Ночь в Сохо

      Ускорению не смягчить падение. Чем быстрее — тем лишь больнее.       — Каким ветром тебя сюда занесло?       Андер не отстраняется, когда Патрик подсаживается вплотную, но занимает оборонительную позицию — вполоборота. Правая рука на территории незваного гостя водружена на барную стойку, ограждая его невидимым, но чутко осязаемым блоком. Тот опускает коктейльный бокал рядом, и стёкла — кристалльно-прозрачное и тонированное под изумруд — встречаются в беглом серебряном перезвоне.       — Шутка судьбы, — косая ухмылочка обнажает до блеска отнаждаченные жемчужные зубы. — Так бывает: убеждаешь себя, что мосты сожжены, но неведомая сила тянет к тебе свои шаловливые ручонки. И ты раз за разом возвращаешься.       Андер пропускает застоявшийся в горле глоток, когда Патрик выдерживает паузу и мастерски, по-скоростному, оценивающе сканирует завсегдатаев позади.       — Ты ведь тоже не смог пройти мимо меня, хотя — я уверен — предпочёл бы не опознать.       Андеру дурно от своей наивности: меньше всего он рассчитывал напороться на — как выяснилось — жертву их с Омаром незадавшейся полиамории. Лондон. Он засел где-то на подкорке. «Я из Лондона, но буду учиться здесь. Мой отец новый директор», — врезалось в память куда сильнее, чем озорной комментарий про «милый перчик». Тема овощей вскоре замялась, но Лондон...       Он и не подозревал, что сосед по душевой лейке вот-вот рванёт в свободное плавание, исследуя не столь потаённые закоулки Старого Света, одним из которых суждено будет стать пестрящему на всю улицу «Ку» на Лайл-стрит. Андер готов изобрести сотню оправданий, ссылаться даже на непослушные ноги, что сами собой привели его в это блудливое царство, силясь убежать от истины — это досадное совпадение где-то на уровне почти привычки, периферийного когнитивного программирования.       Каков хитрец.       — Давно ты в столице Великобритании?       Тупая, пережёванная и выплюнутая шутка. Эта пережатая английская манерность. Из его уст звучит как эстетский анекдот.       Андер потирает нос. Он будет делать всё что угодно, лишь бы настроить себя не смотреть в глаза.       — Я здесь проездом.       На подмогу заготовлен план: следующая остановка — шотландские пустоши. Желательно туманный остров с отвесными белоснежными берегами. Безлюдный. Отару овец с пастухом он ещё потерпит, но на этом с него хватит. Ни единой души он бы не видел и не слышал. Впрочем, и здесь никого особо не разглядишь: толпа, взявшая их в кольцо, сливается в одно грязное, цветастое пятно, необычайно громко звучит лишь журчащий по лабиринту его подсознания голос.       Патрику фиолетово.       — Надо же, — он изящно приподнимает и без того изящную бровь. Идеальная геометрия идеального Патрика. Настолько идеальная, что корёжит. Андер бесконечно смотрел бы на эти будто наштрихованные на тетрадных полях дуги. — Андер, которого я впервые приревновал, не шарил в гейских тусах. А этот уже вынюхал все злачные места.       Отвлекается от коктейльной трубочки и съезжает взглядом на экран. В приглушённой яркости нет никакого смысла: в эпилептическом полумраке неоновые всплески окропляют их лица и тела кислотным заревом, и рассеянный белый свет в калейдоскопе огней отнюдь не выделяется.       — Признавайся, демон, где ты обронил Нуньера?       Он легонько постукивает пальцем по изображению — свежему посту в вездесущей соцсети. Андера покоробило: два закадычных друга — вместе. Как тогда, ещё при Поло. Как раньше. Как будто. Полупрозрачный, еле брезжущий образ встревает между ними, дурачащимися на фоне проносящейся мимо консервной банки местной подземки.       Этот мираж — не более, чем игры разума. Ты — оболванивший себя слепец. Можешь беспрестанно воображать, что жизнь вернулась на круги своя, но раз ты в очередной раз себе это внушил — посмотри на визитёра напротив и вспомни его имя.       Его имя не Омар.       Он не прогнётся и не позволит начать всё сначала.       — Он уехал сегодня. Я только из аэропорта.       Они в самом деле разошлись в Хитроу. Гораздо значительнее не факт прощания, а то, каким оно вышло. Картина явственно встаёт перед глазами, Андеру кажется, что он слышит окутывающий их обоих запах вымученной разлуки, скрытой вуалью верхних нот привычной дружеской беспечности: Гусман притягивает его к себе, заключает в объятия, похлопывает по спине и бормочет на ухо какой-то вылитый рекламный слоган — «Будь собой, следуй за мечтой». А затем вытаскивает ручку чемодана, хватается за неё ещё крепче, чем в последний раз за его руку, разворачивается и удаляется вперёд. Ставит последнюю точку в главе их совместных блужданий. Внутри — пожар. Один раз Гусман уже отвернулся от него, и он не может позволить этому повториться.       Но позволяет.       Андер отпускает Гусмана.       Они всё равно ещё встретятся.       И не раз.       Лишь бы как можно скорее — у них мало времени.       — Что же, теперь ты предоставлен самому себе? Неплохой повод оторваться в Сохо, — Патрик смаргивает завесу меланхолии и продолжает в привычном одухотворённом тоне как ни в чём не бывало. — Кстати, я по совместительству менеджер этого местечка. Так что угощайся за мой счёт.       — Здесь что, играет та же песня?       Та же песня, как в тот вечер, когда они махнули текилы. Когда Патрик облизал соль с его шеи. Когда обсасывал его дрожащие пальцы, еле удерживающие грёбаную лимонную дольку, прожигающую кожу кислотой. Когда они впервые трахнулись.       Патрик мечтательно прикрывает глаза. Смоляные ресницы оседают к румянцу щёк, будто опахала.       — За душу берёт, правда?       — Она у тебя ещё осталась?       По-хамски. Вырвалось. Язык развязался. Лицо Патрика каменеет.       — Моя душа потёмки, Андер. Но я польщён, что ты сделал попытку её разгадать, — закинув одну ногу на другую, небрежно отвергает бокал, его ловит сверкающий оголённым торсом бармен. На миг помутнённому восприятию Андера чудится, что в Патрике закипает иррациональная злоба. Тот круто сдвигает русло разговора. — Вы с Омаром больше не виделись?       — Созванивались пару раз.       — Отношения на расстоянии?       «Не отказывайся ни от чего ради других, потому что ради тебя не откажутся», — цедит Гусман. Бред сивой кобылы. Или поехавшая крыша Нуньера. Что бы это ни было — оно по-странному отзывается где-то на задворках черепной коробки. Любовный километраж — самая капризная единица меры. Куда хуже тем, что повсеместная. Раскиданные по полушариям, вы будете вдоволь упиваться самообманом, что пропасть эта не столь велика, но в мгновение ока на вас снизойдёт просвещение — она стоит вам сотни световых лет.       — Одобряю, — бесцеремонно проникает двумя пальцами под манжет рубашки и массирует запястье. — Как вам, комфортно друг с другом?       — Я не хочу ему докучать.       — С чего ты взял, что докучаешь?       Растворившись на языке, апельсиновая искринка «Кюрасао» обретает свербящую едкость спирта. Затуманенным взглядом Андер бродит по полкам по ту сторону бара, пока не останавливается на нём — и тонет в глубокой синеве, затягивающей в океанскую бездну.       — Брось, я всё равно скоро вернусь. И тогда ещё успею побыть для него шилом в заднице.       — А он говорил, что ждёт тебя?       Ждёт.       Иначе и быть не может.       Ждал, ждёт и будет ждать.       Андер не держит его на привязи. Жертвенность Омара — под его полную ответственность.       Жертвенность. Андер сахарный лишь с виду, но в строптивости натуры ему едва найдётся ровня. Порой отбывая ко сну в доме, который приютил и обуздал его беснующуюся природу, он раздумывал, не становится ли их одержимость друг другом игрой на удержание. И если уже стала, то когда? Ещё задолго до химии Омар для себя решил: Андер — его крест, и ни истязаниям, ни предвкушению казни не сбить его с идеи нести этот крест на измождённом грузом ноши горбу. Были ли они слишком жалки, чтобы состояться в других отношениях, или — напротив — столь хороши, что их притяжение было продиктовано Создателем — ответа не даст ни один.       «Ты меня любишь, но я тебя больше», — даже когда их губы в последний раз ощутили вкус друг друга, соперничеству не настал конец.       — К чему это всё?       Клокочущая энергия постепенно сходит на нет, и влажным духом на думы оседает усталость, бьющая по вискам. Уступить компаньону ещё пару секунд времени выше его сил, и Андер спускается со стула, но Патрик цепко, почти хищно ловит его под локоть.       — Да так, — тембр вновь перетекает в пухлую, томную мягкость. — Андер, я так счастлив, что встретил тебя. Знаешь, я ведь теперь человек занятой, у меня нет времени на драму. Я, можно сказать, освежился наедине с собой.       — Хотел бы ответить тем же.       Андер делает полшага к выходу из удушливого, испещрённого всполохами иллюминации полумрака бара, но Патрик его останавливает — заявляя права на пах.       — Не заводи старую шарманку.       — Будет тебе. Мы уже давно решили, что куда опаснее...       — Нет, — в порыве неконтролируемого отвращения Андер скидывает его руку. — Я говорю тебе «нет».       Сдаться не во вкусе Патрика. Ждать от судьбы подарка — подавно. Если есть кто-то, кого он вожделеет — он его возьмёт. Не менее остервенело, по-собственнически хватает за плечо и с небывалой силой обращает Андера к себе. Пальцы добираются до подбородка и заключают в тиски. В заледенелом малахите глаз теплится испепеляющее пламя.       — Хорошо. Я тебя понял.       Патрик влечёт его через лабиринт совокупляющихся в сатанинском танце тел, и Андер подозревает, не прелюдия ли это к траху. Трахаться в местах, мать их, общественного досуга — уже приятная традиция. Дверной замок издаёт неумолимый щелчок. Западня. Заржавелый капкан, припорошенный жухлой листвой. Время — деньги. Патрик — человек занятой, у него нет времени на ласки. Андер вздрагивает под весом тяжёлой, грузной ладони на макушке — она давит на череп сотней тысяч атмосфер и спускает голову до того низко, что ширинка по-пластмассовому выутюженных брюк по-пластмассовому скроенного оживлённого Кена оказывается на уровне его сбитого дыхания. Одноразовая любовь всё равно что одноразовая утварь.       — Так бесит, когда ты ломаешься. Не ври хотя бы себе, красавчик, — издевательски флиртуя, Патрик приспускает резинку трусов, услаждая Андера отточенными, фабричными формами члена. — Тем более, под кайфом это пикантно, правда?       Андер нюхнул — лгать бессмысленно. Омар отшутился, что он дёрнулся во все тяжкие, не успев войти в ремиссию. Ведь никогда не знаешь, когда рванёт: сегодня ты в здравии, а завтра — ползаешь скрюченным и собираешь себя по осколкам, как битую посуду. Андер нюхнул — и Гусман этого не одобрил. Вот и вся тайна.       Под предлогом, что сохранит документальную копию их лондонской интрижки, одной рукой Патрик ловко управляется с телефоном, подвижными пальцами другой раздирая Андеру рот. Исступлённая дрочка сегодня в прейскурант не входит. Всё, что от него требуется — с чувством и с толком отсосать. И Андер отсасывает — как тогда, когда уверял, что их рандеву не зайдёт дальше баловства: ласкает головку, шершавым языком собирая злокачественную, отравляющую каплю; пропускает окрепший, опутанный хитросплетениями трепещущих сосудов ствол в измученную жаждой глубину; скользит по волнам унизительного, позорного, шлюховатого экстаза; проваливается в очаг турбулентности и возносится выше.       Всё выше И выше И выше...       — Не увлекайся, не то Омар обкончается.       Патрик разворачивает ослепляюще люминесцентный экран, точно пытательную лампу. Переписка. Последнее сообщение от имени Патрика. Под вложением подпись.       «Ну как, мачта уже торчит?»       — Я как-то сказал тебе, что ты ни у кого не обязан просить прощения. Помнишь? — Флюиды разрозненных мыслей в ту же секунду сплетаются в цельную картину разговора в раздевалке, когда непривычно горячая ладонь опустилась на внутреннюю сторону бедра. Андер потёрся о него подошвой кеды, как стесняющийся привлечь внимание взрослого ребёнок. — Вот и я не должен извиняться за то, что тобой воспользовался.       Папочка Патрик оставляет мальчика по вызову Андера в амарантовом мерцании лампы над покоцаным зеркалом — теперь он демонстративно закрывает за собой дверь.       Ты — насекомое, лёгким взмахом пальца поддетое за хитиновый панцирь и перевёрнутое на спину, бьющееся в конвульсиях, а теперь — раздавленное в мясо. Время покинуть бой, игрок под никнеймом Андер Муньос, твой удел — проигрыш. Тебе и невдомёк было, что Омар — он же Омар, твой Омар — окажется до того коварным, чтобы ударить тебя твоей же картой. Это будет тебе уроком — не устраивай дешёвых сцен.       Секс — это же не только соитие, но и фантазии? Ты слишком глубоко нырнул в собственные грёзы, а когда было решил, что всплыл на поверхность и глотнул живительного кислорода — захлебнулся и камнем пошёл на дно. Вообрази вашу связь как подводную пещеру. Нужно скопить достаточно опыта, чтобы погрузиться в преисподнюю и раскрыть, что творится в вашей подноготной.       В мыслях вы куда прекраснее, чем в поступках.       С основы, с фундамента, камень за камнем Они строили свой личный воздушный замок. Надеясь, что в нём покой от всего мира найдут, Не знали, что всё быстрей от самих же себя бегут.       Нет Андера и Омара. Как нет Андера и Патрика. Мёртвая линия кардиографа. Тук — и тишина. Вы изжили себя. Прибоем сомнений, противоречий, терзаний и обоюдной лжи тебя вынесло на мель. Твои истерзанные жабры еле трепещут. Выбор невелик: либо жди следующей милости стихии, как второе пришествие — ступай, ищи себе новую половину, раз недостаточно цел, — либо слушай, как неумолимо замедляется твоё дыхание.       Как ты там сказал: ты — бумеранг? Пришло твоё время. Время проверить, рухнет ли реальность, если чёртов бумеранг не вернётся.       Не плачь, Андер.       А впрочем, лучше плачь. Посмотрим, сможешь ли ты переплакать Омара.       Спроси человечка повыше, не рецидив ли это часом.       Как жаль, что он молчит.