The window to the soul

Разумовский неподвижно сидит в холодной голой комнате. Его спина неестественно прямая, а взгляд ледяной и отчужденный. Искусанные губы приобрели алый оттенок, они ужасно болят, но все что он может сделать – это облизать их. Медные пряди спадают на безразличное лицо, помогая скрыться от всех. Острые плечи время от времени вздрагивают, словно от холода. Сергей упрямо сидит за столом, сложив руки перед собой. Он успевает подумать, что из-за твёрдого стула чертовски затекли ноги. Белые штаны и белая хлопковая водолазка совсем не защищают от холода, который преследует его последнее время. Его единственным собеседником был Птица. Одиночество угнетало, но его общество не давало свихнуться до конца. Он вспоминал, как был неразлучен с ним до появления Олега. Он был его главной поддержкой и другом. Птица был с ним рядом, даже когда от него отвернулись все. Он перетерпел много унижений и гнусных насмешек со стороны сверстников. Кучу раз он приходил со школы с синяками и другим увечьями. Его вещи перекидывались между другими детьми из дет.дома, заставляя его прыгать за ними, как собачка. Именно тогда Серёжа поклялся отомстить всем, кто причинил ему боль. Итак, Птица ходил вокруг него, точно ястреб над жертвой. Время от времени он насвистывал, шипел, цокал и издавал всякие раздражающие звуки. Звук открывающиеся двери заставил его замолчать. В комнату вошёл Вениамин Рубинштейн. На его приход Серёжа не обратил внимание, он все так же сидел, глядя перед собой. Вениамин поправил пиджак и сел напротив него. - Добрый день, Сергей. Как ваши дела сегодня? – он сделал самый дружелюбный тон. Разумовский продолжал смотреть вперёд на свои руки. - Сергей, вы слышите меня? – спросил он. Его улыбка медленно сползла. - Ну, хорошо. – пробормотал под нос Рубинштейн. – Давайте поговорим. Может есть что-то, что вы хотели бы рассказать? Серёжа поднял на него внимательные ярко-голубые глаза. Это постепенно выводило психиатра из себя, но в то же время разжигало в нем интерес. Все его визиты к пациенту мало что приносили. Разумовский был не читаем и показывал результаты абсолютно здорового человека. Каждый раз его встречали голубые глаза, что говорило о спокойствии миллиардера. В его профессии нужно быть очень внимательным к цвету радужки пациентов. Это может многое рассказать. На самом деле, его завораживала смена окраса глаз при беседах с психически нездоровым людьми. Иногда они как дети – наивные и своеобразные. С их лиц можно было прочитать все их чувства и переживания. Но этот экземпляр не принадлежал к их числу. Но в то же время он был далек от маньяков-рецидивистов. Вениамин сильно сомневался, что он может быть здоровым. Все группы псих.больных отвергали его. Он был особенным. Ему было жаль этого молодого человека. Он находил его обаятельным и образованным, у него была прекрасная карьера, наверняка он пользовался популярностью у девушек. Его жизнь была загублена из-за сомнительной истории. Трудно представить, что он способен на подобные жестокости, которые он совершил. В момент, когда Сергей поднял ясные синие глаза, он вздрогнул. Он увидел в них что-то, что заставило содрогнуться. Это было борьба? Холодное равнодушие? Просьба о помощи? Рубинштейн не смог понять. - Хорошо. – Вениамин доверительно улыбнулся. – Может нарисуете для меня свой автопортрет? Я слышал, вы неплохо рисуете. Он достал из портфеля лист бумаги и несколько карандашей, пододвинув их к Серёже, он поправил очки. Сергей взял карандаш. Птица склонился над ним и дышал ему в шею. Потершись носом об его острую скулу, он с придыханием прошептал: - Сверни ему шею. Он слишком надоел мне со своими расспросами. Как насчёт воткнуть этот карандаш ему прямо в сонную артерию. А как красиво будет, кровь забрызжет фонтаном. Серёжа с силой сжал карандаш и положил его на место. Птица не унимался: - Возьми карандаш обратно, тряпка. Нам же нужно когда-нибудь выбираться отсюда. Птица принялся безумствовать за его спиной. Разумовский слышал нецензурные крики, разные изощрённые проклятия в свой адрес, он даже попытался скинуть его со стула. Краем глаза, он видел, как по помещению шныряет тёмная тень с ярким рыжим пятном на макушке. Птица ныл, что ему скучно, и, что он соскучился по убийствам. - Вы всегда такой неразговорчивый, Сергей? – заговорщицки спросил Рубинштейн. - М.. Нет. – он поправил волосы рукой. – Нет. - Тогда могу я рассчитывать на ваше содействие в следующий раз? Чем раньше мы разберёмся с вашей проблемой, тем лучше и для вас, и для меня. - Да, конечно. – попытался улыбнуться Серёжа. - Отлично, тогда вынужден вас оставить. Он поднялся и пошёл к двери. - Всего доброго.- обернулся Вениамин Самуилович. Не дождавшись ответ, он вышел. Разумовский остался один. Ему безумно хотелось спать. Видимо, все же, какие-то успокоительные ему успели вколоть. Перед ним появился Птица. В своем костюме из чёрных перьев и, сверкая жёлтыми глазами из потекшей туши, он выглядел красиво и жутко. Через секунду Птица уже впритык стоял за ним. Прижимаясь острыми перьями, он обвил его шею холодными руками. Сергей увидел перед собой чёрные руки с длинными ногтями. Они накрывали его, словно хотели удержать в себе. Птица раскрыл огромные крылья, продолжая помешено улыбаться. Серёже не осталось ничего, как бессильно зажмуриться , пытаясь прогнать очередное наваждение. «Тебя нет. Тебя нет. Тебя нет. Тебя нет..» - все, что занимало голову Разумовского. - О нет, я здесь. Я всегда рядом. – раздался голос в его голове. Птица мягко придушил Серёжу, показывая свою любовь и преданность. Сергей сдался. Позволил себе слабость хотя бы на часик. Он всегда был сильным, но сейчас.. устал. Просто по-человечески устал. Он расслабленно сидел на стуле и смотрел в потолок, давая делать Птице с ним, все, что он захочет. Птица быстро понял намёк. Он принялся прикусывать кожу на шее, постепенно поднимаясь вверх. Царапая его ногтями, он добрался рукой до затылка. Он резко оттянул Разумовского за волосы и впился губами ему в рот. В его власти было безвольное тело. Слепо и грубо он пытался сделать Серёже приятно, но его ласки были грубы и наивны. Птице были не чужды проявления любви, правда, это было неуклюже и неловко. Птица нелепо прижимался к нему, терся об его грудь, целовал лицо Сергея, не замечая, что местами причиняет боль. Разумовский невидящим взглядом смотрел куда-то в сторону, терпя прикосновения второй личности. В камере остался рыжеволосый парень, который сидел на стуле, словно тряпичная кукла и, время от времени, жмурил глаза. Прошло 1.5 месяца. Вениамин Самуилович Рубинштейн вошёл в привычную холодную комнату. Его взгляд сразу зацепился за рыжего молодого человека сидящего на стуле за столом. Парень поднял на него синие пронзительные глаза, казалось, он видел его насквозь. Отросшие огненные пряди спадали на бледное худое лицо. Сергей сидел в тёмной рубашке и в тёмных штанах. Он добился того, чтобы ему разрешили не носить белую форменную одежду этого заведения. Психиатр невольно отметил, что скулы пациента стали острее с их первых встреч, а взгляд смелее. Волосы немного потускнели, но он не придал этому значения. Он сел на свой стул и поздоровался: - Добрый вечер, Сергей. - Добрый вечер. - Сегодня сразу к делу. Я проанализировал результаты ваших тестов. - И что же там? – Разумовский попытался придать голосу заинтересованность. - В том то и проблема, что там ничего. – он потер переносицу. – В каждом тесте вы показали результат абсолютно здорового человека. Но мы оба знаем, что это не так. - И что мы будем делать? - Расскажите все, что вы помните о последнем событии, после которого вас задержали. Сергей нахмурился. - К сожалению, я мало, что помню. Все воспоминания, как через туман. Я помню какой-то взрыв, камни, Игоря.. Он замолк. - Вот это мне и кажется странным. Если вы меня не обманываете, конечно. Ваш организм мог заблокировать эти воспоминания, как травмирующие или просто негативные. У меня есть предположение, что вы не контролировали себя в тот момент. - Что вы имеете ввиду? – напрягся он. - Ну.. Как бы выразиться.. – Вениамин облизал губы. – В вас прячется еще одна личность. Вы можете не чувствовать его сейчас, но в определённые моменты он овладевает вами и, соответственно, вы не до конца помните, что делали. Вы можете не замечать смены личности. - Вы говорите про диссоциативное расстройство идентичности? – тихо спросил он. - Это только предположение, я не могу утверждать точно. Еще нужно многое проверить. – Рубинштейн помолчал. – Я рад, что мы оба понимаем, про что говорим. Серёжа прикусил губу. - Вы боитесь меня? - С чего вы взяли? – нахмурился Вениамин Самуилович, поправив очки. - Успокоительное. Вы колите мне его каждый день, в надежде, что оно сделает меня более вялым и не способным дать отпор. - Мы используем его для многих. В качестве профилактики некоторых перевозбуждений нервной системы. - В самом деле? Насколько я знаю, оно достаточно дорогое, чтобы позволить себе подсадить на него большую часть людей заключённых здесь. - Я квалифицированный специалист, давайте вы не будите критиковать мои методы лечения. Разумовский усмехнулся. - На сегодня мы с вами попрощаемся. – психиатр порывисто встал. – Всего хорошего. - Всего хорошего. – угрожающе прошептал Сергей. *** Игорь вернулся с работы. Его встретила унылая и серая квартира. Он положил объёмную кипу папок, которую он тащил на руках, на стол. Пройдя, дальше он заглянул в холодильник. Когда признаков еды не было обнаружено, Гром заварил кофе. Наверное, только это напиток был постоянным обитателем шкафчиков на кухне. С большой стеклянной чашкой в руках, майор плюхнулся на диван. Солнце настойчиво проникало внутрь через огромное древнее окно. Своим светом и игривостью оно раздражало. Свет слишком светел, невыносимо было смотреть на его веселые блики. Игорь заставил себя встать и задернуть шторы. По крайней мере, теперь не видно пыли. Снова забравшись с ногами на диван, он потянулся за папками. Последние полтора месяца он раскрыл по меньшей мере с десяток дел. Загружая себя работой, не остаётся места для тяжёлых раздумий. Гром добился успеха в превращении своего дня в утро-работа-сон. Расследования перекрывают мысли о Сереже. Порой, из-за него ему трудно уснуть. Парень засел у него в сердце, как бы он ни старался его забыть. Игорь оборачивается на улице, проходя мимо шумных компаний. В весёлом гомоне он слышит звонкий смех Разумовского, но сразу же себя одергивает. Когда он заглядывал в зеркало, он видел Сережу. Он узнавал его глаза в своих. Та же лаванда в радужке. Грома не покидало ощущение, что медленно, но верно у него едет крыша. Птички нашептали, что с Серегой будет работать психиатр. Пара шизиков – это сильно. Он спрятал лицо в руках и издал жалобное мычание. Худощавая высокая фигура не даёт ему покоя, даже за много километров от него. Игорь до сих пор не мог смириться с виновностью Разумовского. Но неоспоримые факты и его собственные глаза не могут его обмануть. Он часто вспоминает его безумное лицо с мелкими кровоточащими царапинками. Ему не давали покоя его неестественные ярко-жёлтые глаза. Они прожигали на сквозь. Смутное предчувствие что в тот момент Серёжа не был Сережей не покидало его. Его мимика была слишком резкой, а взгляд слишком открытый. Под ним он чувствовал себя голым и уязвимым. Только когда они переменились на темно-серые, Гром почувствовал что-то родное в его чертах. Майор открыл папку и углубился в чтение. Время от времени он делал быстрые пометки в блокноте. Звонок домофона прервал его тихое занятие. Гром нехотя встал и поплелся к двери. В экран домофона он увидел довольно лицо Прокопеныча. Он не торопясь открыл дверь и, почесывая голову пошел обратно. Федор Иванович, закрыв за собой дверь, посмотрел на растянувшегося на диване подчинённого. - Привет, Игорёк. – сказал он и присел на край дивана. - Здрасте. – кинул Игорь и снова уткнулся в объёмную папку. - Пришёл, вот, поговорить с тобой. – он погладил усы. – Не нравится мне твоё состояние. - Но ведь раскрываемость повысилась, это же хорошо. - не отрывая взгляда от листка, пробормотал Гром. - Да сдалась мне твоя раскрываемость, когда у меня на глазах самый лучший сотрудник погибает. Майор отложил дело. - Никто не погибает. Я, вообще, лучше всех. Невзначай началась игра в гляделки. Синие глаза вступили в противостояние фиалковым. Невольно Игорь отметил, что поменялся местами с Разумовским. Сколько это длилось - трудно сказать. - Неси водку. - Что? – сбился с толку Гром. - Неси водку, говорю. Я помню, тебе мужики дарили. Он молча дошёл до шкафчиков на кухне. Вернувшись с бутылкой и двумя кружками в руках он поставил их на столик. - Нет рюмок. - ответил майор на вопросительный взгляд мужчины. – Я могу картошку сварить, если на то пошло. Двое пьяных мужчин смеялись с очередной глупой шутки. Прокопенко расположился на диване, а Игорь занял место на полу облокотившись на тот самый диван. Старший из них что-то доказывал младшему, размахивая кружкой в руках, в то время, как Игорь успевал закинуться картошкой с солью. Вскоре хмельные разговоры зашли на опасную тему. - А знаешь что я понял? Ну не можешь ты без Разумовского. – Федор Иванович икнул. – Ты видишь себя вообще? Как маньяк эти бумажки себе загребаешь. А жить кто будет? А счастливым каким был рядом с ним. Ты думаешь я не знаю, что у вас были шуры-муры. У тебя же на лице написано все. - Может и так. Я люблю его. – Игорь пьяно ухмыльнулся. – Но он же в дурке. Сидит прохлаждается. - А если мы его достанем оттуда. - В смысле достанем. – сказал Гром с набитым ртом. – И где он будет жить? - С тобой будет жить. - Мы же его еще не достали. – он хлебнул из кружки. – Серёга! Иди сюда, кис кис. - Он похож на кота. Такого рыжего и большого. Они вновь рассмеялась. Алкоголь приступил их чувство юмора. - А он умеет мурчать. Подойдёт и такой мырфхвфххымыр. - У меня так жигули в 98-ом заводились. Не не. Не умеешь мурчать. Походу ты собака. И я собака. - И Дима собака. – подхватил Игорь. - Оо.. - протянул Федор Иванович. - Дубин та еще псина. - Реально псина. Он вчера сожрал мой пирожок. Я купил его, положил в холодос. – он взмахнул руками. – А потом смотрю – он жрёт что-то, облизывается. Их вечер заполнился подвыпившим бредом. Игорь Гром за многое время искренне смеялся.