MIDDLE

      Сначала звонит телефон у Кагеямы, а буквально через минуту приходит сообщение Кею. Кагеяме приходится положить вилку и с набитым ртом профуфлыжить «ва?» вместо «да?» в трубку, закашливаясь своей индейкой.       И потом, чуть не выплюнув свои кишки, так что Кею приходится старательно стучать его по спине, откашлявшись, Кагеяма говорит:       — Двадцать шестого в девять утра.       А.       Великолепно.       Кей молча показывает ему телефон с смс.       «09-00 26го. Сбор в 7-00»       Они молча посмотрели друг на друга.       После того, как Кагеяму с руками, ногами и другими частями тела в комплекте забрали в «швейдер адлерс», а Цукишиму пригласили пусть и во второй, но все же профессиональный, дивизион, они даже со своих тренировок сбегали, получая потом по щам от тренеров, но на матчи друг друга попадали всегда. Если бы Кею кто-то сказал в его пятнадцать, что он будет орать на тренера, или в обед тихонько красться по коридору клуба не в столовую, а в раздевалку, выпрыгивая оттуда через окно, а потом сигая через забор, только чтобы посмотреть, как играет господин Его Величество, он бы только пальцем у виска покрутил.       Хотя сейчас он его называет просто Кагеяма. В мыслях. А ртом — как повезет.       Ямагучи по большей части сейчас занимается бизнесом с Шимадой — что-то у них там с новейшими очистителями воздуха, и они с Ячи, хоть и приходят на матчи, но довольно нерегулярно, но по телику, вроде, повторы смотрят почти всегда.       А они с Кагеямой остались в волейболе вдвоем, и Кей чувствовал себя как бездомный котенок в коробке, которого мамаша бросила. Точнее, их двоих, с Кагеямой. И ушла. Улетела. В Бразилию. На песок играть.       А теперь у них матч одновременно. К адлерс прилетает кузбасс, а у лягушек Кея игра за префектуру.       Кагеяма говорит:       — Я буду смотреть твой повтор. Если проиграешь, то тогда сам знаешь, что.       Ага, Кей в курсе. У них выходной — воскресенье. Если Кей проиграет, Кагеяма в воскресенье вломится к нему домой в пять утра и в пижаме уволочёт на городской стадион и будет пасовать до вечера.       Кей в курсе, потому что после игры с нозерн лизадрс, которым они продули три-один, так и произошло. Кагеяма чуть больше него не расстроился, потому что матч был за выход в плей-офф. И Кей говорит:       — А если ты проиграешь, можешь мне больше не писать.       — Почему?       — Сменю номер телефона. Не хочу дружить с лохами, вы уж простите, ваша светлость.       Кагеяма пихает его в плечо и снова принимается за свою индейку.       А двадцать четвертого вечером Кею звонит Ямагучи и говорит:       — Ты не поверишь, кто прилетел.       Кей прижимает телефон ухом к плечу, вынимая из холодильника замороженную курицу.       — Шестирукие пришельцы с Нибиру?       — Нет.       — Тогда поверю.       На той стороне слышится мерный шум — Ямагучи за рулем. И Ямагучи говорит:       — Хината.       И с той стороны слышится знакомое:       — Йоу!       Кей чуть своей выпавшей курицей себе ногу не сломал. Она с ледяным замороженным грохотом закатилась под стол. Курица, в смысле. Не нога.       А к делу. Блин.       Лучше бы пришельцы.       У пришельцев хотя бы нет рыжей шевелюры и улыбки во весь рот.       И веснушек — от лба до пупка.       И пришельцы еще ни разу не присылали ему возмутительно РОЗОВУЮ футболку со стразами, которую Кей покритиковал, нос задрал, а потом, когда Ямагучи и Ячи вручили ему подарок и ушли, боялся надеть на улицу, потому что «вдруг запачкается», и спать в ней тоже боялся «а вдруг заношу», и в шкаф боялся класть «а вдруг помну и не отглажу», и вешать на плечики «а вдруг отвиснет», и, короче, так и не надел ни разу, и поэтому и не стирал, ведь «а вдруг сядет».       — Ага. Самое главное — держи в курсе, — говорит Кей как можно более мерзким голосом и отключается.       Но на следующий день просыпается в пять утра — хотя Кагеяма не вламывается, — и почти до десяти выскребает из своей тощей туши все мужество, чтобы написать хотя бы «привет».       Но Хината сам пишет в их общий чат, который они создали еще тогда, и так и не сменили название «первогодки», сообщая, что после тренировок ждет всех в шышлычной.       Если где-то говорят слово «шашлык», то Кагеяма всегда готов. Ячи и Ямагучи тоже соглашаются без вопросов, а Кей, блин, просто завернув себе извилину за извилину, походу, пишет вдруг «я не приду».       Чисто как девка.       Ну, поуговаривайте меня.       Нет — это значит да. Только надо предложить еще раз.       Ну просто как баба.       И пялится в экран телефона, как дебил.       Через минуту Хината записывает голосовое:       — Ну, вообще-то, я тебя не приглашал.       У Кея падает сердце. Тупой. Довыпендривался.       А потом еще одно голосовое:       — Я сказал, что жду вас. Мне похрен, придешь ты или нет! Можешь приползти. Или телепортироваться!       Мама-кошка.       Кей прячет телефон в шкафчик, ухмылку в сгиб локтя и выходит на разминку.       Когда вечером они с Кагеямой, оба — все еще с влажными после душа волосами, заходят в кафе, Ячи и Ямагучи уже сидят там. А спиной ко входу сидит он.       Пришелец с Нибиру. Хуже.       На секунду Кею показалось, что он разучился ходить, и теперь ему придется купить со своих призовых ходунки для взрослых.       Но все, вроде, нормально, и они проходят; Хината вскакивает и с каким-то ненормальным пылом бросается обнимать Кагеяму, и они оба орут на весь зал и долбят друг друга по спинам, соревнуясь, кто быстрее сломает другому позвоночник.       А потом, отпустив Кагеяму, Хината поворачивается к Кею. Рыжая шевелюра, чуть опаленная солнцем — только теперь не торчит так, загорелый, со слезающим носом. Мышцы бедер и бицепсы выпирают до остроты, а об пресс, который, хоть и не видно, Кей уверен, можно череп сломать себе.       Другой. Взрослый. Только веснушки остались, как и были: лоб, нос. Уши, подбородок и шея. Ключицы и руки.       Живота не видно. Но Кей уверен, что и там тоже.       И к Кею Хината тоже идет с намерением обниматься, но Кей выставляет ладонь:       — Привет.       Хината морщится на секунду, а потом пожимает руку.       — Привет?..       Кагеяма, Ячи и Ямагучи на него так смотрят.       Так, как будто у него на лбу написано «я с ним не обнимаюсь, потому что я не хочу показаться пидором из-за что обнимаюсь с мужиками, а по факту я стабильно пару раз в неделю листаю по полсотни страниц, чтобы найти что-то рыжее с веснушками, потому что на порнхабе нет тега «Хината»».       Когда они садятся, и официант отходит от них, записав заказ, первым делом Кагеяма складывает руки домиком и говорит:       — Ты надолго.       Да, именно таким тоном, без вопроса.       Хината говорит:       — Наигрался в пляжку, песка наелся. Теперь пойду в блек джакалс!       — Серьезно? — говорит Ямагучи, который до этого складывал оригами из салфетки. — Как так быстро?       — Надо просто знать, с кем дружить, — Хината подмигивает и стреляет в Ямагучи пальцами.       Им приносят еду. Ячи говорит:       — Будешь центральным?       Кей дергается.       — Не, — говорит Хината и пододвигает себе тарелку. — Там, конечно, по блоку просадка. Ну, центральных всегда мало. А меня в диагональ зовут.       Конечно, в диагональ. Как бы то ни было и насколько круто ни прыгал бы Хината, в блоке он просядет. Суровая правда профессионального волейбола, где даже Цукишима с его метром девяносто шесть считается карликом на позиции темпа. Боже мой, да тот же Кротков, который на сантиметр его ниже, либерит. Какой тут Хината в центр.       А вот Хината, с его бицепсами и прессом-сломай-голову, Кей уверен, долбит так, что даже тройные блоки перебивает. По крайней мере, двойной на пляжке обходил стабильно. Так что только в диагональ.       Ага, Кей смотрел трансляции. Вместе с Кагеямой — смотрели, и Кей старательно делал вид, что ему неинтересно, хотя у него даже руки тряслись. Они сидят и болтают так почти до половины одиннадцатого, пока Кагеяма не начинает зевать. И вот, очередной раз открывая рот до хруста челюстей и слез, он, почавкав слюнями, говорит:       — Завтра против нас кузбасс в Центре Волейбола в девять. Билеты достану.       — Мы придем, — говорит Ямагучи. — Хорошо, завтра смена не попадает.       А Кей как молчал весь вечер, не сказав ничего кроме «привет», так и молчит. Даже шашлык его сожрал Кагеяма, да и ладно, у него матч важный. Первый дивизион же.       Ячи с Ямагучи уезжают, Кагеяма вызывает убер, а у Кея просто зад не понимается с дивана.       Хината застегивает свою мастерку до горла и подбирает с сиденья рюкзак:       — Ты чего?       Когда Кею в универе на защите курсового проекта комиссия задавала вопросы про кишечнополостных и реактивное движение кальмаров, или про токсины португальских корабликов, он знал, что ответить.       Почему Хината не спрашивает про корабликов. Было бы легче.       — Ничего?       Хината закидывает рюкзак на плечи:       — Домой идешь?       — А. Ну.       Довольно красноречиво.       Они выходят из шашлычной. Из-за городских огней небо кажется черным.       Кею надо в центр — там квартира. Но почему-то он вместе с Хинатой идет в сторону автостанции, откуда тот поедет домой.       — А ну говори, кто ты такой и куда дел Цукишиму, — говорит Хината, когда они молча прошли улицу.       — Что?       — Что. Чувствую себя странно, когда ты ни разу за вечер не назвал меня тупым или еще чего.       Кей подумал, и потом говорит:       — Ты тупой.       Хината резко подается в сторону и обнимает Кея за талию, запнувшись о его ноги, и несильно ударяет кулаком в живот.       О пресс Кея голову не сломать. Все такая же тощая шпала. А пресс у дрыщей за пресс не считается.       — Другое дело, но все равно слабовато.       Так идти неудобно. Можно сказать Хинате «отвянь» и сбросить его с себя, но Кей кладет ему руку на плечи. У Хинаты мягкие плечи, не то что у Кея, который своими костями и пырнуть может.       — Видел твою игру против севен скай, — говорит Хината, когда они проходят светофор. — Сколько ты снимаешь?       — Триста семьдесят достаю, — говорит Кей. В носу начинает щекотать.       Если бы ему кто-то в его пятнадцать сказал, что он будет выпрыгивать со штангой и ругаться с тренером, потому что тот считает, что Кей попусту забивает ноги, бегать с утяжелителями, и бесконечно прыгать на тумбу, а еще потом примет участие в паре чемпионатов по прыжкам в высоту, еще и забирая призовые места, он бы да. Пальцем покрутил. Обоими.       Хината поворачивает голову, и его ухо заворачивается об ветровку Кея:       — Ёёёёё.       Кей задирает голову максимально вверх и опускает глаза, чтобы казаться еще выше, поднимает брови и грустно:       — Что, Хината? Что случилось? Ну, не расстраивайся, не расстраивайся. Вырастешь и тоже, может, сможешь так же, — говорит он и добавляет с ухмылкой: — Ах нет, постой, ты же уже вырос.       Хината смотрит, насупив брови, а потом отворачивается к дороге и расплывается в улыбке:       — Ну вот, уже лучше. Теперь я почти уверен, что ты — это ты, а не марсианин, отобравший твое тело.       Они доходят до автостанции. Хината покупает себе в кассе билет, и они садятся на скамейку у автобусного терминала.       — Тут все другое, — говорит он. — Я скучал по дому.       — Casa é melhor?       Хината поворачивает голову опять и говорит с приподнятой бровью:       — Sim claro.       Он никак не прокомментировал, но Кей успел себя отругать. Как будто Хината догадался, что, раз Кей взял в руки учебник по португальскому, то это как-то связано с ним.       Кей собирает всю свою искренность и решительность и говорит:       — Красивые игры были на пляжке. Но хорошо, что ты снова возвращаешься в классику.       Хината хмыкает.       — Ностальгия вас заела, господин Цукишима? — ехидно говорит он.       У Кея аж язык зачесался ответить какую-нибудь гадость. Но он говорит:       — Угу.       — Меня тоже. Можем как-нибудь попасоваться.       Кей подбирает под себя ногу.       — Ага.       — А вообще взять Кагеяму, добрать еще троих и зарубиться как в старые-добрые.       — Точно.       Богатый лексикон, что тут скажешь.       Они молчат. Хината достает из кармана и проверяет свой билет: автобус до его села у него без пяти одиннадцать, но его даже на горизонте нет.       — Планируешь куда-то после сендай фрогс?       До смерти хочется ответить «это всего лишь клуб и мне вообще все равно», но как будто Хината поверит, особенно после того, как Кей сказал, что достает в четвертый метр.       — Куро предлагал устроить в одну команду. Там первый дивизион. Но там переезжать надо было, а у меня работа и универ.       — Ты работаешь? — вытаращил глаза Хината.       — Представь, некоторым людям приходится работать. Не всем же за мячиком прыгать.       Хината потрясенно отводит взгляд и прячет руки в карманы мастерки. Потом вытаскивает и бьет по плечу Кея:       — Пойдешь в блек джакалс?       Кей такой поворачивает голову. Хината больной что ли?       — Там триста человек на скамейке. А я точно не сяду, пока ты на поле.       Хината ухмыляется.       В школе они на площадке вместе были от силы процентов пятнадцать времени. Остальное время вместо одного из них бегал Нишиноя, а они ревностно смотрели друг за другом, кто, как и сколько блокирует и кому больше пасов в первый темп дают.       Ну, Кей смотрел, ладно. За Хинату он не в курсе.       Но в запас Кей не пойдет. Нет ничего хуже, чем сидеть в запасе, пока Хината блистает.       Ну уж нет, не в этой жизни.       Не в этой жизни, когда Хината, как наркодилер, подсадил Кея на это. Баскетбол ваш. Бейсбол. Шахматы. Гольф.       Ладно. Кей — волейбольный наркоман. Стал им. Чего тут уже скрывать. Поэтому на скамейку он не сядет, даже если ему ноги отпилят.       — Я договорюсь, — подмигивает Хината, и тут он такой оживляется и почти орет: — о! О!       — Что?       — Если я в диагонали, то получается, ты будешь моей приманкой!       Кей выдает Хинате подзатыльник, но тот все еще мерзко хихикает. Кей тоже еле скрывает улыбку.       Хината говорит:       — Ты слишком счастливым выглядишь.       — У меня нет проблем, — говорит Кей, пожимая плечами. — До диплома еще жить, а я его уже написал. Могу в универе не появляться, и все равно получу медаль. На работе прекрасно, недавно мегаладона привезли. В волейбол играю. Вся моя проблема в этой жизни — что на порнхабе дурацкий поиск.       Кей прикусывает себе язык, но Хината понимающе кивает и говорит:       — Знаешь, на иксвидеос не лучше.       Они оба затыкаются и отворачиваются друг от друга. У Кея начинают пульсировать уши.       Они молчат минутку, и Хината неловко говорит:       — Пойдем завтра на Кагеяму смотреть?       А. Ну да.       — У меня матч в это же время поставили.       — Блин… а там ведь Кузбасс. Там этот гений на либеро, Обмочаев который, давно хочу его вживую увидеть.       Кей пожимает плечами. Если бы перед ним был выбор, кого смотреть — долбаный никому ненужный второй дивизион местных команд или адлерс против кузбасса, он бы уже сидел и искал в толпе темную макушку Кагеямы.       У Хинаты, наконец, подъезжает запоздавший автобус.       С утра, когда Кей уже готовился на разминку, высылает фотку Кагеяма. У него в Центре Волейбола плюнуть некуда, весь зал забит, все двенадцать тысяч мест, просто. Ничего удивительного.       Кей смотрит на трибуны и убирает телефон. У них человек двести собралось, не больше. Проплешины по всему стадиону. Половина — родственники игроков, наверно, а вторая половина — просто какие-то дебилы или нищеброды, которые не смогли попасть на кузбасс.       Да и пофиг. Он был сам на Кагеяму пошел. Что тут.       Противники попались забавные, и Кей сразу же окрещяет их командой Бокуто. Все какие-то на ненормальном позитиве, вопят и орут, большие пальцы вверх — приветствуют зрителей, кто-то показывает зрителям «викторию», а связка, кажется, складывает руки в сердечке. Этим же и заражаются лягушки, и тиммейты Кея тоже начинают посылать зрителям приветы и воздушные поцелуи.       Такой гомон стоит, хотя это всего лишь общая разминка.       Кей идет на прием, смещается на атаку и делает несколько подач. Разумеется, силовые в прыжке. Он же наркоман.       Команды встают в расстановку. Судья начинает речь.       Интересно, как там дела у Кагеямы. Наверное, сидят там сейчас на трибунах и Ойкава, и Аоне, и Ширабу. Савамура и Танака тоже, сто процентов, притащились. А в первых рядах, на блатных местах, сидят Ячи, Ямагучи и Хината, и смотрят на суперсиловые подачи Ушиджимы и любуются гениальными прострелами Кагеямы, и на Обмочаева зыркают.       Кей поднимает голову на трибуны.       А там в первом же ряду — рыжая шевелюра и веснушки от ушей. Машет рукой, что есть сил.       Приперся на дурацкий матч второго дивизиона. Вместо Кагеямы и Обмочаева.       Ради Цукишимы Кея приперся.       И, пока обе команды показывают зрителям сердечки из пальцев, Кей опускает голову, и, стоя посреди толпы, поднимает в небо обе руки и показывает фак.       Кей готов поклясться, что он слышит восторженный вопль Хинаты с трибун, заглушающий общий гомон и даже судью.       Если бы он в его пятнадцать лет узнал, что расторгнет договор с сендай фрогс из второго дивизиона и в тот же день напишет заявление на увольнение из музея, и все ради того, чтобы стать приманкой для Хинаты Шоё, он был бы уверен, что в будущем точно слетит с катушек.