Мой раб Люциус

"Придушу... Накажу... Нет, сейчас прощу, — вертелось на уме у Гарри Поттера, пока раб своевольничал. Постепенно ласки распалили его, и мысли перешли в мирное русло. — Нет, пожалуй, пока прощу... Посмотрим, как далеко нас заведет эта игра. Прервать её я всегда успею. Мои силы больше, в этом можно не сомневаться. Хорошо. Посмотрим, чего он хочет. Но потом — выпорю!" Гарри принял правила игры и даже сам улыбнулся — причем снисходительно. Вырваться он мог бы. Невербально призвать палочку, сбросить путы, жестоко отхлестать наглого блондина по щекам, заставить ползать перед собой на коленях... Но разве он хотел вражды и затаенной ненависти? Хуже того, новых попыток наложить на себя руки? Стойкой уверенности в том, что аврор Поттер — мудак, каких мало? Вовсе нет. Такая инициативность ему нравилась. Ведь заклятие его защищало. Это показал беглый взгляд на шею: цепочка давно начала бы душить Малфоя. Неудивительно, что она и интересовала белокурую бестию прежде всего. — Действие заклятия? Это древняя магия. Она похожа на непреложный обет, это я говорил в самый первый раз. Но он касается выполнения клятвы относительно какой-нибудь одной вещи, а нас связывают отношения более долгие. Служение. Верность господину. Всё это оно обеспечивает. Ты же это прочувствовал в полной мере, Люциус? Потому я и не прерываю тебя. Дурного ты не сделаешь, а любопытство... Оно простительно. Столь туманным ответом Малфой вовсе не удовлетворился и продолжил сидеть на его бедрах, прижимая к постели. Чувствуя, как его член трется об внутреннюю поверхность бедер, Гарри терял терпение и готов был рассказать что угодно. — Хорошо, хорошо. Любопытство сгубило кошку, так что пеняй на себя, — Гарри готов терпеть последствия возможного гнева. — Ты знаешь о моей связи с темным лордом и о том, что я носил в себе частицу его души. Мы могли обмениваться мыслями, образами... и не только. Я мог овладеть частью его знаний. Иначе мне ни за что не удалось бы отыскать проклятые хоркруксы. Но дело не в них. После смерти Волдеморта связь прервалась, но часть его способностей осталась при мне. Я стараюсь не слишком афишировать эту свою особенность, но тебе рассказываю. Предупреждаю: не пытайся шантажировать меня этим. Ты уже успел заметить, что выводить меня из себя опасно. Ладно, оставим угрозы. Так вот. Волдеморт изучал темные ритуалы начиная с самых древних. Он углублялся в историю магии, и потому мне, может быть, инстинктивно удалось так хорошо воплотить этот ритуал. Заклятье применялось еще в Древнем Риме: господа привязывали к себе рабов. Рабы в древности были членами семьи. Они приносили ей славу, служили господам... Не буду тебе описывать это в подробностях, Люциус. Ты образован лучше меня и знаешь историю тех времен. И знаешь, что к сожительству двух мужчин (или господина и раба) там относились как к чему-то само собой разумеющемуся. Но, несмотря на всю эту лояльность, вставал вопрос продолжения рода. Римляне постоянно вели войны, им нужны были граждане; так вот, ритуал влияет глубже, чем простое проклятие вечной службы, не позволяющее нанести вред хозяину. Он сделал нас с тобой в каком-то смысле парой. Потому ты и смог подпитываться моими силами. Но раб должен служить не только руками или делами, Люциус. Он служит телом. Влечение вытекает отсюда. Я ведь не хотел, чтобы тебя выворачивало от отвращения каждый раз, когда я тебя касаюсь. Я не любитель мучить понапрасну, в отличие от Волдеморта. Я хотел близости с тобой — и я её получил. Малфой кивнул удовлетворенно. Гарри почувствовал, как мягкий язык невыносимо и мучительно сладко щекочет мочку уха, проходится по груди, вдоль пресса и наконец награждает поцелуем в его стоящий член. Ладонь Люциуса обхватила его, но он так и не дал даже толкнуться себе навстречу. И проигнорировал все проклятья и просьбы позволить уже трахнуть себя. Палец прошелся по головке члена, дразня и доводя до изнеможения. И откуда он так точно знает все его чувствительные места? Ах да, всё оттуда же. Ритуал. — Ты заметил, что тело изменилось. Я полагаю, изменения более глубокие. Может быть, ты даже... — тут даже сам Гарри запнулся, пытаясь предугадать реакцию своего вспыльчивого и вздорного приобретения. — Продолжай, — прозвучало требовательное и понукающее. — Эти изменения касаются не только внешности, Люциус. Ты заметил, что сам желаешь меня? Может быть, сможешь даже обрести черты... особенности... которые позволяют господину и рабу продолжить род и зачать детей... Высказав последнее, Гарри напрягся, но, судя по тому, что его не попытались придушить и в голову ему не прилетел сгоряча брошенный подсвечник, всё было хорошо. Или нет? Люциус если и дрогнул, не подал вида. И, может быть, приберег скандал на потом. А пока что, сжав его член, сам медленно, невыносимо медленно опустился на него, принимая в своё узкое нутро. В горле пересохло от возбуждения. Не пережми Люциус его член, Гарри кончил бы сразу, как только ощутил, что вошел в него на всю глубину. Он облизал губы и молча пожирал его взглядом, раз уж не мог вести сам. Надо признать, Малфой продумал это ловко: Гарри давно не сдержался бы и драл бы его сейчас, вжимая в кровать, резкими и быстрыми толчками, жадно, до остервенения — он ведь так давно хотел сделать его своим. Непременно порвал бы. А так, когда близость растягивалась надолго, было меньше шансов причинить ему вред. Люциус замер, восседая на нем, прекрасный, как мраморное изваяние, привыкая к ощущениям, и продолжил через минуту. Первые толчки были мелкими и редкими, но по мере того, как он привыкал, Гарри ощущал, как охотно он расслабляется, впуская его член в себя, и был готов простить за это всё — и допрос, и свое зафиксированное положение. За медленными мелкими толчками последовали более глубокие. Их бедра соприкасались, и Люциус в движении, мерно насаживающийся на него, был хорош; его собственный член подрагивал и трясся в такт их движениям. — Если бы ты освободил меня, я бы тебя тоже приласкал, — коварно предложил Гарри. Если бы Люциус слышал последнюю фразу, то это был бы последний день в жизни Поттера, но он не слышал. Потому что уже был и сам слишком поглощён процессом, и желал чтобы его уже как следует... отлюбили. Вероятно, поэтому же, потому что иначе нельзя оправдать внезапное отключение мозгов Малфоя: он будто зачарованный, потянулся и щёлкнул пряжкой, освобождая руки Поттера. Ну и ещё потому, что желал ощутить его сильные руки на теле, объятия и даже чрезмерную силу, после которой на теле остаются синяки.... Да, это завтра, вспоминая их разговор, он, может быть, вспомнит эту фразу... а может, и нет. Сейчас же он понял только то, что к Поттеру его влекло не просто так. Не только из-за заклятья, а ещё и потому, что Малфои всегда были падки на власть и силу магии. А у Поттера, сначала с крестражем Лорда, а после и без него, этой магии было просто навалом. Вкусной, сильной, что сейчас пьянила его, проникала в каждую клеточку, показывая что его хозяин доволен, а значит, и его рабу будет хорошо. Магии, что была ему хорошо знакома по первому любовнику, магии, в которой так нуждалось тело, даже ещё пожалуй больше, чем в строгой руке и поводке над собой. Но в этом Люциус не признается никогда, даже если вдруг Поттер начнет повторять те сладко-позорные приказы из его молодости. Благо, большинство из них пришлось на время после смерти его отца, или он бы в гробу перевернулся. Прислуживание за столом? Было. Поводок и ошейник тоже были. Грязные словечки и роль питомца — пожалуйста, дайте две. Пожалуй, он даже помнил, как в очередной раз удовлетворял лорда ртом, когда к нему пришли два лорда из норвежской знати. И как пришлось замереть под столом, пока они садились и намеревались задержаться надолго. Как он удивился, когда Лорд не позволил ему удалиться и даже за волосы вернул к удовлетворению своих потребностей! И даже то, как, чувствуя приближение оргазма, очень быстро выгнал господ в другую комнату, а сам вытащил любовника и вытрахал из него душу на этом же столе, где парой минут назад подписал соглашение. И снова ничтоже сумняшеся усадил у своих ног, ткнув его лицом в собственные яйца для полировки. Люциус прикрыл глаза, вспоминая и не ведая о том, что Поттер сейчас тоже смотрит это весьма интересное кино под названием "воспоминания молодости Люциуса". Люциус с скованными руками, Люциус с игрушками, Люциус, бьющийся в оргазме и ждущий своего хозяина в кровати, буквально спеленутый магическими силками и с клеткой на члене — чтобы не рукоблудил и не смел себя трогать. Блондин закусывает губу, всхлипывает, пальцами касаясь своих же сосков, сжимается на члене Поттера и, облокотившись на его колени, трахает себя его же членом, будто пытаясь забыть и избавиться оттого чувства болезненного удовольствия и унижения от картин прошлого. Прошлого, где у Лорда ещё было прекрасное тело, член и лицо. И где они оба, хотели только удовольствия, а не убивать. И вот вопрос, кого он сейчас видел перед собой, Поттера, что так собственнически хотел сделать его своим, или молодого, но все же Темного Лорда? Гарри с облегчением услышал тихий звук, с которым с рук соскользнула привязь. Иначе еще немного, и он сам бы порвал её. Потому что слишком уж яркими были образы, которые мелькали сейчас в голове Люциуса Малфоя, за которыми он невольно наблюдал. Ему даже не требовалось для этого проникать в его мозг с помощью легилеменции — это происходило спонтанно, поскольку поток воспоминаний был слишком сильным, да и сам секс как обмен энергией способствовал этому. Гарри едва сдержал порыв кончить, когда увидел, как властно и бесцеремонно Волдеморт обходился с ним, и таскал его всюду вовсе не потому, что нуждался в советнике, а попросту не хотел отпускать от себя такого горячего любовника. Он увидел, как извивался Люциус, связанный магическими силками по рукам и ногам, без сил до себя дотронуться, как послушно он подбирался к Волдеморту после провинностей, не в праве подняться с коленей, как грубо Волдеморт хлещет его по щекам, заставляя немедленно удовлетворить себя. Ну, теперь он спокойно мог признаться в том, что позаимствовал у Темного Лорда слишком многое. Часть личности Волдеморта продолжала жить в нем, в зеленых глазах иногда появлялись отблески алых огней, и в момент близости Гарри раскрылся, показывая свою силу полностью, позволяя Люциусу ощутить её. Поэтому черты бывшего господина чудились Люциусу не зря. Часть его личности осталась жить в Гарри. Сейчас он, вырвавшись, немедленно подтащил его к себе за цепочку на шее, которая наверняка чувствительно впилась в кожу. — Ты уже заметил, что частица его души не растворилась и не исчезла с его смертью, — тихо прорычал Гарри, подмяв Люциуса под себя, впечатывая лицом в подушку. Склонился над ним, приник к самому уху: — Поэтому можешь звать меня "Мой лорд". Или "Господин". Как тебе больше нравится? У Люциуса было не так уж много возможностей ответить, потому что подушка затыкала рот, а Гарри, заломив ему руки за спину, грубо овладевал им. Он оставил его лежать грудью на постели, но задницу поднять к себе, раздвигая ноги пошире. Оглядел дырочку, которая до этого была неразличимой среди маленьких складочек, а теперь растянулась. Гарри нагнулся, лизнув её и вдыхая собственный запах тела Люциуса. — Такой готовый принять меня, Люциус, — констатировал он. — Верно? Мимолетная ласка прекратилась, а следом Гарри толкнулся в желанное узкое отверстие, рыча от нетерпения. Мышцы отреагировали на быстрое грубое вторжение протестом, Люциус силился вытолкнуть его, но быстро оставил сопротивление. Через секунду Гарри трахал его глубоко и сильно, с каждым долгим толчком снова утыкая лицом вниз и вдавливая в постель своим напором. Затем Гарри снова подтаскивал его к себе за заломленные руки, не давая увильнуть и сгладить напор своих движений. Теперь смазка и предварительный секс если и не сделали для Малфоя секс безболезненным, то позволили расслабиться, и теперь Гарри не рисковал порвать его вновь. Он ускорял темп, трахая его быстро и яростно, так что стройное тело полностью подчинялось его собственным движением. Люциус скользил по шелковым простыням. Гарри наконец отпустил его руки, позволяя вцепляться в простыни: теперь он чувствовал, что Малфой сам достаточно возбужден и сбегать не станет. Одна рука проходилась по бедрам, шлепала по ягодице, оставляя отпечаток, сейчас почти неощутимый, так они оба были разгорячены. Второй ладонью Гарри обхватил его член, с удовольствием ощущая, что Малфой сам возбужден донельзя. Головка уже обнажилась, яички поджались. Поттер собственнически сжал его, потом погладил чуть нежнее, но едва понял по нервному подрагиванию и стремлению толкнуться в свою ладонь, что Малфой готов кончить, то грубо стиснул его снова, не позволяя. — Рано, — прорычал он. Пожалуй, Люциус был и так чересчур возбужден. Гарри дотянулся до цепочки в том месте, где она проходила через его соски и подергал. Соски стояли — к ним тоже прилила кровь, и Люциус потирался ими об простыни. Пройдясь последний раз руками по его бедрам и талии, Гарри продолжил методично шлепать его по заду в такт своим быстрым движениям, с которыми он в него вколачивался, заставляя обе половинки гореть красными пятнами. Заметив, что Малфой снова тянется к своему члену, Гарри снова притянул его к себе за руки, заставляя прогнуться в спине, и продолжил его трахать ещё сильнее и яростнее, уже не заботясь ни о чем. Люциус был сейчас само воплощение секса, а потому надолго удержаться при близости с ним было невозможно. Гарри последний раз вогнал в него свой член, практически удерживая Малфоя на весу, и кончил. Выплеснувшись, он прошелся по члену Люциуса, позволяя тоже кончить, а следом поднес ладонь к его рту, заставляя вылизать собственное семя. При виде розового языка, собирающего белые капли, можно было кончить снова. И это было божественно, потому что в момент того как Гарри выпустил свою силу, придушивая осмелевшего раба, Люциус испытал мини-оргазм. От ощущения силы и власти над собой. Чуть сдавленно захрипел, а после был уткнут в подушку, выловленный хозяином на попытке схитрить и теперь вынужденный отрабатывать своей задницей этот мимолётный целибат Гарри Поттера. А трахался он превосходно, потому что уже через пару минут в ответ на вопрос Люциус простонал то самое.. — Да, Господин... И выгнулся в спине, не в силах сдержать своих стонов, когда удерживая за руки, Поттер стал просто брать свое, заставляя колени разъезжаться от каждого толчка и снова и снова его пододвигая к себе. Касаясь во всех местах, где Люциус хотел бы сам, вновь и вновь получая по только отпущенным рукам и вынужденный сдаться на милость победителя, поднимая высоко бедра и глуша свои стоны в подушку, от каждого шлепка по разгоряченной коже, после которой шел толчок. Толчок, сбивающий в бездну оргазма, в бездну, из которой Малфою уже не выбраться самому, принимая свою новую суть служения своему господину. И Поттер весьма охотно и очень быстро подталкивал его к этому краю, явно зная, что будет потом. — Пожалуйста... Прошу... Господин. Он уже не мог терпеть, хныча и сам прося о том, чтобы ему дали кончить, если, конечно, такой Поттер мог его сейчас понять. А он понимал. Пережал его, вновь отодвигая такую желанную волну освобождения, подёргал за соски и наградил ещё десятком ударов по вздернутому вверх заду. И конечно же, кончил первым, заливая его своим горячим семенем и только после этого позволяя рабу забиться в оргазме, сжав и своего господина в себе так, что у того потемнело в глазах, пока Люциус беззвучно и бурно изливался на его руки, буквально переживая свое возвращение в бездну оргазма. Даже то, что после ему поднесли к губам руку в собственном семени, не позволило Люциусу выскользнуть из этой неги, наоборот, он буквально бездумно принялся облизывать предложенное, послушно водя языком по холеным пальцам, вычищая все за собой. А после вновь и вновь, облизывая и посасывая. При виде вот такого поверженного Малфоя на ум пришла картинка — то ли из воспоминаний Темного, то ли сам Гарри читал, что в древнем Риме два спорствующих и воюющих гражданина могли сойтись на арене, решая свой спор звонким мечом и волей богов. А проигравший терял свободу, становясь рабом. И одним из последствий для него могло стать то, что его могли взять прямо на арене. Утверждая право сильнейшего, и статус нового раба, на глазах у всех, кто наблюдал за поединком. Хотя, конечно, взять свое могли и за дверями дома. Но ведь куда приятнее впиться в шею раба клыками, почувствовать его вкус крови, пока своими же толчками покрываешь его, будто суку. И знать что он весь, весь в твоей власти. Тоже самое сейчас мог чувствовать и Поттер, глядя на наконец сдавшегося врага, сдавшегося на милость победителя. Безропотно вылизывающего его руки после того, как в голос просил позволения кончить, а сейчас глухо застонавшего, стоило Поттеру двинуть бедрами, хлюпнув семенем и смазкой в горячей дырке, и огладить рвано дышащего Люциуса по бокам. Кажется, его блондин словил второй оргазм после новых толчков, потому что его снова скрутило спазмом, а комната вокруг словно бы взорвалась, на мгновение позволяя увидеть магу как все разлетается в щепки, кружит вокруг кровати, что окружена защитным полем и падает на пол. Звук взрыва догнал только спустя мгновение, как и осознание, что это был магический выброс Люциуса, и сейчас он в блаженном обмороке, сладко улыбаясь. Кричер, появившийся в желании спасти хозяина, только замер, растерянно оглядывая комнату, разнесенную в щепки. Даже книги не уцелели, кружась в воздухе мелкими обрывками. Домовик оценил расстановку сил, опустил лопоухую голову вниз. — Критчер может для вас что-то сделать, хозяин?