Легенда о Боге Смерти

      — Вместе? — Кира ведет бровью, внимательно смотря на женщину. Та ведёт руками и неловко поджимает губы, кивком головы приглашая пройти дальше.       Ласточкина поворачивается к Разумовскому, устанавливая зрительный контакт с мужчиной и внутри все трепещет.       — Вместе, конечно, — ласково отзывается женщина. — Ты, Кира, с мамой и братом сюда приезжала, разве не помнишь?       Мужчина пропустил девушку первой. Здание детского дома, отремонтированное на деньги благотворительного фонда Серёжи было просто огромным и прекрасно светлым.       — Нет, я... — Кира едва пошатнулась, оглядываясь.       — Вы ещё с Серёжей вместе все время были. Я поэтому и...

Вместе.

      Воспоминания забирали в цепкие лапы и птицей уносили назад, в далекое и позабытое прошлое, покрытое туманом забвения. Кира не помнила ничего, что было до ее семилетия: посттравматический синдром, как говорили врачи.       Прохладный морской ветер подхватывал детские соленые слёзы. Порывы касались нежных девичьих щёк подобно пальцам матери. Она утирала капли сухими ладонями, обнимая старую игрушку, прижимая ее к себе обеими руками.       Колени сбиты в кровь, напротив - компания старших, страшных, злых. Как кот среди собак она задыхалась от слез, прижимаясь к огромному бревну и едва ли не падала. О Егоре можно было забыть: он едва ли затерялся в женской комнате, проводя время с уже знакомыми друзьями. Но для Киры это был первый визит.       — Отстаньте от неё!       От него на холодном берегу тянуло теплотой и отсутствием доверия к самому себе - рыжие пряди все ещё детских волос на свету танцевали золотые пляски.       — Тебе че, ещё надо? — хамовато выплюнули местные хулиганы, начиная целиться камнями в новоиспечённого спасителя и Кира зажмурилась, начиная жаться к бревну ещё сильнее.       Потом было много разборок. Детских слез, крови с разбитого носа.       Аделаида, крутя большим подолом платья извинялась перед ещё молодой воспитательницей, пока Кира сидела в ногах у опустившегося по стене четырнадцатилетнего парня и ватными дисками вытирала кровь с его лица.       — Извини, — просипела светловолосая девочка, касаясь багровых щёк маленькими ладонями. — Я так больше не буду.       Он долго молчал, но когда в благодарность она потянулась за объятиями, устоять не смог - все таки гордость за спасение маленькой тушки давала о себе знать. И пусть Серёжа знал, что все это не закончится, девочка, представившаяся Кирой, наконец-то была спокойна и не плакала.       А когда на прощание она вдруг назвала его «дядей героем», внутри что-то щёлкнуло.       И с тех пор, когда бы она не приезжала, Разумовский встречал ее первым, чуть позже познакомив и с Олегом, который, почему-то, новую знакомую не принял.       И даже когда спустя год она вернулась снова, вся запуганная и в шрамах, Кира обняла его вновь. Аделаида тогда, как сам Разумовский помнил, очень удивилась, но ничего не сказала против, в очередной раз уходя поболтать с воспитательницей.       Маленькая не говорила, что случилось, но он чувствовал, что произошло что-то страшное — теперь Кира не обнимала даже мать, но от его рук не уходила. Всегда припадала к ним как маленький котёнок, как в последний раз.       И, наконец, их последняя встреча состоялась в тот миг, когда Кира должно было исполниться девять. Последнее, что видел Разумовский - два ее больших глаза в слезах и белую птицу, которую сама Кира никогда не выпускала из рук.       Это был ее подарок на последнюю встречу.       И что же? Что в итоге?       Завеса прошлого оказалась позади, верно?       Теперь Разумовский, по инерции двигающийся дальше, понимал, чем был вызван тот самый трепет внутри в первую встречу на улице. Он поймал женский взгляд, кожей почувствовал ее дрожь и упустил момент, в который Ласточкина упала в его руки, пряча нос, утыкаясь в его же грудь.       — Что с ней? Воды? — заволновалась Татьяна Михайловна, наконец переставая рассказывать что-то неинтересное.       Разумовский едва заметно качнул головой, находя женскую руку и аккуратно взял ее в свою, второй поглаживая напряженную спину. Он чувствовал, как беспокойно поднимается женская грудная клетка и хотел помочь, но сам не знал, что на все это сказать.       Он чувствовал, конечно. И только выходя из больницы спустя несколько дней после операции все вспомнил и понял, нашёл оправдание своим чувствам, но никак не мог понять, что случилось на ее восьмилетие.       — Кир, — тихо позвал Сережа, опускаясь к ее уху. — Все хорошо, слышишь?       Она судорожно закивала, наконец отстраняясь и заглянула в чужие глаза, сглатывая. Нет, этого быть не может.       Девушка мотнула головой пару раз, пытаясь избавиться от навязчивых мыслей.       — Я оставлю вас, пожалуй, — ласково улыбнулась женщина и поспешила удалиться. Это была та самая необходимая комната, в которой можно было найти письмо с ключом.       Руки дрожали. Кира закусила губы, кажется, прокусывая нижнюю до крови. Тело бил мандраж, ноги не слушались и становились ватными, а в горле пересохло.       — Значит, — Сережа наклонился, укладывая голову на женское плечо и прикрыл глаза, судорожно выдыхая. — Я все это время знал тебя.       — Поэтому ты решил помочь мне?       — Нет, — Разумовский зажмурился. — Я не знал, что стало с тобой после нашей последней встречи. Не мог знать. Не мог найти, совсем ничего. Все, что я к тебе чувствовал, оно... утонуло в прошлом, понимаешь?       — А теперь?       — А теперь... Слишком сложно, ты сама все прекрасно понимаешь. У меня много работы, но ты достаточно холодна, я думал... Скажи мне, что случилось после нашей первой встречи?       Она вздрогнула, подходя к стеллажам ближе. Избегала мужского взгляда.       — Не сейчас. У нас есть дело.       Сережа раздраженно выдохнул, ненадолго отворачиваясь. Почему она вела себя так холодно, пока его буквально разрывало на части от чувств?       Позволь вмешаться.       И Птица внутри хотела убить ее, уничтожить, за все те слабости, которые Разумовский позволял себе.       — Смотри, — выпалила девушка, указывая на письмо. — Стекло поднимается? Нужно достать его оттуда, там тот же символ лилии, что и в дневниках матери.       Сережа вновь выдохнул, подходя ближе. Он выдержал некоторую паузу, задерживаясь на женских глазах и тихо, едва заметно согласился, поднимая стекло.       Когда письмо оказалось в женских руках, Кира тут же принялась его ощупывать. Она оказалась права: спустя несколько секунд поиска пальцы нащупали что-то твёрдое. Ещё через пару секунд в ее руках лежал старый ключ.       — Это должен быть он. Нам нужно вернуться в дом.       — Нет, — Сережа отрицательно мотнул головой. — Нельзя. Вспомни, что говорил Егор и тот факт, что там кто-то шлялся. Это небезопасно. Я могу съездить сам. Завтра. А ты останешься дома.       — Но...       — Это не обсуждается. Ты никуда не поедешь.       Она нахмурилась, пряча ключ в карман.       — До свидания, Татьяна Михайловна. Спасибо за радушный приём, нам пора.       — Ты все ещё дуешься?       Судя по тому, как в Разумовского улетела подушка, ответ был положительным. Он и не заметил, в какой момент Кира успела повесить ключ на нитке на шею, но сейчас она сидела в своей комнате и пыталась читать. Почему пыталась? Да потому что он наведывался сюда уже третий раз за час, всегда уходя с недовольным выражением лица.       — Значит, я пойду и выпью один.       — Стой, — уловка сработала: Кира наконец повернулась в его сторону и вылезла из под одеяла, показывая только светлую голову. Выглядело это просто умилительно. — Та игрушка... ну... которую я подарила тебе тогда... Она все ещё у тебя?       И через пять минут Кира стояла в главной комнате у дивана и держала в руках большую белую птицу. Сережа держал ее на память и на трудные времена: она помогала справиться с тоской и с той частью негативного, что в мужчине присутствовала.       Правда... теперь даже самой Ласточкиной не хватит для того, чтобы унять первосортный гнев Птицы.       — Нальёшь мне? — тихо спросила девушка, подходя к мужчине немного ближе и через несколько секунд он протянул ей бокал с шампанским.       За окном опять шёл дождь. Ласточкина опустилась на диван, держа бокал в одной руке, а второй уложила игрушку на колени.       — Извини, что так отреагировала в детском доме. Я просто... — Кира поставила бокал на столик, запуская обе руки в светлые волосы и сдержанно выдохнула. —...не каждый день вспоминаешь, что Разумовский - тот самый парень, который в детстве помог тебе.       — Это как-то пугает тебя? — он уселся рядом, внимательно смотря на девушку.       — Нет, просто... Это очень сложно, Серёж, правда... Я знаю, почему ты оказался тем самым исключением из правил с гаптофобией, но...       — Но? — Разумовский вскинул брови.       — Мне страшно, что это повторится. Я боюсь, очень боюсь, особенно после той встречи на открытии Золотого дракона...       Капли дождя били по стеклу башни, несомненно успокаивая, но это было не то. Признаться в чем-то настолько сокровенном - это словно кожу живьём снять и предстать перед Разумовским такой неидеальной и неправильной.       Кира укладывает голову на его плечо, переплетает пальцы, рвано выдыхает.       — Когда мне исполнилось восемь, да? — голос дрогнул. — Меня изнасиловал друг семьи, Серёж.       Он задрожал, сердце пропустило пару ударов. В следующую секунду Разумовский прижал Ласточкину к себе настолько, насколько это было вообще возможно, мечтая проломить себе рёбра и спрятать ее там.       Птица внутри клокочет. За неё убей, говорит.       — Не повторится, слышишь? — шепчет он едва слышно, поглаживая ее по спине. — Я этого не допущу.