Сладость

      — Торт, — улыбается Изуку: просто, по обыкновению легко, не прилагая к этому никаких усилий.       Но так, что каждый раз, когда Тошинори смотрит на него — случайно, или же нет; старается впитать взглядом увиденное как можно больше, как можно лучше, как можно сильнее, чтобы образ Мидории, его очаровательного возлюбленного, остался в голове надолго. Или даже навсегда.       — Я купил нам с тобой торт, — продолжает Изуку, выдерживая интригующую паузу недолго, прежде чем дополнить свои незаконченные мысли парой слов, небольшим уточнением: — Такой, который ты сможешь съесть. В конце концов, сегодня ведь твой день рождения, Тоши.       И вместо ожидаемого — предполагаемой реакции, Яги смотрит на Мидорию с некоторым лёгким изумлением, хлопая глазами смешно и нелепо — как в замедленной съёмке или же в банальном комедийном фильме. Даже если это, вероятно, звучит и выглядит ещё глупее выражения лица Тошинори сейчас, но…       Взгляд Изуку сменяется пониманием. И всё же — ответным недоумением, когда у Мидории действительно не укладывается в голове, насколько же Яги порой бывает безразличным к самому себе:       — Ты забыл про свой собственный день рождения?       Замечая на впалых щеках Тошинори румянец — лёгкий, и заметный лишь слегка, при внимательном рассмотрении; Изуку не думает, что после реакции Яги есть смысл спрашивать у него что-то ещё на ту же самую тему.       Потому что Тошинори, очевидно, ещё больший принц чепухи и бессмыслицы, чем сам Мидория, практически только сейчас отошедший от внутреннего, пусть и не такого сильного, шока, прежде чем сможет вернуться к привычному занятию — крайне озадаченному и сосредоточенному бормотанию.       — Подожди, так значит… ты и впрямь никак не готовился к этому празднику? И к сегодняшнему дню? Поэтому ты, должно быть, сначала не понял — пока я не пояснил, в честь чего куплен торт? Мне казалось, что, по крайней мере, отметка на кухонном календаре сможет тебе напомнить о…       Тихий смех — воплощение мягкого и приятного для слуха звука; срывается с губ Яги, когда Изуку выглядит так, словно в то же самое мгновение окончательно потонет в собственном бормотании. И, как бы Тошинори не хотелось обрывать очаровательную манеру Мидории, он это делает, спрашивая у возлюбленного с нежностью в голосе:       — Тогда, мальчик мой, чаю?       Рыжеватые — пропитанные солнцем веснушки на лице Изуку, прекрасно контрастируют с тем, насколько ярко пылают его щёки.       «От смущения», — думает Яги. Или, вероятнее всего, и вовсе утверждает, когда Мидория со всей своей застенчивостью перевод взгляд на чайник, а после — на коробку с тортом, купленным не так давно, всего лишь часом ранее в ближайшем магазине.       — Э… — невнятно мычит Изуку. В собственном воображении изначально он казался смелее; намного смелее, чем сейчас. — Да? Чай?       Всё, что удерживает Тошинори от очередного потока весёлого смеха — нежелание смутить Мидорию ещё больше. И желание приступить к празднованию дня рождения, пусть это, честно говоря, было абсолютно незапланированным — порой работа отнимала не только физические, но и моральные силы даже на нечто элементарное.       Вроде того, чтобы помнить про свой праздник. Однако Изуку, наконец-то очухавшись, был здесь. И, по всей видимости, медленно возвращался к былому — к невнятному бормотанию о чём-то… про торт?       Яги не был уверен в собственной догадке, вместо этого подходя к кухонным полкам, где, предположительно, для такого случая как раз стояла праздничная посуда. Вероятно, подобная мелочь придала бы больше атмосферы, да?       Примерно там же — как полагал Тошинори, должны были быть свечки. Но сейчас все ещё светло, светло настолько, что в искусственном освещении нет никакого смысла… в отличие от того, что внезапно позади Яги раздался разочарованный вздох.       Моментально обернувшись, Тошинори смотрит туда же, куда и Мидория — на торт. Точнее — на самый обыкновенный торт, который вряд ли Яги сможет съесть без всяких последствий для собственного организма.       Избавляя Тошинори от вопроса, Изуку, сидящий на стуле, озадаченно чешет затылок со словами:       — Кажется, в магазине я перепутал коробки, и взял не тот торт.       И всё же, Яги, неопределённо пожимая плечами, не выглядит слишком расстроенным от развернувшейся именно таким образом ситуации, продолжая и дальше искать нужную посуду. В конце концов, важнее всего для него — просто побыть рядом с Мидорией, провести с ним время. А остальное — уже мелочи.       К счастью, кружки и тарелка для торта оказываются в руках Тошинори совсем скоро, чтобы тот мог присоединиться к Изуку: сесть с ним рядом, на соседний стул, улыбаясь ободряюще.       — Ну, — вновь пожимает плечами Яги, приподнимаясь совсем немного, чуть-чуть — доставая из упаковки пару пакетиков ароматного чая и бросая их в кружки, прежде чем налить кипяток, — я счастлив, что проведу свой день рождения с тобой, мой мальчик. Не думаю, что мне нужно что-то ещё — кроме, конечно же, тебя.       То ли дело в том, насколько чай горячий, то ли в чём-то другом — совершенно ином, но Мидория краснеет до самых кончиков ушей, застенчиво смотря в свою кружку и пытаясь сосредоточиться на том, что минутой ранее ему хотелось сказать — не то чтобы это важно…       В конце концов, подарить подарок Изуку может чуть позже — вечером, или же просто тогда, когда своеобразное чаепитие закончится. Поэтому сейчас, глядя на торт — кажется, он карамельный, с украшениями в виде живых ягод; Мидория моментально забывает всё то, о чём думал ранее.       Ведь Тошинори, оставшийся без праздничного угощения — слишком навязчивая мысль, не дающая Изуку покоя. Как и то, что он с лёгкостью может это исправить, даже если от подобного с каждой секундой его лицо становится всё более красным.       Неловко ёрзая на стуле — в ответ Яги вопрошающе выгибает бровь; Мидория выпаливает быстрее, чем обдумает это:       — Но… гм, есть та сладость, которую ты точно сможешь съесть.       И, честно говоря, после сказанного Изуку хочет ударить себя по лбу. К счастью, Тошинори, кажется, не совсем понял Мидорию.       Или же… нет? Потому что Яги, вытерев рукавом домашней рубашки тонкую струйку крови, стекающую по собственным губам, смотрит на Изуку неясным взглядом.       Смесь растерянности и чего-то ещё, окутывающего Мидорию мягким, не обжигающим жаром, когда Тошинори наклоняется к Изуку достаточно близко, чтобы прошептать ему на ухо:       — Ты хочешь…?       В шёпоте нет абсолютно никакой необходимости. Но, очевидно, от него намного интимнее и жарче, ведь с щёк Мидории румянец плавно перетекает и на другие части его тела — туда, где плечи, ключицы Изуку скрыты свободной футболкой.       И туда, куда падает взгляд Яги — невольно, не специально, однако не смотреть на Мидорию — краснеющего, пытающегося выдавить из себя ответ; попросту невозможно.       Особенно, если Изуку, кивая едва заметно — от смущения, смотрит на Тошинори с решительностью в глазах. В конце концов, рядом со своим возлюбленным он может чувствовать себя максимально спокойным и уверенным, что в ответ ему не причинят вреда.       Ведь Яги, наклоняясь вперёд, подаваясь своим лицом к лицу Мидории, предельно нежен и осторожен, нетороплив — несмотря на согласие Изуку, все ещё предоставляет ему выбор, возможность отказаться.       Однако Мидория, спешно снимая прямо с центра торта одну соблазнительно-красную ягодку — вишню, покрытую карамелью; протискивает её между своими губами, и сам делая крошечный «шаг» навстречу Тошинори.       И, когда ягода блестит между губами Изуку красиво — это зрелище настолько соблазнительное, что Яги не может отказаться от этой возможности — съесть самую лучшую сладость сегодня, в свой день рождения.       Тем более, если та сладость — Мидория: кисло-сладкая, с нотками карамельного привкуса после поцелуя, всё такого же неторопливого, чувственного и нежного, позволяющего распробовать друг друга лучше, как можно лучше — и тогда губы соединяются вместе вновь, вновь, и ещё раз — казалось бы, до бесконечности долго.       «И до сумасшествия приятно», — мелькает в голове у Тошинори; Тошинори, мягкого скользящего своим языком по языку Изуку, передающего ягоду изо рта в рот, слизывающего с неё карамель…       Нежно, пьяняще — Мидория для Яги точно хмель, от которого кружится голова, и которого хочется ещё, ещё, ещё — чтобы напиться Изуку, впитать в себя вкус его нежных, приоткрытых лишь для Тошинори губ — распробовать эту сладость до конца.       Но прежде — прежде чем сделать последнее, не отказываясь от потрясающей возможности, что есть у Яги здесь и сейчас, он осторожно отрывается от Мидории, оставляя тонкую ниточку слюны, когда поцелуй прерывается — лишь для того, чтобы усадить Изуку к себе на колени, придерживая его аккуратно — как самое драгоценное сокровище в этом мире.       Личное сокровище Тошинори, прижимающееся к нему вплотную, почти вплотную, оставляя только крайне малое расстояние, предоставляющее Яги относительную свободу в действиях: скользить руками по телу Мидории, забираться пальцами под его футболку, в который раз очерчивая «созвездия» веснушек — ярко-рыжих точек, на его спине.       Однако этого кажется недостаточно, катастрофически мало — и тогда Тошинори переводит взгляд в сторону, чуть в сторону — к торту, зачерпывая рукой небольшой кусок сладости, вмиг растекающейся по ладони липким сиропом — Яги подносит его ко рту Изуку, слегка надавливает большим пальцем на его нижнюю губу.       Мидория кажется и выглядит смущённым ещё сильнее, чем прежде, но в то же время — довольным, слизывая с пальцев возлюбленного торт — без преувеличения сладкий, не считая солёной нотки карамели, резко контрастирующей с приторной сладостью.       Но Тошинори, должно быть, взял в ладонь слишком много торта, ведь карамельные следы остаются на подбородке, стекают чуть ниже — почти что к шее, соблазнительно блестя на солнце, прокравшемся на кухню сквозь занавески.       Яги смотрит на это недолго, не выдерживая — наклоняется вперёд вновь, придерживая тяжело дышащего Изуку за талию деликатно, склоняя его голову чуть набок — чтобы оставить короткий поцелуй на шее, проделать мокрый след из поцелуев к подбородку, слизнув купленную Мидорией сладость.       Тошинори не останавливается на одном — и Изуку, осторожно притягивающий его к себе, побуждает Яги продолжить свой путь, зачерпывая большим пальцем ещё немного торта, прежде чем игриво мазнуть им ключицы возлюбленного — футболка Мидории так удачно спадает с одного плеча…       Когда тёплый, слегка шершавый язык касается ключичных впадинок Изуку, слизывая крем от торта; Мидория думает, что это почти что самое лучшее ощущение на свете — чувствовать Тошинори, его тепло, его руки, его губы на себе, слышать его тяжёлое от возбуждения дыхание, наслаждаться близостью с ним и просто быть с ним — идеал совершенства в мире.       Поэтому Изуку, расслабляясь в объятиях Яги так, словно был расплавленной свечкой, мягким и пластичным воском, даже не пытается скрыть от Тошинори стон удовольствия.       Тем более, если в эти же моменты Яги не перестаёт шептать нежные ободрения, приятные и очаровательно смущающие глупости, покрывая лицо, шею и ключицы Мидории поцелуями: неторопливыми и нежными, практически невесомыми, лёгкими.       Но всё же, сегодня день рождения Тошинори, верно? Несмотря на то, что Изуку действительно нравилось купаться с головы до ног в его ласке и любви, у него была одна идея, слишком прочно закравшаяся в голову, даже если та ещё более смущающая, чем предыдущая.       И, торопливо извинившись, Мидория выскальзывает из объятий в который раз удивлённого за сегодня Яги, а чуть позже, спустя каких-то несколько секунд — не больше, и не меньше; Изуку неловко опускается на колени перед Тошинори.       Тошинори… который поражённо открывает рот в беззвучном вопросе, пока Мидория осторожно — точно не зная, согласен ли на это сам Яги, протягивает руку к его штанам.       К счастью, Изуку не нужно ничего говорить — Тошинори, растерянно потирая свою шею, понимает и так:       — Мой мальчик, ты действительно уверен в том, что хочешь сделать? Надеюсь, ты не думаешь, что обязан выполнить это… потому что сегодня у меня день рождения. Я не хочу заставлять делать тебя то, чего ты на самом деле не хочешь.       Мидория лишь качает головой, качает из стороны в стороны, желая доказать Яги обратное. Честно говоря, Изуку хотелось хоть раз попробовать доставить Тошинори удовольствие таким образом, даже если уверенности в том, как именно это делать, не было. Однако…       — Мне хотелось бы сделать это. Хотя я не умею, — поясняет Мидория, даже если от собственных же слов начинают гореть уши, — но… гм, попробую, хорошо, Тоши?       Слабый кивок — всё то, что нужно Изуку, чтобы продолжить, дрожащими от волнения пальцами возвращаясь к штанам Яги — приспуская их немного. Но достаточно, чтобы на языке, когда Мидория на пробу наклоняется вперёд, делая самое первое движение; оказался солоноватый вкус — не такой приятный, как солёная карамель.       Тем не менее, со смущённым выражением лица, его, приподнявшегося и зачерпнувшего в ладонь немного торта, всё устраивало — особенно то, что сильные руки Тошинори, зарывшиеся в густые зелёные вихры волос буквально на несколько секунд, были нежными и осторожными, ободряющими, в то время как Яги шептал:       — Аккуратнее, Изуку. Я не хочу… чтобы ты повредил себя. Просто делай так, как можешь — мне в любом случае это понравится.       Кивнув, Мидория, неуверенный в правильности своих действиях ранее, сейчас же наоборот, чувствовал себя гораздо спокойнее, несмотря на то, что ему хотелось доставить Тошинори как можно больше удовольствия.       Поэтому Изуку проводит пальцами по пульсирующему члену Яги ласково, деликатно, размазывая по основанию карамельно-кремовую массу, а после — ощущая напряжения в бёдрах возлюбленного, и впрямь пытающегося быть с Мидорией как можно осторожнее; заглатывает сладость чуть глубже, проводит по ней языком экспериментально.       Во рту Изуку сладко-солёный вкус разливается приятной смесью, побуждающей его ласкать Тошинори и дальше: там, где Мидория не может распробовать вкус торта, он использует пальцы, гладя тяжело дышащего возлюбленного с внезапно приобретённой уверенностью.       …ведь когда Яги стонет хрипло, гортанно и громко; зарывается пальцами в волосы Изуку со всей своей нежностью, не давая возлюбленному возможность перенапрячься; говорит Мидории о том, как у него всё хорошо получается; Тошинори искренен, неподдельно искренен.       И спустя мгновения Яги чуть отодвигает Изуку от себя в предупреждающем жесте, простонав особенно громко, с трудом удерживаясь от того, чтобы позволить Мидории попробовать ещё больше сладости; и, мягко потянув возлюбленного вверх, сажает его на колени вновь, краснея беспорядочно, краснея хаотично.       «Точно так же, как и Изуку», — мысленно фыркает Тошинори, крепко придерживая немного ошалевшего Мидорию — в конце концов, сегодня для него был первый раз, когда он попытался доставить Яги удовольствие именно так — ещё одна причина, по которой невозможно не сказать:       — Я люблю тебя, Изуку. И этот день рождения для меня, уверен, оказался самым лучшим из всех.       Мидория, улыбаясь в ответ, знает это и так — особенно первое, невнятно бормоча Тошинори в шею все глупости и нежности, что только придут на ум.       Ласково посмеиваясь над Изуку, перебирая его волосы на затылке, внезапно Яги смотрит в сторону. Туда, где на столе всё ещё стоит недоеденный торт.       — Однако… я всё ещё не доел свою сладость, знаешь?       Несмотря на то, каким приятно уставшим и расслабленным чувствует себя Мидория, он, лишь сейчас действительно ощущая смущающую тесноту в собственных штанах, улыбается уголками губ заинтересованно.       — Какую из?

***

Слизывая с губ Изуку остатки карамели, теперь Тошинори, честно говоря, сомневается, что они действительно вернутся к торту вновь. Потому что у Яги есть сладость гораздо лучше. И, хотя пока он её ещё толком не распробовал, Тошинори собирается исправить это упущение…