кто-то кажется последним звеном в её уравнении. Казался. Уже неважно. С ней расстаются, а она думает лишь о том, что стена жёсткая и угрожающе неприступная, а диван топяще-мягкий. Рядом сидит мужчина, который и пальцем не тронет её труп, а похоронят её явно не в кровати, в чьи объятия хочется рухнуть, сделать пару сотен упражнений и заснуть беспокойным сном, после выброса чистой энергии.       Блондинка плывёт, но смотрит будто осмысленно, кажется, забывая моргать. В её рту пересохло, но губы вместе с языком не чувствуются. Ей хочется пить, она больше, чем уверена, что если немедленно не осушит Миссисипи, превратится в сухофрукт. Опасность маячит где-то далеко и в то же время обволакивает, заползает под ногти. Страх горький, но съедобный, с ним жить можно, а вот без единой идеи — нет. Именно это блондинка ненавидит. Чувство наполненности пустотой.       Звук резко разрывает пространство, громким воплем отдавая по ушам — человек рядом начинает разговор снова.       — Наш лапочка Медиум хочет повысить тебя, — долистывает мужчина пачку и откидывается на спинку с бокалом, занимая уже только половину дивана, а девушка пытается сглотнуть слюну из-за воспалённой слизистой, смотря в упор на пыльный стеклянный стол, с которого уже за сегодня пару раз кто-то прошёлся носом или, не дай Бог, языком. — Ты верой и правдой заслужила позицию, как и у меня, — блондинка не подаёт виду и удивления, ведь её ещё могут убить как конкурента, а ещё она, кажется, не осознала в чём смысл. Всего и сразу, и этого перевода, и предложения, в принципе. — Но так как на этом районе главный пока что я, — улыбнулся он, всё ещё чувствуя своё превосходство, — тебя переводят на окраину. Ты будешь одной из рыцарей, а не пешек! Как тебе такая щедрость от нашего Медиума? — немного сумасшедше сверкнул он минималистичными и незаметными, но явно дорогими перстнями, а те заговорили о стакан, алыми бликами падая на комнату, как капли крови. — Ты же благодарна ему и примешь эту должность? Я был бы, конечно, рад, если бы ты осталась, но решение за тобой, — блефовал мужчина, смотря, как девушка медленно, но более свободно наклоняется, давая себе время на раздумья, вставляет глубоко в нос зелёную бумажную трубку и резко проходится ей по стеклу, трёт спинку и перегородку, переходя к носолобному углу с закрытыми глазами.       Её ещё не убили. Это радовало, но не сильно. Она настолько привыкла, что чувствовала лишь позволение на дальнейшее существование, будто с её смертью ничего не поменяется. И она знала, что это правда. Был смысл только принять следующий шаг. Никаких недо- и полушагов. Теперь она поставит по-крупному на ANTE* против крупье. Вперёд. Придётся либо выйти из игры, либо удвоить ставку на BET и продолжить.       Если она откажется, то выскажет неуважение Медиуму, а если согласится, то — уже бывшему — боссу. Был только вопрос, кто её достанет первым, и кто принесёт больший ущерб её планам. Но прозрачней этой стеклянной столешницы перед ней было лишь одно — нужно выбрать обоих. Это даже не выбор, а условие продвижения. Ещё и неплохие деньги на развитие гнилого района, который ей явно подсунут.       — Я могу остаться работать на Вас или прислать кого-то из своего района взамен, — произнесла она осипшим голосом, щёлкнула челюсть, пытаясь её зачем-то вставить, путая, по всей видимости, движение с необходимым прочищением горла. — Вы и сами преданы Сэру Медиуму, должны меня понять, я не хочу отказывать ему.       — Хорошо, я принимаю твоё условие, однако, из того района мне никто не нужен, придётся снова обучать этих регентов. И проверять, — выделил он.       «Было бы странно, если бы он согласился на левого человека, но попытаться стоило. Яснее небо, что они там не умеют нормально дела вести», — молча решала девушка, пока мужчина продолжал.       — Надеюсь, ты сможешь продолжать быть мне полезной. Не хочу терять такую миленькую малышку, — посмеялся парень, открывая подлокотник дивана и доставая оттуда перемотанный фольгой пакет. Он протянул его сразу, после того, как она разогнулась из согнутого состояния, пытаясь побыстрее закончить со всем этим. — Хорошо, фея моя, порхай домой, я пошлю завтра курьера к тебе. Никуда не переезжай и не теряйся, — парень ухмыльнулся тому, что никто не сбежит, а когда девушка потянулась за пакетом, с силой удержал его. — Моё имя Дейв, — выдавил он ослепляющую улыбку и своё имя, связывая их обетом на крови. — Мы же теперь вроде коллег, — они не коллеги, он стал выше и отдалился. — Надеюсь, что могу доверять тебе ещё больше, как равной.       Девушка кивнула, но он не отпускал. До неё не сразу дошло, что не так. До неё вообще мало, что доходило сейчас быстро. Точнее, все мысли проходили через неё какой-то невообразимо быстрой волной, как читка Эминема, а внимание попросту не заострялось на словах и образах. Но она кивнула подбородком снова, будто поняла, к чему всё это. Концентрация спала, но его глаза заставляли шуму расступиться, как Чермному морю перед Моисеем. Она видела их в коридоре, связи, только их, и они требовали имя.       — Лав. Готова быть Вашим коллегой, надеюсь, что окажусь полезна Вам. И что была полезна до этого, — она пыталась говорить как можно медленнее, осмысливая каждое слово, чтобы не сказать что-то не то, осуждающее или ставящее их в равное положение.       Её гордость должна быть ущемлена ей же самой по правилам, но не до хруста стального хребта. Так, чтобы оказать почтение тому, кто равен по роли, но не по статусу. Он дал ей своё имя, а по сути приставил пистолет к голове и поставил на таймер выстрел. Только время… Сколько осталось времени, чтобы шагнуть?       Раз.       Всем понятно, что на одну линию они не встали. Она всё ещё ниже него по статусу и роли. Всё ещё должна принимать подачки от высших и не просить ничего за свою работу. Общаться, как Маргарита с Воландом. Лишь потому, что пришла позже. Всё ещё спустя много лет «новенькая». Всё ещё заметает следы своих шагов.       Два.       Она спокойно засунула ответный свёрток и деньги в карман куртки и попыталась встать и сделать шаг, но ей моментально стало хуже, и она снова упала на диван. Парень снисходительно посмотрел на неё и снова отпил, наблюдая за попытками девушки остановить головокружение, но потом поставил стакан и подошёл к его собственной двери с другой стороны от входа и вышел.       Шаг?       Сразу послышался хлопок снова, и какой-то мужчина помог подняться, точнее просто потянул за локоть вверх и, пока её ноги путались на каблуках, вывел через другую дверь напротив. Он спустил её с лестницы и оставил на диванчике в тёмном углу за столиком, куда официант снова принёс алкоголь и стакан воды.       А блондинка лишь пьяно думала о колонне, которую теперь взорвать просто необходимо.       Время шло, а она всё вела отсчёт своих шагов к колонне в голове. Та рушилась, погребая под собой девушку и собиралась снова. Смерть показывала несостоятельность каждого её плана раз за разом. Раз за разом. Шаг вперёд заканчивался поражением через время, два больших — моментально похоронами заживо. Цитадель нерушима. Лав нужно преступление, не оставляющее следов. Решение, не то что принятое, уже нужны приготовления к его выполнению.       С её природным резвым интеллектом, казалось, сейчас не хватало времени, при том, что её мысли крутились роем, проносясь с бешенной скоростью даже для неё. Её нейроны не фильтровали, но удаляли и перезаписывали новые кубы информации. Колёсики в голове стирали шины извилин. Сегодня явно был чище, чем всегда. Такой «подарок» от Дейва был ожидаем, не передоз, но явный намёк и инициация. И она тонула под пеленой ясных идей и ассоциаций.       Музыка вокруг волновала её воду, в которой она потонула. За пеленой мыслей только биты ударяли по ней, и доносилось дрожание пола. Если бы её Я не пропало глубоко внутри, то наверняка в каждом танцующем Лав бы видела эту давящую на плечи улыбку, маленькие глаза с блестящими крапинками рубинов — отблесков алых ламп, — один взгляд которых ставит на колени. Если бы она отвлеклась и вынырнула в реальность, где кишат люди со своими проблемами, можно было бы поискать ответ в них, потому что в ней самой уже всё перерыто, перевёрнуто с ног на голову, но чисто и пусто.       Миловидную внешность оттеняло сейчас приведение мрака и мысли. Она не чувствовала воздуха и жизни в лёгких, не понимала, бьётся ли сердце или это отголосок адреналинового измельчённого стекла рвёт нутро и стучит нагайкой, подгоняя. И плевала Лав на это. Череда слов «следы», «шаг», «ошибка», «решение» стервятниками дёргали её связи в мозгу ощутимо, до отголосок в пальцах, будто рвали сами мышцы и сухожилия.       «Чего боится даже Дейв? Что может разрушить колонну крепости? Какое преступление будет для них неразрешимой задачей? Как не оставить следов для специалистов в этом? Чего боятся все и они? — обрывками отскакивали капли водопада от камней до неё. — Чего боится синдикат? Syndicus, — всплывает сразу перевод на любимый здешний язык. — Проверять».       Лав знала, что врага нужно знать в лицо, учила латынь, ещё когда отец работал на Реджинальда секретарём, но она не думала, что ответ придёт именно таким способом. Она огляделась. У этих людей только одна общая проблема, от которой они скрываются под здешним зонтом. Они танцуют, чтобы забыть о ней, думают о ней, когда бегут до такси, боятся её по приходу отца в дом. Проверка. Полиция. Это всегда проблема, хоть подкупи Генерального прокурора, хоть Председателя Верховного Суда. Всегда есть рыба покрупнее.       Не саму полицию, её расследование, намёк для общественности о грязи, её оружия, их ошибку. Полиция не может по поверью совершать преступлений, а, значит, не оставляет следов. Идея казалась такой шикарной и правильной, что у Лав не оставалось сомнений. Её маска спадала, проявляя улыбку и азарт. Стакан, за счёт заведения и входящий в её грязную плату, осушился залпом и со звоном в ушах оставлен на столике у дивана.       Блондинка в чёрном поднялась на каблуках, оглядывая зал танцующих и волнами мелькающие головы, как воздушные шарики, в которые стреляют на ярмарках. Но сюда не пронесёшь оружие, ни Colt Mustang XSP с всего шестью патронами и весом триста сорок грамм, ни тыковку Kahr CWЗ80 в шестьдесят пять миллиметров. Пятнадцать сантиметров любого другого малокалиберного короткоствольного стального члена найдут охранники у входа и в одной из восьми комнат наверху. Там, на втором этаже скрывается Дейв, меняя укрытия для каждого нового дилера.       Лав спускается с выступа и идёт через танцпол к бару и на выход. Даже если полиция придёт именно сюда, их заметят ещё до входа, а если те и проскользнут, что мало вероятно — в списках завсегдатаев их нет, легавых видно издалека, — им предстоит игра с выбором комнаты. Если их будет восемь, что тоже не вариант, в каждой пустой комнате стоит по двое амбалов, их оповестят сразу. На одного человека за дверью с максимум десятью патронами в магазине и одном в стволе придётся выстрелить сразу в две цели. Тоже не вариант.       Люди мельтешили, развевая своими причёсками и чёлками, а блондинка прикидывала по два выстрела каждый раз в лоб. Её уже убили пару раз в воображении, так она не брала во внимание пулемётную дробь, только равные условия магазинов. Полицейским путь заказан, они связаны по рукам и ногам процессуальным кодексом, который не даст им разрешение ни на осмотр, тем более обыск и уж точно стрельбу. Если не будет заложников, а заложников тут не будет. Это снова невозможно.       Прямо перед ней возникает пара молодых людей трущиеся пахом и лбом, по которому стекает пот. Они улыбаются. Один парень смотрит на закрытые веки другого, поднимаясь руками по его открытой пояснице. Девушка останавливается в мыслях, как встретить полицию и Дейва также лицом к лицу, ствол к стволу. И не находит ответа, пока на её собственной талии не появляются широкие и настолько взмокшие ладони, что влага чувствовалась через её шёлковую рубашку.       — Малышка, у тебя есть планы? — выдыхают сальным голосом на ухо, а запах травы остаётся в светлых локонах.       «План, нужен план. У него есть план? Или он знает про мой план?» — пьяно перебирает девушка варианты в голове.       — Да, план, — она проходится каблуком по его белому узкому кроссовку и слышит вскрик сзади.       До выхода ведёт только зеркальный коридор с голубой подсветкой. Она отражается худым и бледным, с синей кожей и чёрной паутине слизняком, плывущим вперёд, искажаясь от стыка к новому стыку. Её лицо принимает причудливые формы, теряет глаза между зеркалами, вытягиваясь в овал, волной опускаясь и поднимаясь снова при каждом шаге. Но железная дверь появляется резко, погружая в темноту, воздух бьёт в лицо, и тело осознаёт прошлую тошнотворную душноту. Воспоминания об этом проявляют чувства секунды назад, оголяют опухшие от недостатка кислорода нервы, переработавшие сверх нормы сегодня.       Рабочий район будто выключен из электропитания. Высотки светят вверх для самолётов, а фонари себе под бетонную ногу. Стритрейсеры на ярких обтекаемых спорткарах проносятся по широкой пустой дороге. Они завернут своими фарами потом сюда же, либо уже отсюда. Для них оголённые провода нервов, как ток по проволокам, только разжигают пламя адреналина. А сразу за рёвом шин и двенадцатицилиндровым V-образным мотором сирена.       До уровня Калифорнийских гонок им далеко. Полиция зашугает их, если не смерть. Дрифтеры из них не достают до европейцев. Чисто американская езда вперёд, сто километров за три секунды, только вот этот город не имеет дорог с такой длиной. А гонка меньше минуты — ловушка. Западня, которая просто необходима для Дэйва, но у того хватает ума не палиться и не отсвечивать от денег. А так бы патруль уже давно взял его между домов.       «Патруль», — в мозгу ворочает девчонка валун запутавшейся нити.       Что-то вроде караульного патруля. Но как заманить и Дэйва, и патруль вместе в одно место и привести эту систему в движение, девушка пока не решила. Она привыкла действовать по ситуации, но такое сейчас не прокатит. Придётся делать вид гения планирования для самой себя.       На свежем воздухе, вдали от басов и яркого буйства цвета, её уверенность в себе стойкая и решительная. Трезвость приходит со спокойствием и прозрачностью мыслей. Угольно-серая тень с тёплым грязным светом скрывают её, ведут за руку. Плавность этого родственного контакта уютная.       Теперь время ресурс, но не такой неисчерпаемый, как раньше. Принятие этого приходит после взрывного понимания в клубе фамильярно, как гость, которого ждали достаточно, чтобы прослушать о нём всевозможные истории. Блондинка чувствует себя вооружённой только информацией и фактом. Пришло время решения, и она практически знает ответ. Он мелькает в каждом магазине сигнализацией, видит каждое шевеление улицы, распознаёт маски людей и их отпечатки в карманах.       — Вот она! — кричат сзади.       Тот мужчина из клуба привёл друзей. Его сальный голос отдаётся словом «план». Девушка, не оборачиваясь, закусывает губы и, продолжая шагать, а когда снимает лодочки, переходит на бег. Сколько раз за день она пожалела о каблуках, и только раз они пригодились по-настоящему. Может, и в этот раз выйдет. Бег выходит лёгким, но через пару секунд эффект порхания от мета испаряется полностью, а сухожилия сводит от ударов пяток об каменную плитку.       «Только бы они поскользнулись на своей отвратительной сальности!» — молится она про себя Богу воров.       Понимая, что далеко не убежать, что оружия ни огнестрельного, ни холодного, кроме подошвенного нет, она поворачивается и отходит назад. Теперь она слышит своё сердце, как ничто другое. Двое мужчин не отстали. У них кулаки и мышцы, у неё проворность и каблуки, и переоценённое решение навалять. Уверенность не может покинуть её сейчас, она напрягает органы чувств, ощущая воздух в лёгких болью и титанический максимализм.       Дыхание не останется незамеченным, но следы преступления исчезнут.       — Она совсем тупая? — шуршит ветер.       Лав морщится от того, что различает слова из подворотни, и хочет шикнуть голубям, которые не могли это сказать. Чувствует взгляд на себе из темноты, и краем глаза наблюдая, как по соседней улице через дорогу идёт мужчина с пакетами еды и стволом в кобуре под курткой. Вот это её шанс. Вот это её выход. И её погибель, если такой её найдёт полиция. Не большая погибель, но существенная, если об этом узнает Дейв и, чёрт возьми, Медиум.       Поэтому она оценивает сторону с побегом дальше по улице, где её поймают уже трое. Вариант с порывом к офицеру, который если и офицер в штатском, то повяжет вместе с этим двумя, а если не полицейский, то распишет вместе с ними. Ринуться к бугаям с каблуками — вообще не считается здравой затеей. Поэтому она выбирает сторону с шуршащим ветром, темнотой и обзывательством. И выход очевиден.       — Копы! — кричит девушка амбалам, показывая на мужчину, или ему, подзывая к себе.       Пакеты из двух рук падают и человек уже бежит к ним, а Лав, видя отвлечённость, собирается с духом, скрываясь в подворотне, в которой зияют ворота препятствием, что девушка и пытается преодолеть. Спрыгнув два метра и оборачиваясь, она слышит приближающиеся шаги двух пар к ней и одни к мужчинам. Впереди ещё один забор и выход на параллельную улицу. Решение перемахнуть снова — глупое. Три мужика залезут быстрее. Но её хватают за рот и уводят к стене с дверью в подвал. А подвалы в этом городе сигнализируют только об одном.       — Шизанутая, — шипят над ухом, закрывая дверь на ключь ей перед носом и погружая в полный мрак. — Ты же угашенная, какие копы?       — Тут же есть выход через другой дом? — спрашивает она у тени, когда её отпускают.       — Так ты так хотела выйти из игры? — смеётся парень, голос хрипит в шёпот. — Может, тогда тебя просто сейчас и прикончим?       Такое пренебрежение к районному раздражает. Она Дейв, за такое он своего прикончит, но Лав не знает, чей подвал, а, как следствие, чей это человек. Единственное, в чём она уверена, так это в том, что никто бы не успел, кроме Дейва, захотеть её прикончить. Её другим «коллегам» не представили. А, значит, бегунок решил показать свои права и силу подвала. Смешно.       — Парень, это не игра, а моя работа. Если в этом подвале вы играете не в производство, тогда я спускаюсь, а прикончить решает начальство, а не я и уж точно не ты.       — Только не так быстро, — её силуэт начали ощупывать. — С какого района?       — Донесёшь? — хмыкнула она, когда чужие руки похлопали по талии и косточкам бёдер, спускаясь по ногам.       — Придётся сначала проверить тебя, — согласились с ней.       — У тебя мало времени до того, как они начнут ломиться в дверь, — уже измывалась она.       — Это частная собственность, — строго отбили аргумент. — Имя. Район.       — Я не знаю ещё свой район, — честно созналась, умалчивая об имени и прозвище.       — Бегунок из рекрутов? Тогда затянется определение под прикрытием ты из копов или наш. Легче убить, — послышалось шевеление одежды и открытие кнопки кобуры.       — Меня перевели из Центрального округа, — цыкнула она, резко понимая, что придётся выпендриваться, — с дилера на место Районного. Я уже три года не бегунок.       — Мэм, — переобулся парень, но Лав чётко услышала фальшь и выдох при ухмылке.       — Мэм, — подтвердила она обращение к вышестоящей женщине, — и мэм хочет домой. Спускайся первым, не хочу чувствовать дуло у спины.       — Но я всё равно не могу включить свет. Держитесь за меня, — прошептали с сарказмом эхом на площадке, но предложение не приняли, отпихивая руку.       — Веди, — приказала она, чувствуя, наконец, власть, к которой стремилась.       Парень прошёл вперёд и начал спускаться. Упираясь на стену и слыша чужие шаги, представление о размере ступеней само пришло в голову, и вниз она двинулась уверенно. Через несколько метров под землю, проводник завернул с лестницы, которая продолжала вести вниз, к коридору с вереницей дверей подвалов и сараев. Рука девушки задевала за ручки на стенах и щели, цепляя заусеницы и собирая грязь.       Холод от плит на полу, каменных стен морозил открытые участки кожи, заставлял не чувствовать ноги до колен, пробираясь колючим ощущением выше. Смрад пыли и прогнившего дерева, затхлости и плесени забивал лёгкие. Склады не кончались, а она кожей вкушала всё несоизмеримое могущество этого района, к которому она больше не принадлежала. Главного района в центре производства и удовольствия города.       Коридор не кончался, но тихие шаги прекратились, Лав тоже остановилась. Послышалось попадание с первого раза ключей в скважину, их повороты и противный оглушающий скрип. Снова железная дверь на пути, которую закрыли, как только девушка вышла на новую площадку лестницы. Главное, нужно было понять, где стена и есть ли спуск, чтобы не грохнуться ещё на этаж вниз.       Но парень уверенно начал подниматься, двигаясь спокойно по мраку, в котором не было видно носа, не слышалось движение ветра и улицы, не предполагалось никаких ориентиров. Он шагал вверх, а девушка стояла, пытаясь прислушаться и понять сторону движения. Её внутренний компас, кажется, вертелся во все стороны, Лав пропускала его шаги и уже не помнила, где дверь из которой она вошла.       Она пошарила ногой и сделала неуверенный шаг, пока голос не поторопил её, помогая понять сторону. Пытаясь нагнать человека, девушка несколько раз ударилась пальцами ноги, но не издала не звука. Спускаться было легче, но она сумела подняться до платформы и выхода, когда несколько заслонок на новой двери щёлкнуло, а ключ, снова вошедший ровно в цель, повернулся.       — Мэм, на выход, — в темноте он положил ладонь девушки на ручку, не позволяя открыть раньше и увидеть его лицо на свету, — или мне сделать одолжение и проводить Вас до дома? Только в этом случае не гарантирую Вашу безопасность, — девушка нахмурилась и к ней сзади приставили ствол, отпуская руку и шагая за спину. — Я пока не скажу Медиуму о тебе, но могу передумать, — железные нотки голоса отпечатались в подсознании, а парень отошёл и вытолкнул Лав на улицу.       А у той прошёл мороз по коже и мурашки. Не от хлопнувшей железной двери, не звука ключа и нескольких запоров, а от слов. Не доложит, а скажет, не своему начальнику, не даже Дейву, а Медиуму. Понятно почему его ствол доставался так легко и просто — при любой возможности убить человека, он бы не задумался, а его «мэм» звучало так наигранно. Это был не бегунок, не охранник, не дилер и даже не районный. Она наткнулась не на колонну, а то, что обитало выше этажами, на самой крыше.       Девушка стояла босиком на улице и, чувствуя щепотку страха, расплывалась в улыбке. Всё неважно. У неё есть план для Дэйва, её повысили, а теперь она встретилась с монстром. Новое дыхание открылось для того, чтобы продолжать в быстром темпе и бешеным усердием. И дойдя до дома в раздумьях, прежде чем упасть и заснуть, она достала Bersa Thunder З80, лежавший рядом с револьвером Smith&Wesson M60, из сейфа с деньгами, сложила туда свёрток и заперла. С пятьюстами шестьюдесятью граммами стали и восьмью патронами спалось намного правильнее, а подушка на них казалась мягче.       Это были те следы, которые оставили в ней все эти преступления. Её параноидальные переживания и беспокойные короткие сны. Она должна толкнуть на преступление и создать чужие следы, чтобы стереть свои. Как переклеить обои. Как сжечь мир из фотографий, чтобы стало чисто, а пепел накидать под чужой дом. Её преступление должно оставить после себя следы. Она должна их создать, и это получится. Лав сжимает свою аргентинскую громовую Берсу, а думает о старом Смите и Вессон.