Дон Вонгола

Стук. Стук. Стук. Палец с коротко остриженным ногтем отбивал дробь по подлокотнику кожаного кресла. Каждый удар резонировал от затылка, разносясь по телу неприятной вибрацией, застревая в горле. Обычно добрые и светлые карие глаза сейчас, казалось, заволокло тучами. Где-то на дне притаилась буря, угрожающая не оставить камня на камне, унеся с собой много жертв. — Что-нибудь скажете, синьоры? — тон дона Вонголы оставался негромким, мягким и сдержанным, но больше напоминал острое и холодное лезвие, прячущееся под бархатной подушкой. — Мне было бы интересно послушать ваши версии, как такое могло произойти. Савада Емицу покосился на замерших рядом мужчин. Суровый Койот был мрачнее обычного и без устали жевал губы, отчего его густые усы слабо шевелились. Казалось, что ответить ему нечего. Висконти же напротив, сохранял хладнокровие и выдерживал пытливый взгляд Девятого со сдержанным достоинством. Даже головы не опустил и не отвёл глаз. — Мы пытаемся это выяснить и восстановить хронологию событий, чтобы понять, — спокойно ответил он. Дон Тимотео молчал, продолжал просто смотреть на них, будто пытался прочесть их мысли и самостоятельно со всем разобраться. Под таким давлением было некомфортно, но Емицу не позволил себе закрыться и ссутулиться, следуя примеру Висконти и сохраняя самообладание. — И как продвигается ваше расследование? — без особого интереса осведомился дон. — Мы проверили всю пищу, напитки и продукты на наличие ядов, допросили весь персонал, но причину, пока что, найти не удалось, — отчитался Висконти. — Это временно, — поспешил добавить Савада и поддержать старшего коллегу. — Среди персонала обнаружилась недостача — не хватает одной из горничных. Это не может быть простым совпадением. Мне уже удалось напасть на её след, и я направил за ней людей. — Койот, скажи, разве ты не сам вызвался обеспечивать безопасность моей семьи? — казалось, Девятый полностью пропустил мимо ушей слова подчинённых. — Кажется, ты лично проверял весь персонал, не так ли? И, кажется, тебе они докладывают о положении дел в особняке. Висконти? — обратился он к хранителю Облака. — Напомни, а в чём заключаются твои обязанности? Разве твоё положение не обязывает следить за благополучием семьи со стороны, замечать угрозу и устранять её, до того, как она сможет причинить вред? А что насчёт тебя? — взгляд устремился на самого Саваду. — Разве может глава разведки допускать такие чудовищные промахи? Ты решил расписаться в некомпетентности уже в самом начале? Молодой человек принял упрёк внешне невозмутимо, только губы сжались в полоску. Краем глаза заметил, как плечи Висконти неопределённо дрогнули в мимолётном порыве сжаться. Койот же свёл тяжёлые густые брови к переносице, отвернувшись. Видимо, слова Девятого его глубоко задели. Ещё бы, это же было откровенное заявление, что все они потерпели крупный провал. — Я оказал вам исключительное доверие. Я вверил в ваши руки безопасность самого дорогого для меня — моей семьи. И что же? — что-то в лице дона неуловимо переменилось, черты стали острее, и от сухой фигуры мужчины повеяло холодом. — Мой сын едва не умер в муках на руках у моей матери в моём же собственном доме. Я повторю вопрос, синьоры: как такое могло случиться? Ответом вновь послужило молчание. Дон Тимотео устало прикрыл глаза ладонью и потёр морщинистый лоб. Его плечи поднялись и опустились в тяжёлом вздохе. — Вы подвели меня, господа. Каждый из вас. Обычно после таких слов стоило ожидать приказа об увольнении и бессрочного отпуска в местах лучших, чем мир земной, но Девятый лишь ещё раз вздохнул, вновь обернувшись к ним. — Итак, что ещё по поводу вашего расследования? — вернулся он к разговору, как ни в чём не бывало. — Мы пытаемся понять, почему жертвой стал именно мальчик, — тут же ответил Висконти. — Видимых причин для такой жестокой расправы над ребёнком нет. Возможно, что он стал случайной жертвой, в то время как цель отравителя была другой. Ближе всего к мальчику была донна Даниэла, поэтому лично я склонен рассматривать в качестве мишени врага именно её. — Не соглашусь, — наконец заговорил Койот. — Я не стал бы отметать вероятность, что произошедшее неслучайно и изначально целью нападения был парень. — В чём смысл нападать на восьмилетнего мальчика? — тут же вступил в спор Висконти, пусть и по-прежнему хладнокровно, но с различимым нажимом. — Причина есть, — уверенно заявил Койот. — Прошлым вечером мальчик, кажется, смог случайно обнаружить вражеского разведчика. Признаваться отказался, но из его слов можно было предположить, что он увидел на нашей территории чужой Туман. Есть повод полагать, что таким образом мальчика пытались устранить, как нежелательного свидетеля. — Маловероятно, — качнул головой Савада. — Мне не кажется, что Туман в принципе стал бы действовать настолько грубо. Если бы хотели устранить свидетеля, то подстроили бы несчастный случай, причём почти сразу же. Я солидарен с Висконти, и его видение ситуации кажется мне приближенным к правде, — он уважительно кивнул старшему коллеге, и тот вернул ему такой же кивок. — Вашу версию, Койот, я тоже не отрицаю, такой вариант, безусловно, следует проверить. Тем более что я подозреваю, что враг всё ещё остаётся у нас под носом. Насколько я узнал, та горничная, Мария, работает уже давно, со всеми знакома, имела друзей среди персонала и репутацию доброй, скромной и приятной женщины. И даже если допустить, что её образ лишь маска, и она просто втиралась в доверие, то что побудило её выжидать несколько лет и внезапно начать действовать именно сейчас? Нелогично выходит. Скорее всего, она стала лишь исполнителем, на которого истинный организатор навесил грязную работу. Возможно, ей угрожали или чем-то шантажировали. — Тебе удалось установить личность организатора? — поинтересовался дон Вонгола. — Пока что работаю над этим, но пара кандидатов на примете имеется, — честно ответил он. — Позволите? — донёсся низкий грудной мужской голос из-за их спин. Три руки единовременно метнулись каждая к своей кобуре, надёжно спрятанной под пиджаком. Чувства обострились, и каждый был готов атаковать. — Бауч, что у тебя? — Девятый единственный сохранил относительную расслабленность. Крокент Бауч вышел вперёд расступившихся перед ним мужчин. — Терпеть не могу, когда он так делает, — тихо буркнул себе в усы Койот, зло покосившись на коллегу. — В бедной части города состоялась перестрелка. С участием наших людей. Мне удалось разрулить ситуацию. Двое пострадавших сейчас латают раны и приходят в себя, — проинформировал хранитель Тумана короткими рублеными фразами. — С кем была перестрелка и кто виноват? — непринуждённость слетела без следа, явив собранного и строгого лидера, готового к немедленным действиям. — Вторая сторона. Установить не удалось. Свидетелей не осталось, –белые глаза нехорошо блеснули. — Кто пострадал? — осведомился дон Тимотео. — Один молодой Туман и девушка из солдат Нуги. Койот встрепенулся, уставившись в затылок Тумана с недоверием. Емицу тоже напрягся, стараясь не подать виду, но губу незаметно прикусил, чутко следя за действиями и реакциями других. — Вот как, — хмыкнул Девятый. — Что ж, синьоры, мне всё ясно. Возвращайтесь к своим делам, мне нужен от вас результат. Не смею больше красть вашего времени. Кроме тебя, Бауч, ты задержись. Трое остальных направились на выход, один мрачнее другого. Савада проследовал последним, пропуская вперёд хранителей, едва собрался переступить порог, как его снова позвали. — Емицу? — негромко окликнул его дон, и он обернулся. — Твоим назначением, я, в каком-то роде, совершил недопустимое. Я бы не хотел, чтобы моя ставка прогорела. Ты пока молод, и на новом посту всего пару дней, поэтому что-то я временно готов спускать с рук. Но не забывай, что твоя новая должность настолько же ответственна, насколько и опасна. Не подводи меня больше и не заставляй разочаровываться в своём выборе, Емицу. Губы под щёткой усов дрогнули в ласковой улыбке, но в карих радужках сверкала сталь. Савада, сосредоточенно нахмурившись, кивнул и вышел. Лишних слов не требовалось, чтобы понять всё однозначно. — Итак? — обратился дон Вонгола к хранители, когда все лишние уши покинули комнату, оставив их наедине. — Вы были правы, — коротко ответил тот. — Прикажете решить проблему? — В покушении?.. — он не успел договорить. — Нет, — отрезал Бауч. — Не при делах. Чист. Девятый помолчал, кивнув своим мыслям. — Тогда, продолжай наблюдать и ставь меня в известность. Свободен. Крокент Бауч почтительно склонился, растворяясь в тени. *** Чёлка шевелилась и щекотала лоб, заставляя морщиться во сне. Недовольно промычав, Занзас отвернулся, уткнувшись носом в подушку. Но, кажется, это не помогло — шевеление лишь переместилось на висок, а потом и на макушку. Игнорировать его не получалось, и пелена дрёмы начала постепенно развеиваться. И вот уже рассудок понял, что это чьи-то пальцы гладят его по голове. Заназас развернулся и вскочил резче, чем следовало бы, отчего почти моментально ощутил слабость в мышцах и головокружение. В глазах ненадолго потемнело, а когда зрение начало возвращаться, он смог различить ласковую улыбку отца напротив. Тот приобнял его за плечи аккуратно укладывая обратно. — Ну, ну, — негромко приговаривал он. — Не пугайся и не подпрыгивай так. Тебе пока лучше будет без резких движений, ты ещё не до конца поправился. — Папа? — переспросил Занзас, будто хотел убедиться, что это в самом деле отец, а не очередной фантом, порождённый горячечным бредом. Дон Тимотео лишь улыбнулся ещё шире, снова погладив сына по голове. Тот недоумённо моргнул. Внезапно он понял, что события прошлого вечера помнит лишь скудными урывками, да и те в воспоминаниях перемешивались со снами и видениями. Вообще, а прошлым ли вечером всё произошло? И что это «всё»? — Я не понимаю, — неопределённо произнёс Занзас, не зная, как собрать воедино разбегающиеся, словно муравьи, мысли и оформить их в более-менее внятные вопросы. — Это нормально, — успокоил его дон, поправляя под головой мальчика подушку. — Вечер у тебя вчера выдался не из лёгких, — внезапно улыбка исчезла с его губ, а лицо печально осунулось. Он посмотрел как-то слишком серьёзно, можно было физически ощутить эту тяжесть. — Тебе крупно повезло. — Я не помню, что произошло, но сомневаюсь, что это было похоже на везение, — безрадостно усмехнулся в ответ мальчик. — Поверь, это оно и есть. Тебе крупно повезло, что ты не только выжил, но и не остался травмирован на всю жизнь, — слова, произнесённые с такой многозначительностью, срезонировали от позвоночника, пройдясь покалывающей электрической дрожью до самых кончиков пальцев. — Я бы хотел преподнести это более деликатно. Очень хотел бы. Но тогда ты можешь не понять всей степени опасности, в которой находился. К тому же я сомневаюсь, что это в принципе возможно хоть как-то смягчить, так что буду прям: тебя отравили очень сильным ядом. Настолько сильным, что даже для организма человека, наделённого пламенем, он представляет угрозу, потому что убивает медленно и, в большей степени, незаметно. Когда начинаются видимые последствия, обычно, организм уже очень сильно повреждён. Ты рисковал умереть, но даже если бы выжил, у тебя могли остаться памятные шрамы об этом яде. Повторю ещё раз, тебе крупно повезло, что ты не остался прикованным к постели на всю жизнь, не ослеп и не получил повреждений мозга. Можно сказать, что для твоего возраста, когда организм ещё гораздо более уязвим, это чудо. Возможно, сейчас было самое время проникнуться сказанным и найти повод гордиться собой… если бы услышанное не было настолько страшным. Дыхание на миг перехватило, а под кожей разлился неприятный холодок. Надо же, а ведь казалось, что новая жизнь в качестве богатого наследника Вонголы — это спасение. И только сейчас до Занзаса начало доходить, что в попытках сбежать от смерти, он только сделал огромный шаг ей навстречу. — Меня хотели убить? –сглотнув сухой ком, спросил он несколько дрожащим голосом, за что сам себя мысленно проклял. Дон Тимотео качнул головой. — Сомневаюсь, что хотели. Но вполне могли и едва не сделали. Занзас спал с лица, опустив голову, отчего тёмная чёлка упала на щёку. Закусил губу до боли, как-то обиженно засопев. Признавать, что едва не умер, оказалось не только страшно, но и унизительно. Подумать только, он едва не сломался! Едва не стал жертвой! Едва не позволил кому-то неизвестному решить за него исход его жизни! Он злился. Сильно. Яростно. На всё и сразу одновременно: на отравителя, посмевшего напасть и едва не одержать победу, на себя, за то, что проявил слабость и позволил себе навредить, и даже на отца, бабушку и всех остальных, кто стал свидетелем его уязвимости! Этого не должно было произойти! В груди вмиг образовалась жаркая, давящая теснота. Гнев снёс последнюю плотину, выливаясь в воздух и раскаляя его. Ладони стиснули одеяло, вспыхнув жаром, отчего ткань грозила воспламениться. Но внезапно всё оборвалось, когда чужая рука накрыла его собственную в попытке успокоить. Занзас сразу же потушил ещё толком не разгоревшееся пламя, потрясённо уставившись на отца, рисковавшего, как минимум, сильно обжечься. Но тот лишь снова мягко улыбнулся, не отнимая руки от сжатых пальцев, словно испепеляющий жар не доставил ему ни малейшего дискомфорта. — Знаешь, я думаю, отравления с нас пока хватит. Прибережём пожар на следующую неделю, — отшутился он. Занзас не разделил его веселья, но всё же ярость схлынула, возвращая здравомыслие и самоконтроль. Он решительно поднял всё ещё сияющие красным глаза на отца, уверенно заявив: — Такого больше не повторится. Кажется, это смогло несколько озадачить дона, судя по вопросительно подлетевшим вверх бровям. — Должно быть, я не до конца понимаю, но что именно? — уточнил он. Занзас глубоко вздохнул, стиснув зубы. Требовались силы, чтобы признать это. — Я был жалок. Позволил себе уступить и дать слабину. Этого больше не повторится, — радужки заалели ещё ярче. — Больше никому не позволю сделать меня беспомощным! Кажется, в этот момент он принёс клятву самому себе. Уязвлённая гордость внутри снова вскинула голову, и в душе зародилась слабая надежда, что, возможно, отец увидит его рвение и одобрит его. Почему-то хотелось его похвалы сейчас. Возможно, это говорило желание доказать, что Девятый не ошибся, когда забрал его, и что он сможет быть хорошим сыном. А, возможно, просто не хватало поддержки, которую он старался так получить. Но отчего-то отец не спешил поддерживать его энтузиазм, вместо этого лишь устало качнув головой. — Занзас, — имя неприятно резануло слух. Как бы мальчик не старался убедить себя в обратном, но привыкнуть к нему, пока, не сильно получалось. — Я ценю твою напористость и амбициозность, это важные качества, которые тебе очень пригодятся в жизни. Но умей применить их правильно. — Хочешь сказать, что я не прав? — вопросил мальчик со смесью изумления и возмущения. Наверное, даже если бы дон облил его с головы до ног холодной водой, не смог бы осадить лучше, чем этими словами. Это же… это просто несправедливо! — Нет, — возразил тот без какого-либо давления. — Хочу сказать, что ты пытаешься быть солдатом: стойким, смелым, сильным и несгибаемым. Но тебе всего восемь лет. И неужели за них тебе не надоело играть в войну на улицах Сицилии? — карие глаза прищурились, распустив вокруг себя лучики морщинок, вглядевшись в мальчишеское лицо с такой проницательностью, будто просвечивали насквозь, безошибочно улавливая любые мысли. — Я не призываю тебя отказаться от своих целей и опустить руки. Я лишь хочу предостеречь тебя от того, чтобы ты погрузился в них с головой, упуская всё остальное. Солдатом ты побыть уже успел. Успей побыть ребёнком, пока есть такая возможность. Он умолк, Занзас тоже не спешил отвечать — было просто нечего ответить. Повисла тишина, затянувшаяся в неловкую паузу. В голове мальчишки проносились сотни протестов, которые он, почему-то, не решался озвучить, но отчего-то было чувство, что проницательные карие глаза читают каждый из них и каждый же из них опровергают столь же безмолвно. Это было даже обидно, Занзас чувствовал себя открытой книгой — удивительным образом, он был перед отцом, знакомым всего три дня, как на ладони, но вот сам совершенно не мог даже предположить, что происходит там, внутри, по ту сторону ласковой улыбки. Нечестно как-то… — Что ж, тебе, наверное, лучше ещё немного отдохнуть наедине с собой, — нарушил паузу дон, выпуская руки сына и поднимаясь с постели. — Постарайся снова уснуть. Организму нужно восстановление, а во сне ему будет легче, — посоветовал он, развернувшись к выходу. И пообещав: — Я чуть позже ещё зайду. Мельком удалось уловить красный след ожога на его ладони, и тогда Занзас понял, почему не осмелился отвечать и перечить. Судя по несколько помятому деловому костюму, отец был с ним рядом достаточно долго. Возможно, эта ночь выдалась для дона Вонголы бессонной от беспокойства. Отец не побоялся взять его за руку, чтобы успокоить, несмотря на то, что пламя обожгло его. И ведь он даже виду не подал! И руку не выпускал до конца. Спорить с ним казалось неуважительным. Тонкий голос совести тихо, но весьма настойчиво подсказывал, что стоит промолчать, согласиться и принять слова дона. Однако резкое нежелание остаться в одиночестве завопило, что срочно нужно найти предлог, чтобы удержать отца рядом. — Постой! — спешно окликнул он дона, и тот остановился, оглянувшись. — У тебя работа? Кажется, Девятый наскоро взвесил что-то в голове, после чего задал ответный вопрос: — Хочешь, чтобы я ещё задержался? — Если можно, — неуверенно потупил взгляд Занзас. — Не хочу отрывать тебя от дел. Просто я подумал… — он замялся, поведя плечами. — До того, как произошло всё это, донна… бабушка… — он стушевался, не зная, как стоит назвать Восьмую: привычка требовала первого, но второе так легко скатывалось с языка и отдавало чем-то близким. — Она хотела научить меня… в общем, мы с ней читать собирались, — признаваться в своём изъяне до сих пор было стыдно, и щёки зарозовели, а зубы сжались вплотную. Как же его раздражало чувство стыда! Мерзкое ощущение. — Хочешь почитать? — уточнил отец, и Занзас кивнул. — Конечно, — тут же очень просто согласился он, вызвав лёгкое удивление. — Думаю, это хорошая возможность провести время вместе, — его лицо снова озарил невесомый свет, дарящий покой и гармонию, а уголки губ приподнялись. — Только позволь мне сходить за книгой. Занзас мысленно выдохнул. Возможно, во всей этой ситуации с отравлением и был один плюс — Девятый прав, это отличная возможность стать ближе и привыкнуть друг к другу. — Спасибо, — поблагодарил мальчик, ответив на улыбку и добавив, — пап. *** Холодная мазь коснулась кожи, отозвавшаяся болью на такое вмешательство. Женщина зашипела, но всё же продолжила втирать лекарство в ещё свежий ожог. Медики помогли с перевязкой головы, но вот остальное она им не доверила — сама справится, не маленькая. Да и подумаешь, было бы что-то серьёзное! Так, мелкие ранки. Чёрные волосы упали на лицо, закрывая боковой обзор, но даже сквозь их занавес удалось заметить появившуюся на пороге тень. Женщина обернулась чуть судорожней, чем следовало бы, отчего голова тут же протестующе заныла и закружилась, заставив поморщиться. Койот замер памятником в дверном проёме, скрестив руки на груди и не спеша проходить внутрь. Густые брови съехались к переносице так сильно, что едва ли не образовывали единую сплошную линию. Стальные глаза впились в чужую фигуру и просвечивали рентгеном, заставляя нервничать. Вдвойне заставляло нервничать ощущение затишья перед приближающейся смертоносной бурей, которым отдавало растекающееся от хранителя Девятого слабое пламя. Отпираться было бесполезно. Доротея обезоружено подняла руки, оставив перевязку. — И что, позволь спросить, ты вытворяешь? — прорычал Койот сквозь зубы. — Как это понимать? — Это долгая история. Но у меня были причины ввязаться в это, — ответила она, не проявив ни тени волнения. — Что ж, у меня есть немного свободного времени, и я с удовольствием послушаю их все. Дора сникла и ссутулилась, отвернувшись и снова закрывшись волосами. Прикусила губу, всем видом показывая, что не проронит ни слова. Может, выглядело по-детски и напоминало обиду ребёнка на родителя, но было всё равно. Она не может об этом говорить. Как бы коллега-Туман иногда её ни раздражал, но подводить его под гнев своего наставника, и без того не питающего к Корви особой симпатии, не хотелось. Впрочем, её признания и не требовалось — Койот всегда бы весьма догадлив и проницателен. — Это всё Буджардини, так? Он тебя втянул во что-то, — бескомпромиссно утвердил он, игнорируя то, как возмущённо вскинулась ученица. — Я уже давно и очень много раз предостерегал тебя, чтобы ты не водилась с ним. Ты не послушала — и вот он итог. — Эй, он тут не причём! — попыталась она защитить приятеля, но удостоилась лишь скепсиса. — Ну, вернее, да, он попросил меня помочь ему, но… аргх, забудь! — она вспылила, снова резко крутанув головой и вызвав новое головокружение. — Нет уж, не забуду! — ответил тот непреклонно, распаляясь в ответ. — Это мелкое жульё пагубно на тебя влияет. Ты стала импульсивной, менее собранной, разучилась думать перед тем, как что-то сделать. Из-за него ты теряешь свой профессионализм, ты теряешь концентрацию и рассудительность бойца! Даже сегодня. Чем ты думала, ввязываясь в перестрелку с другой семьёй? Ты хоть осознаёшь, какими последствиями это грозит? — Они первые подняли оружие! — оскалилась Доротея. — Мы имели право открыть встречный огонь! — А есть те, кто сможет это доказать?! — рявкнул Койот. — Об этом ты не подумала, верно?! Женщина прикусила язык. Возразить внезапно оказалось нечего. А ведь и в самом деле не подумала об этом… Она приложила руку к голове, глухо застонав. Вот чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт! — ¡Qué estupidez! ¿Cómo pude hacer eso?! — она схватилась за голову, вцепившись пальцами в тяжёлые чёрные кудри. — ¡Tonta! ¡Idiota! * Стало стыдно за себя и досадно за свою промашку. Ну как же, как же она затупила! — Cálmate. Inmediatamente, ** — жёстко и холодно обрубил её сокрушения наставник. Немного помолчал, размышляя: — Мы с Висконти и этим новичком, Савадой, постараемся разрулить эту ситуацию, — он хмыкнул. — Добавили вы нам проблем, конечно, спасибо. Какой дьявол вообще дёрнул вас так влипнуть? — Поручение Неба, — лаконично ответила она, давая понять, что подробностей учитель от неё не дождётся. — И, возможно, частично, из-за тебя. — Из-за меня? — тон приобрёл несколько удивлённый оттенок. — Ну, из-за ваших вечных конфликтов, — пояснила она. — По его словам, ты прессуешь его при любом удобном случае. Он не знает, как спастись от твоих подозрений на его счёт и преследований. — Это он втёр тебе такую чушь? — Ты установил за ним слежку, как за преступником, хотя у тебя совершенно нет оснований ни в чём его подозревать или обвинять. Скажешь, что это тоже чушь? Койот встряхнул головой, шумно выдохнув и пытаясь сохранить самообладание. — Не нравится мне, что этот щёголь уже успел так мозги тебе промыть. Ты к нему относишься слишком по-доброму, гораздо более, чем он того заслуживает. — А может, это у тебя на его счёт какие-то предубеждения? — И в чём я был неправ? — вскинул подбородок он. — Сама видишь, к чему тебя привело доверие к этому прохиндею, — он недвусмысленно окинул взглядом её боевые ранения, задержавшись на перевязанной голове. — Послушай, ты можешь считать мои действия излишними, но я уже давно живу и если что-то хорошо успел выучить, так это то, что бывших аферистов не бывает. — То же самое можно сказать и о наркоторговцах, — припечатала Доротея. Повисла гнетущая пауза, отдававшаяся в ушах тихим звоном. А быть может, это было лишь последствие сотрясения. Стальные глаза мужчины потускнели, напоминая теперь пасмурное небо. — Я совершал ошибки, — негромко признал он уже безо всякого запала. — И мне пришлось дорого за них заплатить. Широкие плечи дрогнули в намёке на сутулость, а голова поникла. Дора знала, что эта тема больная и не хотела её лишний раз касаться, но вспылила и сейчас корила себя за это. Иногда стоит прикусывать язык. Но всё же… — Ты ведь знаешь, что я — не она, — тихо произнесла женщина, с некоторой опаской косясь на учителя и стараясь быть деликатней. Она как никто знала, что за непробиваемой стальной бронёй пыталось защититься искалеченное сердце. — Знаю, — так же тихо выдохнул он и присел рядом. Скосил глаза на незаконченную перевязку на ноге, с которой упали незафиксированные бинты. — Помочь? — Не стоит, — отказалась Доротея. — Да, ты не она, — внезапно вернулся Койот к болезненной теме. — Но ты на неё очень похожа. Однажды я уже не смог уберечь то, что дорого. Так что хочу сохранить хотя бы тебя и память. Хочу доказать, что чему-то меня мои ошибки научили. — Только не забывай, что я отдельный человек и имею право на свою жизнь, без твоего тотального контроля. Как и Федерико, и ещё кто бы то ни было. Хорошо? — они вновь немного помолчали, обдумывая прошедший разговор. Спустя недолгое время Дора спросила: — По поводу перестрелки. От меня что-нибудь требуется? — Только не совершать больше таких глупостей и никуда не лезть. По крайней мере, не поставив в известность меня, — ответил он и поднялся, тяжело направляясь к выходу. По одной позе и походке Дора смогла считать, что учитель подавлен. И, кажется, у него сильно болит голова. Снова стало неудобно за то, сколько проблем она умудрилась создать своим самоволием. Возможно, он и прав, нужно начать посылать Витторио с его идиотскими идеями. — Койот? — внезапно позвала она, когда тот уже переступил порог, заставив чуть обернуться. — Gracias.*** Он молча кивнул и удалился. *** Приоткрытая входная дверь мгновенно бросилась в глаза. Дыхание перехватило, пульс участился, а по спине, кажется, стекла капля холодного пота. С каждым шагом, который старался быть бесшумнее предыдущего, страх нарастал всё больше, заставляя руки трястись и слабеть, едва ли не роняя сумки с по-быстрому купленными продуктами. Она тихо, как мышка, прошмыгнула в собственную прихожую, осмотрелась, прислушалась. Всё спокойно. Но отчего-то это спокойствие пугало лишь сильнее. Каким-то шестым чувством она ощущала постороннее присутствие в доме — опасное, угрожающее. — Марко? Пауло? –позвала она дрожащим голосом, едва сдерживая подкатывающую панику. Тем не менее, перехватила сумки в одну руку и достала припрятанный во внутреннем кармане пистолет весьма уверенно. Ей никто не ответил, и она судорожно вздохнула, пытаясь наполнить лёгкие воздухом через удушливый страх. Что с её мальчиками? Что произошло за то время, на которое она отлучилась? Мария прошла глубже в дом, озираясь по сторонам и готовясь атаковать на любое движение. Внутренне себя успокаивала. Зря волнуется, пустое нагнетание, всё в порядке. Вот сейчас она поставит сумки и отправится искать детей. Но зайдя на кухню, так и обомлела, выронив тотчас рассыпавшиеся по полу продукты. — А ты не торопилась, верно? — поинтересовался незнакомый мужчина, вальяжно расположившийся на стуле за столом и поигрывающий балисонгом. За его правым плечом, в углу, около стенки, тряслись два напуганных мальчишки, замершие на перекрёстке направленных на них дул двух оружий. Старший — на вид, лет двенадцати, –обнимал беззвучно плачущего младшего, изредка утирая с разбитого виска кровь такой же разбитой рукой. Должно быть, попытался драться, но, разумеется, без шанса на успех. Губы затряслись, приоткрываясь в сбивчивых вздохах, а поперёк горла встал ком. Глаза зажгло от подступающих слёз. Рука, вскинувшая пистолет, дрогнула в нерешительности. — Выглядишь как-то бледно, — заметил незнакомец на стуле с отчётливым пренебрежением, но затем усмехнулся: — Складывается впечатление, что ты не рада гостям. — Я выстрелю… — бессознательно попыталась пригрозить она, но вызвала лишь новый смешок. — Глупостей не говори, –мужчина провертел нож между пальцами. — Стоит тебе лишь неосторожно дёрнуться, и будь уверена, их головы в ту же секунду изрешетит, — он небрежно кивнул на сжавшихся детей. Мальчик лет двенадцати обнял уткнувшегося в его грудь младшего брата, словно пытался накрыть собой и защитить. Жест настолько трогательный в своей беспомощности, что сердце матери облилось кровью. Сейчас она была в безвыходном положении и ничем не могла помочь собственным сыновьям. Осознание унизительное, страшное и болезненное, впивающееся в душу когтями и разрывающее на куски. Мария замерла недвижимо, стараясь не шелохнуться. — Соседи услышат, — только бесцветно предупредила, и снова вызвала лишь смех. — И тут ты заблуждаешься, — он отсалютовал ножом кому-то за её спиной. Робко обернувшись, она увидела притихшего у газовой плиты человека в красном, исподлобья наблюдавшего за ней безмятежным, но удивительно цепким и острым взглядом. — Мы работаем тихо, — лезвие коснулось расплывающихся в кривой полуулыбке губ поперёк, словно замыкая их. Мария всхлипнула, воззрившись на незнакомца с мольбой. Боже, ну ведь она же знала, что так и будет! Чувствовала, что не надо во всё это вмешиваться! Если бы не дети, ей было бы всё равно, она бы ничего не боялась, уж за себя-то она постоять смогла бы. Но её сыновья, два её ангела, были её самым слабым местом, за которое её смогли ухватить уже дважды. Похолодевшей, дрожащей рукой она опустила пистолет, заторможено бросив его на пол. Раздался глухой стук. На секунду ей показалось, что это не металл соприкоснулся с полом, а захлопнулся её гроб. — Умница, мудрое решение, — поощрил её мужчина. Она впилась в него взглядом, прожигая ненавистью каждую черту: от жёсткой, побитой проседью, щетины до коротких вьющихся русых волос, от каждой складки коричневого пиджака до тёмных очков, скрывающих глаза, не дающих считать по ним намерений хозяина. Зубы скрипнули в бессильной злобе. — Кто вы и что вам нужно? — спросила Мария, хоть в этом и не было необходимости. — Мы те, кто обычно приходит за предателями, вроде тебя. Он поднялся с места, развязно подойдя ближе, будто демонстрировал, насколько же ему комфортно в атмосфере страха и безысходности, насмехался над её бессильной яростью и болью. Грубые пальцы, пахнущие порохом, приподняли её лицо за подбородок — этот подонок знал, что она не посмеет хоть как-то ему воспротивиться. Бабочка в его руке оставила холодный поцелуй на скуле, скользнув ниже, замерев у пульсирующей артерии на шее. Мария подавила всхлип и заставила себя поднять голову. Нет уж, она не позволит ему насладиться её безмолвным подчинением. — Твоя гордость фальшива и бессмысленна, — лишь цыкнул мужчина. Внезапно из угла послышалась какая-то суета, после чего прогремел выстрел и мальчишеский вскрик. Мария резко обернулась, отчего спешно одёрнувшееся от её шеи лезвие полоснуло ей по щеке в опасной близости от глаза. Но ей было плевать, она рванулась, чтобы подбежать к старшему сыну, накрывшему собой младшего, и державшемуся за кровоточащее плечо. Мужчина в тёмных очках грубо остановил её, оттащив обратно и не дав приблизиться к детям. — Зензеро****, придурок! –рыкнул он на выстрелившего кучерявого шатена с рябыми щеками. — Ты что творишь?! — Сучонок попытался удрать, — оправдался тот, указав пистолетом на истекающего кровью мальчишку. — Я только припугнул. — Со мной делайте, что хотите, но умоляю, детей оставьте! Позабыв про остатки недавней решимости, Мария упала в ноги предводителю этой группы и, не выдержав, расплакалась. Одна мысль, что она может потерять самое дорогое её сердцу, душила её, выбивала почву из-под ног. — Ну конечно, — этот тон мог бы показаться даже ласковым, если бы не сквозил безразличным холодом. — Мы же не бессердечные мерзавцы, так, ребята? — мужчина в очках переглянулся со своими, обменявшись ухмылками. — Душа рвётся на части видеть отчаяние матери! Он театрально приложил ладонь к груди, страдальчески заломив брови. Но никакая плохо слепленная скорбная гримаса не могла замаскировать то, насколько же ему всё равно. Им всем всё равно. Чужие мольбы уже давно не трогают людей, подобных им. — Хорошо, в порядке нашей милости, — он хлопнул в ладоши. — Ты без утайки рассказываешь нам всё что знаешь об отравлении — а я уверен, что ты о нём знаешь. Мы же, в свою очередь, от себя гарантируем тебе мир и покой. Парни? — он замер в ожидании мнения коллег. — Лишняя драма нам ни к чему, — согласился из-за спины человек в красном, остальные же отделались короткими кивками. На лице Марии явственно отразилось недоверие, но мужчина в очках только обезоруживающе улыбнулся. Кажется, вне зависимости от того, какие сомнения её терзали, выбора у неё особо не было. Она стиснула зубы, опустив голову и обречённо вздохнула. — Я мало что знаю, — призналась она. — Это была не моя идея, клянусь! Я не хотела в этом участвовать! Но он заставил меня… — Кто «он»? — спросил человек в красном. — Я не знаю! Я ни разу не видела его лица и имени своего он не называл. Тем более не говорил, на кого работает. Он обычно либо сам находил меня или назначал место встречи, говорил только со спины или через стенку. Он сказал, что мои дети на прицеле у его людей. Я боялась за их жизни! — Хах, кажется, эти мальки доставляют тебе много проблем, не так ли? — осклабился мужчина в очках. — Тот таинственный человек… он дал мне яд. Сказал подмешать в одеколон дона Тимотео. Он уверял, что поможет мне и моим детям скрыться, что нас не найдут… — Возьму на заметку передать ему, что он крайне плох во вранье, — хмыкнул её собеседник. — Твой подельник ничем больше себя не выдал? Может, ты помнишь его голос или ещё какую необычную деталь? — Голос низкий и грубый, хриплый. Он иногда курил сигареты с ментолом. Кажется, такой ответ вполне устроил. Лидер удовлетворённо кивнул, дав отмашку двум вооружённым подчинённым. Раздались два громких выстрела и звук, будто тяжёлый мешок упал на пол. — Марко! Пауло! –надрывно выкрикнула женщина, метнувшись к остывающим телам, чьи головы прошили пули. Дрожащими руками она обняла младшего сына, убрав с мальчишеского лица перепачканную алым светлую чёлку и пригладив ещё подрагивающие веки. Она смогла уловить, как ребёнок сделал свой последний вдох. Вновь сорвалась на истошный крик, разразившись рыданиями, переводя взгляд на безмятежное медленно бледнеющее лицо старшего. Её два ангела взмыли в небеса… — Ты же обещал! — возопила она. — Обещал их не тронуть! — Нет, дорогая, я обещал мир и покой, — преступное веселье в его голосе всадило гвоздь в душу. Как он может?! — И я слово сдержал. Взгляни, они покоятся с миром. Мария зашлась в истерике, вопя и стеная, прижимая к груди маленькое тело сына, роняя слёзы на бледные щёки, целуя лоб в бессознательности, в тщетной надежде исправить неисправимое. Это не может быть правдой! Нет, такого не бывает! Её мальчик, её Пауло, он просто спит, спит спокойно и тихо. Вот сейчас он откроет глазки, улыбнётся, и этот кошмар закончится, всё снова будет хорошо, как раньше, до всего этого… Слова бездушного убийцы донеслись словно сквозь вату, которой забило уши. — Знаешь, зашивать рану всегда больно, — его тяжёлая ладонь поддерживающе похлопала её по худому плечу, покачнув. — Могу спорить, ты сейчас меня ненавидишь, но поверь, я сделал тебе одолжение, — он весь сочился лицемерным сочувствием. — Я сделал тебя сильнее, лишил главной слабости. Пусть сейчас ты со мной не согласишься, но я уверен, когда-нибудь, когда в аду наши котлы поставят по соседству, ты ещё поблагодаришь меня за эту услугу, и мы вместе посмеёмся. Он погладил её по волосам, после чего чинно прошествовал к выходу, поманив жестом за собой своих людей. Последним кухню покинул человек в красном, лишь на долю секунды задержавшись. Вмиг стало пусто, только голые стены отражали безутешный плач. Вот и всё? Таким будет конец? Мария осталась совершенно одна, лишилась того, что больше всего на свете старалась сберечь. Шмыгнув носом, она подняла пылающие яростью глаза, слепо уставившись в пространство. Нет уж! Если эти ублюдки думают, что их зверство сойдёт им с рук, они сильно ошибаются! Имли не знать, что кровная месть очень жестока! Вдруг её взгляд зацепился за плиту, что-то в ней насторожило. Присмотревшись, Мария поняла, что одна из газовых конфорок открыта и выкручена на максимум. Сердце ухнуло вниз, отозвавшись дрожью в животе. Лампа опасливо затрещала, недвусмысленно подмигивая светом. Последний всхлип потонул в оглушительных клубах жара. — Говорят, в Средние века особо провинившихся грешников заживо сжигали на кострах, веря, что так их души вместе со священным пламенем вознесутся прямо в Рай, — глубокомысленно изрёк человек в красном костюме. — К чему твои философские измышления, Папаверо****? — в тёмных очках отразился огонёк зажигалки, когда лидер прикурил. — Да так, просто вспомнилось, — пожал плечами в ответ тот. — Хватит думать обо всякой дури, у тебя работы по горло. Иди, удостоверься, что все приняли этот взрыв за бытовой несчастный случай, — скомандовал он. — Эй, Сальвия****, чего там примёрз? — Тебе не кажется, что это был перебор, Гарофано****? — неожиданно мрачно спросил самый молчаливый из компании, брюнет с грубым шрамом, пересекающим кривые губы по диагонали. — Мы не клан каких-то уличных отморозков, у нас есть понятие чести. Вряд ли босс обрадуется, узнав, что мы прикончили мать с двумя детьми. — Придумаешь тоже, — прыснул Гарофано, отмахнувшись. — Не он ли сам поручил нам разобраться? — Не таким способом… — О, да ладно! — вспылил Гарофано. — Кончай ныть и корчить из себя рыцаря. Мы поступили по чести, эта женщина едва не стала причиной смерти. Скажи, гадюк ты тоже жалеешь или всё-таки обезглавливаешь, пока они никого не отравили? Тот же принцип, — он затянулся. — И вообще, раз так интересно мнение начальства, то вот ты позвони ему и отчитайся. *** Вид свешенного тела с петлёй простыни вокруг шеи не внушал воодушевления. Емицу брезгливо поморщился, ощупав чужую оголённую щиколотку. Холодная — видать, давно так висит. Впрочем, стоило предположить, что этот человек был смертником — протиснуться в охранники самой Восьмой донны, конечно, сильно для предателя. Для этого, пожалуй, в самом деле надо быть либо чрезмерным наглецом, либо смертником. Эх, одно грустно –теперь же даже не побеседовать и не разузнать, кто такой умный додумался подкинуть им эту никудышную потугу на интригана. Кхм, ну, вернее, узнать-то он узнает, всё ещё есть телефон и прочие вещи. Просто дольше будет. — Слабак, — послышался из-за спины низкий голос. Емицу крутанулся на месте, готовый атаковать, но выдохнул. Крокент Бауч стоял чуть поодаль и безучастно смотрел на висельника. Чёрт, насколько же пугающие у него глаза, неверилось, что он вообще хоть что-то способен ими видеть. Может, ему помогало пламя? — Бауч? Что у тебя? — Помощь. Ответив как всегда лаконично, он протянул широкий, звёздчатый, сильно рассечённый лист, отливающий фиолетовым, в комплекте с небольшой запиской. Савада взял их в руки, придирчиво повертев. Это шутка какая-то? — Что это? — спросил он. — Клещевина. Травили этим, — пояснил Бауч, и Савада напрягся. — Откуда знаешь? — недоверчиво прищурился. — Напал на след. Своими путями. Убедишься по этому адресу. Кусты во дворе, — отчитался Туман рублеными фразами, дав понять, что о большем распространяться не намерен. — Моя задача следить за всем подозрительным. Я справляюсь. Разговор окончился так же странно, как и начался. Бауч неспешно направился к выходу, скрываясь в коридоре и оставляя нового внешнего советника ломать голову над тем, что это было вообще, в одиночестве. Сплюнув, Емицу смял лист и записку, сунув в карман.Что за глупость? И всё же стоило проверить… Из кармана пиджака послышалась негромкая трель звонка. Сняв трубку, он приложил телефон к уху. — Слушаю, — оповестил он. — Хей, приятель! — прозвучал с другого конца голос, искажённый динамиком. — Тут отпуск дали! Ты же сейчас на Сицилии, да? Хочу приехать туда. Как погода? — Радует: довольно тепло, а небо ясное, — непринуждённо отозвался Савада. — Замечательно, –протянули с того конца. — Тебе что-нибудь привезти в подарок? — Нет, не стоит, — отказался он. — Извини, не могу говорить, слегка занят. Перезвоню в более удобное время, если не против. Собеседник повесил трубку, и Емицу спрятал телефон обратно. Бегло воровато оглядевшись по сторонам. Ни лишнего слова, ни сбоя в интонации, ни дрогнувшего мускула. Всё-таки умение держать лицо на публике его не подводило.