Je crois en moi

30 апреля 1891 года, Лондон Дело движется к развязке. Не таким образом, как я ожидал, но планировать с гарантированной точностью, когда развитие событий зависит не только от меня, практически невозможно. Планы приходится менять, стараясь на ходу уловить неочевидную выгоду, которая заложена в любой ситуации. Я покривлю душой, если скажу, что когда-либо думал о том, чтобы свести счеты с собственной жизнью. Нет, такие мысли мне не свойственны. Как и не свойственны многим другим, кто живет ради достижения великой цели — некогда терзаться душевными муками, когда на кон поставлен смысл существования. Однако мы страдаем предрасположенностью к иной печальной крайности. Обостренное чувство долга и ответственности порождает готовность принести себя в жертву во имя миссии, бремя которой добровольно взвалено на собственные плечи. Наш марш на Голгофу кажется триумфальным героическим шествием, а потому умереть за чужие грехи можно вполне безрассудно и с легким сердцем. Но я никогда не был идеалистом. Принести себя в жертву во имя компенсации перед Богом чужих пороков — по истине, нецелесообразное решение. Люди едва ли поймут смысл этого поступка и со стопроцентной вероятностью продолжат вести себя столь же малодушно, как и прежде. Смерть героя ничего не меняет. Разве что, привносит в фольклор новые сюжеты. Поэтому я не хочу умирать. Но должен, осознавая всю бессмысленность собственной смерти. Это ли абсурдная неизбежность не печальнее всего? Тем не менее, я честно признаюсь в собственном нежелании того, чтобы народ вместо «Преступного Наполеона Лондона» увидел самого обычного «преступника». Ни для кого не секрет, что оказываясь разоблаченными, многие харизматичные злодеи не могли больше носить маску внушительного персонажа и оставались жалким посмешищем до конца своих дней. Потеря лица, крушение репутации и легенды, которая сложилась вокруг имени Мориарти — самое страшное, что может произойти со мной. Не сама жизнь имеет ценность, а то наследие, которое она, завершившись, оставит после себя.

***

4 сентября 1891 года, Нью-Йорк Прошло ровно пять месяцев. Физически чувствую себя достаточно хорошо, и мало что теперь может напомнить о той ночи на Тауэрском мосту. Разве что, сны стали более беспокойными и мигрени накатывают все чаще... И тоска... Невыносимая тоска от утраты собственной идентичности заставляет меня погружаться все глубже и глубже в беспросветную апатию. Будто бы я так и не вынырнул из вод Темзы, плотно сомкнувшихся над моей головой, и до сих пор продолжаю опускаться все ниже и ниже, в черную мутную пустоту, ожидая, наконец, коснуться дна, которого почему-то так и не могу достичь. Сковывающее по рукам и ногам состояние неопределенности и бесцелья — вожделенное умиротворение спокойной жизнью обычного человека, которым я никогда не был...

***

9 сентября 1891 года, Нью-Йорк 4 мая 1891 года — официальная дата смерти Уиллиама Джеймса Мориарти. Однако реальный человек, который действительно носил это имя как данное при рождении, мертв уже более пятнадцати лет. Теперь все расставлено по своим местам, и у меня снова остается только то, с чем я пришел в этот несовершенный мир — подлинное имя, о котором надежно молчат мои братья. И теперь еще ОН: мой дорогой друг. Шерли... Он продолжает называть меня «Лиам», и отучить его от неактуальной фамильярной привычки уже не представляется возможным. С другой стороны, может, оно и к лучшему: «Бобби» будет звучать уж слишком сардонически из его уст… Мое настоящее имя - Роберт, и никогда прежде оно не казалось таким катастрофически неподходящим...

***

23 марта 1892 года, Лхаса Мы постоянно в разъездах. Наверное, если бы мне не пришлось «умереть», то я бы никогда бы не нашел времени на путешествия за пределами Англии... Работа, которую мы выполняем вместе, позволяет мне маскировать за напускным энтузиазмом ухудшающееся депрессивное состояние. Шерли находится в своей стихии — распутывает сложные загадки, а я... Я просто помогаю решать противоречивые ситуации. Но подобного рода деятельность совсем не приносит никакого удовлетворения. Слишком... Мелко? Да... Я настолько привык к масштабности своих планов, что все эти истории, зацикленные на отдельных личностях и не имеющие значительных последствий для общества, вызывают лишь горькую усмешку. Чем сильнее Шерли стремится загрузить делами, которые находит из самых разнообразных источников, тем отчаяннее ощущается собственная никчемность. Я глубоко уважаю Шерлока за смелое решение, принятое им полгода назад, но… Счастливым и обновленным благородное спасение меня, к сожалению, так и не сделало…

***

19 января 1893 года, Хартум У меня были братья, товарищи, единомышленники и поклонники. Но среди всех этих людей никогда не находилось того, кого бы я мог считать настоящим другом. Ни с одним из них не доводилось испытать ощущения окрыленного свободой от условностей исключительного, почти интимного, взаимодоверия... И даже не предполагал, насколько нуждался в нем. Сейчас я называю Шерлока своим единственным другом. Не думаю, что ошибусь на перспективу, если рискну положиться на него по ключевым вопросам. Должен признаться, что некоторое время назад пытался найти подтверждение тому, что это нечто большее. Но, к собственному разочарованию, достаточно быстро убедился в том, что Шерли не вызывает настолько сильного эмоционального отклика, который можно было бы назвать страстью. Поэтому чувства, которые, вне всякого сомнения, существуют с моей стороны, более походят на отношение к родственнику. Однако почему-то… Несмотря на это... Я не могу перестать терзать себя вопросами, ответы на которые никак не могу спрогнозировать. Сохранится ли его столь сильный интерес ко мне и в дальнейшем? Или наше взаимодействие превратится в отягощающую банальность, построенную на череде ностальгических воспоминаний по ушедшим дням, наполненными недоказанными догадками? Не стоило ли умереть по-настоящему, чтобы за маской «Лорда преступности» Шерлок не успел разглядеть живого человека?.. Впрочем, еще не поздно передумать… _____ Je crois en moi (фр.) — «Я верю в себя». Девиз на родовом гербе Мориарти.