Серёжа и Сиара

Я сидел на старом металлическом столе для пинг-пинга с которого отлупилось много краски; был закат, все было лакировано розовым солнечным светом, пели птицы и шумел ветер, это было начало лета и никто уже не учился в этой старой школе; стадион подле неё был пуст. Чёрные кипарисы раскачивались в небе. Вдали небо прокалывала красная телевышка. Рядом со школой за забором стояло старое здание с башней, вокруг которого были рассажены клены, их могучие зелёные кроны шептались под дуновениями тёплого ветра. Меня несколько разморило и я решил лечь. Небо было розовое с персиковым, такой нежный, красивый оттенок, тут послышался шум; я перевернулся со спины на живот и полусел и увидел в воротах приближавшуюся ко мне фигуру; это была девушка примерно моего возраста с темными волосами в легком фиолетовом платье, которое трепетало пока она шла. На ногах были белые гольфы. Я видел её и раньше, но обычно всегда поодаль и никаких чувств она во мне не вызвала. Она села рядом с кроткой полуулыбкой. — Привет. — Привет. Она улыбнулась чуть шире. — Как тебя зовут? — У меня нет имени. Это что-то новое. — Ну другие как-то же тебя называют. — Другие? Друзья в смысле? У меня их почти нет, а те что есть называют меня по-разному. Ладно, давай я буду для тебя Сиарой. — Сиарой? — Да, однажды это имя приклеилось ко мне. Оно взято из старого детектива, написанного под псевдонимом одной всемирно-известной писательницей, которой как и мне следовало бы чаще держать язык за зубами. — сказала она и тут замолчала, — а тебя как зовут? — Сергей. — Серёжа, — она облизнулась и улыбнулась ещё шире, — старое имя. — Старое? — Сергестус — друг Энея, героя Троянской войны, привезший предков Ромула и Рема в Италию, где они впоследствии заложили вечный город. — Вот оно как. — Я заметила что тут у многих имена либо римские, либо греческие. Хотя твоё этрусского происхождения. Как бы то ни было, славно что они продолжают жить. Она легла на спину. Мы смотрели друг на друга. Она не была красивой, но что-то было в чертах её лица, или в манере речи, что приковывало взгляд, хотя при этом в ней было что-то неправильное. Тёмные волосы покоились вокруг ее лица как некий нимб. — Но почему у тебя нет имени? — У меня нет не только имени, но и определённой формы, родины, цели. — она приподнялась на локтях, — я… думаю, я очень стара и видела многое, хотя не уверена в этом, так как я очень многе забыла. Я знал, что она скажет что-то в этом духе, хотя не знал откуда это знание явилось. — А зачем тебе я? Она села; взяла мои руки в свои и скренила голову набок. — Ты напоминаешь старые греческие статуи, которые разбросаны по свету. Я много смотрела на тебя издали и наконец решила подойти. Юноши любят заниматься спортом почти голыми. «Гимнастика» от греческого слова «гимн» — голый. Греческие юноши занимались спортом вообще без ничего, но сейчас, в это время и в этом месте, — она обернулась вокруг, — так не принято и посему на тебе всегда были спортивные штаны и краешек твоего нижнего белья выглядывал наружу. Я делала вид, что лазаю в телефоне или крашу ресницы, но на самом деле я бесстыже пялилась на тебя, на твою точеную фигуру, широкие плечи и сильные руки, думала о том, как было бы славно с тобой пофлиртовать и вот она я тут и мы говорим о всякой чепухе, а не ебемся на этом столе, что было бы куда более продуктивным времяпрепровождением. Ее рука заползла мне под рубашку, мне стало не по себе, я отдернул ее. — Ты не хочешь меня? Я отрицательно покачал головой. — Но почему? Тебе нравятся юноши? Я могу принять форму юноши. Какого ты хотел бы? Райана Филиппа? Хотя у него лицо не очень. Кита Харингтона? Или какого-нибудь никому неизвестного актёра из какого-нибудь старого фильма? Или тебе нравятся чудовища в духе Лавкрафта? Или тебе надо видеть как я испражняюсь? Или у тебя стоит только на азиатов? — Я никого не хочу. — Ты такой зажатый. Она приобняла меня и мне было это неприятно, но я ничего не стал делать. — Никого? Знаешь, будь я тобой, что в принципе возможно, ведь я могу принять твою форму и украсть твое имя, то я бы просто лежала на кровати и смотрела на себя в зеркало, дергая себя за елдак. Если бы я была режиссёром и экранизировала миф о Нарциссе, я взяла бы тебя на главную роль, хотя ты и не грек, впрочем американцам не стыдно играть греков, так почему же должно быть стыдно другим. Её рука заползла мне между ног и я почувствовал как она стала сжимать и разжимать мой член. — Ну же, Серёжа, давай, позволь мне распалить тебя а потом я лягу и ты выебешь меня. — Нет, — я встал и отбежал в сторону, — с тобой что-то не так, но я никак не могу понять что, и никакого желания выебать тебя ты у меня не вызываешь. — А с тобой разве все так? Красавчик, который не хочет ебаться. Асексуал. — Ну и что с того? — Зачем ты полуголый занимаешься на турниках? — Потому что… потому что мне жарко. — Ну и почему после этого вопросы почему к тебе липнут извращенки вроде меня? Думаешь ты привлекаешь внимание только меня? Вы, красавчики, притягиваете взгляд; ваша красота, — она легла на спину и раздвинула ноги и стала снимать с себя трусики, — веками соблазняла как людей так и богов, а также темных существ иного толка. Будь я Зевсом я бы взяла тебя прямо тут, изнасиловала бы, и была такова; я могла бы проклясть тебя или сделать ещё какую-нибудь гадость, будь я самовлюблённой нарциссичной богиней вроде Афродиты, но я не хочу этого делать. — она швырнула трусики в сторону на пыльную беговую дорожку. — Но ты не бог и не богиня, ты никто, и ты не станешь меня насиловать. Она запустила пальцы в свою вагину, ничего не сказав. — Ты винишь меня за то что я тебя соблазнил? — Ты сделал это ненарочно. Мужчины винят девушек за откровенные наряды, а девушки парней нет, хотя, конечно жаль. Уходи Серёжа. Все с тобой ясно, ты просто шутка — красавчик с телом греческого бога, сладкоулыбающийся и прозорливый с именем друга самого Энея… но нам с тобой больше не о чем говорить. Я глядел как она перебирала пальцами свои половые губы и клитор и чувствовал странное отвращение. Обычно ебля не вызывала у меня отвращения, я относился к ней ровно, но в этой девушке без имени и без формы было что-то неприятное и это не имело отношения к тому, что она призналась, что следила за мной или к тому, что она сказала, что изнасиловала бы меня будь она Зевсом; она была как будто бы действительно очень стара при молодой наружности, манера ее речи и движения были несколько нервозны и ее неумелые и заранее обреченные на провал в силу моей незаинтересованности попытки меня соблазнить лишь еще больше испортили общее впечатление. Она стонала пока все вокруг затапливали сумерки. Я ушёл до того как она кончила, осознав что больше никогда не появлюсь в этом месте вновь. Греческие юноши занимались спортом голые и наверняка потом оказывались в постелях со своими друзьями, дрочили друг другу елдаки и сосали залупы, делали друг другу хэппи-енды на лицо и сладко улыбались; никакие нимфы голыми никогда не ходили, но на них все равно набрасывались все кому не лень и ебали их, а потом с некоторыми из них случались ещё более ужасные истории, как с Медузой например. Мне стало мерзко. Я вышел за ворота школы и пошёл вниз по дороге, которая вилась между гаражей с одной стороны и большого жилого дома с другой. Внизу дороги был сосновый лес и старое здание с башней с кленами вокруг. Там был маленький парк с фонтаном. Я думал куда пойти — в лес или в парк, но потом выбрал парк. Старый фонтан давно высох, я сел на лавку рядом с ним. Вокруг были невысокие пальмы и кусты, в вышине надо мной раскачивались клёны, а напротив вздымалась высокая каменная стена с большим окном, за которым не было видно никакого света. Я взглянул на свои руки: мне было неприятно, что она трогала их. Она трогала мою грудь, она говорила обо мне лишь как о способе своего удовлетворения, и чем больше я думал об этом тем более мне хотелось убраться подальше от этого места, от этого района, она ведь где-то поблизости, смеркалось, лучше уйти, тут рядом бродит некто, кто может принять любую форму, я встал и направился прочь, странно, фонари не зажигались, было странно пусто, я никого ещё не видел, я стал идти быстрее, надеясь добраться до остановки и убраться отсюда восвояси, тропинка вилась между парком с одной стороны и спортивной площадкой с другой; мне показалось, что я что-то слышал, сдавленный хрип в шёпоте листьев, пальмы раскачивалась, темнело, тут я понял тех нимф, которые жили в ужасе перед богами и сатирами, я перешёл на бег, тропинка вышла на дорогу, я побежал вниз, ветер дул в лицо, темнело, огромный недостроенный дом возвышался над улицей, я бежал вниз, дорога вышла на другую дорогу, по которой туда сюда ездило много машин, там внизу была остановка, кажется все, кажется все, при виде машин мне стало спокойнее. Я стал бежать медленнее и даже позволил себе обернуться: никого там не было. Но мне всё равно хотелось сменить и форму, и имя и убраться куда-нибудь подальше и из страны, и из эпохи. И никогда больше не раздеваться за пределами дома. Мир полон чудовищ.