В небесной канцелярии светит солнце

Сандриэль чувствует себя одним из этих толстых, нахальных и вальяжных голубей, когда, нахохлившись, устраивается поудобнее на скользкой ветке. Существует, конечно, пара весомых различий: голуби едят, бесконечно ссорятся и время от времени устают, но перья у них пушатся точно так же, как у него. Здорово, наверное, что он невидимый. Сандриэль думает, что он выглядит, должно быть, ужасно глупо, сидя в ангельском белоснежном одеянии в грязном земном дворе и время от времени помахивая крыльями, чтобы не упасть с ветки и, что важнее, не пасть духом. После возвращения его наверняка будет ждать хорошая взбучка от Иоанна, — правильные ангелы не испытывают стыда, правильные ангелы вообще ничего не испытывают — но Сандриэль слишком много времени проводит на земле. Поневоле заражаешься чужими привычками. Человеческие повадки врастают в него даже так, без общения и разговоров с людьми тет-а-тет. Он, на самом деле, очень любит свою работу. Даже если приходится часами сидеть на дереве, изображая толстого голубя. Сандриэлю нравится оберегать людей. Сандриэль их любит настолько искренне, насколько вообще хорошему, правильному ангелу позволено любить. Он погружается в свои мысли, источая, кажется, едва заметный свет, настолько, что не замечает, как выходит его подопечный. Он любит людей, это правда. И свою работу тоже. Только вот Сандриэль — паршивый ангел-хранитель, если честно. Он замечает мальчишку только когда тот, хмурый и задумчивый, не глядя шагает на дорогу. Машин поблизости нет, но опасностью все равно веет откуда-то из воздуха, и Сандриэль, очнувшись, неловко поводит лопатками, разминая сильные плечи, приводя в порядок крылья. Он успевает в последний момент дёрнуть Ярика в сторону, когда из-за угла на него вылетает велосипедист. И выдыхает с облегчением. Пусть велосипед — определённо не главная опасность во всем огромном и шумном Петербурге, но без переломов пары конечностей точно бы не обошлось. Сандриэль совсем не хочет снова попадать под горячую руку и получать очередной выговор от начальства. Кто бы что ни говорил, а небесная канцелярия — самая странная организация в мире. Яр ошалело оглядывается вслед укатившему куда-то вдаль красному велосипеду и трясёт головой. Сандриэль вздыхает. Нужно было мягче. Не так явно. Он сам виноват, что замешкался. — Вот это ветер, — кисло бурчит он себе под нос, — с ног сбивает вообще. "Лучше ветер, чем колеса" — иронично думает про себя Сандриэль, но вслух только снова виновато вздыхает. Незачем говорить. Его все равно здесь никто не услышит. Проще уж промолчать. Яр кажется взъерошенным, помятым и почему-то сердитым, словно воробушек, — один из тех, которые пытаются отобрать крошки у жадных и толстых голубей неподалёку — и Сандриэль чувствует щемящее сердце желание его утешить. Спасти не только от того, что грозит ему на улицах и дома, но и от этой странной тоски на лице. Он легонько дует на тонкую бледную шею, обдавая её тёплым ветром и ангельской благодатью. Ярик вдруг расслабляет плечи, и хмурая морщинка между бровей разглаживается немного, но он все ещё выглядит напряженным. Сандриэль хотел бы согреть его так, как это делают люди. Утешить словами, улыбкой и взглядом. И, может быть, обнять. Сандриэль не уверен, что ангел-хранитель должен так сильно привязываться к подопечному, но от этого ведь никому не будет вреда, верно?.. Он просто заботится о том, кого предназначен беречь, вот и все. Ярик сердито пинает какую-то жестянку и поджимает губы. — Как же заебало, — он ворчит в пространство, словно знает, что Сандриэль его слышит. Словно видит, как у него уши краснеют от земных ругательств. — Дурацкий колледж. Дурацкие лекции. Дурацкая жизнь. Сандриэль... ежится неуютно от таких слов. Сандриэль помнит, какая взбучка была, когда его подопечный наглотался таблеток и выжил только благодаря вовремя зашедшему приятелю и капельке ангельской магии. Что хуже: Сандриэль помнит эту странную пустоту в животе, который словно обрушился вниз с небес. И жуткую боль в груди. Он больше не позволит ему довести до такого. Мальчишка и сам больше до такого не доводит: вовремя ест, достаточно спит, общается с нормальными ребятами и если влюбляется, то не совсем безнадёжно. Сандриэль хмурится и обнимает Ярика белыми пушистыми крыльями, глядя на то, как тот недоуменно оглядывается в поисках чего-то мягкого, тёплого и приятного, легонько проскользнувшего вдоль щеки. Его подопечный, на самом деле, ещё практически ребёнок — даже при том, что для своего возраста он смотрит на мир кошмарно трезво и взросло. Сандриэль напоследок невесомо трогает черную макушку, добавляя ещё больше благодати, и отстраняется. Ярик вдруг кривовато и растроганно гнёт уголок тонких губ. Сандриэль чувствует, как у него самого теплеет в груди от одной только этой неуверенной улыбки. Наверное, хорошие ангелы так не делают. *** Он возвращается в канцелярию только убедившись, что Яр нормально добрался до колледжа. То, что он не чувствует ни капли опасности, ещё не повод улетать так рано — он ведь должен его защищать. Оберегать. Хранить. Канцелярия встречает Сандриэля шумом и гулом и пробивающимися сквозь них ангельскими песнопениями. Он когда-то тоже был в хоре, крепко сжимающий в руках арфу и прилежно вытягивающий строчку за строчкой. У него даже неплохо получалось. Вроде бы. Во всяком случае, по словам архангела, намного лучше, чем быть хранителем. Он больно закусывает губу, думая о том, будет ли злиться Иоанн. С одной стороны, он уберег Яра и от колёс велосипеда, и от невеселых мыслей. С другой — строгий голос наставника уже отдаётся у него в голове гулким эхом. "Слишком много самодеятельности, Сандриэль. Ты слишком много на себя берёшь. Хорошие ангелы не делают слишком много или слишком мало. Хорошие ангелы делают достаточно — не больше и не меньше. У Сандриэля все хуже получается быть хорошим ангелом, честно говоря. Работа хранителя что-то в нем меняет, что-то надламывает. Тонкие руки обнимают его за пояс. Он щурится от света, бьющего в глаза: светлые одежды, светлые волосы, светлые крылья. Свет. Дариэль — это чистый свет. Он гладит её по волосам, рассеянно думая, что пока на небесах есть такие ангелы как Дариэль, все ещё не совсем потеряно. У небес ещё есть надежда. Вериэль обнимает их обоих, встряхивая длинными русыми волосами и легко касаясь тонкими руками. Они обе — живое воплощение рая; лёгкие, тонкие, юные. Сандриэль смотрит на них и ещё сильнее чувствует себя неправильным ангелом. Вериэль, кажется, улавливает его настроение. Она распахивает крылья — белоснежные, ослепительные, сияющие, словно она не просто хранитель, а воин, серафим — и обнимает его ими, как он сам обнимал Ярика пару часов назад. Дариэль только крепче прижимает его к себе. — Пойдёмте, — выдыхает Вериэль спустя несколько долгих мгновений и виновато косится в сторону Сандриэля. — Нужно сдать отчёт Иоанну. Конечно, у него нет отчёта. Конечно, Иоанн в очередной раз переживёт. Вериэль убирает крылья, но они снова сменяются руками, и до кабинета архангела они так и идут, сплетясь в странного вида объятиях. И когда Иоанн устраивает разнос им всем, — учитывая то, что отчёта нет только у одного Сандриэля, — его голова лежит на коленях у Дариэль, и её тонкие пальцы перебирают его волосы. И Сандриэль почему-то думает только о том, что быть такими как они — привязавшимися друг к другу, к своим подопечным, к этому миру — возможно лучше, чем быть правильными. И может быть — может быть! — они понемногу меняют небеса под себя. *** Вериэль падает первой. Сандриэль смотрит на то, как она поднимается на облако — красивая, гордая, уверенная в своём решении — и думает, что он никогда не видел ангела смелее. О ней шепчутся. О ней ходят слухи по всей канцелярии; только он и Дариэль точно знают, что слухи не врут. Вериэль полюбила свою подопечную. Вериэль предпочла земную короткую жизнь с любимой небесам и вечности. Сандриэль помнит, как она смотрела на неё в тот самый осенний холодный день. Листья сквозь них пролетали, как сквозь пустое место, и один из них запутался в рыжих, отливающих на солнце огнём волосах. Вериэль вздохнула полной грудью, прижавшись к его плечу и устроившись поудобнее на узкой скамейке, и затихла. Залюбовалась. Засмотрелась. Сандриэль уже тогда знал, что она падёт. За ней. К ней. А теперь Вериэль поднимается, чтобы сложить крылья и броситься в пропасть. Чтобы стать человеком. Чтобы прожить жизнь и умереть, как человек. Чтобы обнимать свою подопечную не крыльями, а тонкими, бледными руками с острыми косточками на запястьях. Мягкими узкими ладонями ангела-хранителя. Сандриэль закрывает глаза всего на миг, но и этого хватает, чтобы в темноте засияли пронзительные синие глаза. Он стискивает зубы и поднимает веки. Он правильный ангел. Он смотрит на Вериэль, и слезинки срываются с ресниц, когда она складывает крылья и падает, когда ветер подхватывает её хрупкую фигуру, швыряя, крутя. Ему страшно. За неё. Он ведь не знает, что будет с ней там. Дариэль утыкается ему в плечо и тихонько всхлипывает. Сандриэль рассеянно гладит её по волосам, думая, что они остались только вдвоём. Менять небеса им придётся вдвоём. Синие глаза подопечного в его голове насмешливо сверкают. Сандриэль... не имеет права не попробовать. *** Он надевает облик человека как неудобный костюм. Внешне он как две капли воды — разве что крыльев нет, и глаза всего лишь зелёные, без прожилок чистым расплавленным золотом. Сандриэль неловко ведёт плечами, чувствуя, как тяжело и неудобно ему сразу носить человеческое, неприспособленное для ангелов тело. Дариэль крепко обнимает его, щекоча длинными светлыми волосами щеки и шею. Сандриэль обнимает её в ответ, чувствуя, как судорожно сжимаются её руки. Они уже потеряли Вериэль. Она явно боится лишиться ещё и его. Но Дариэль — свет. Дариэль — сами небеса. Дариэль шепчет ему на ухо негромко: — Разберись во всем. Хорошо? Он кивает, обещая. Она растворяется в воздухе во дворе ярового колледжа, и Сандриэль зябко дёргает плечами, оставшись в одиночестве. Он не знает, как должен себя вести. Он даже не уверен, что Яр его примет — вот такого, живого, из плоти и крови. Руки немного дрожат от ощущения собственной беспомощности. Беззащитный. Он ведь себя-то не сможет спасти, что уж тут говорить о том, чтобы стать хранителем. Наверное, он ошибся. Может быть, такая жизнь для Вериэль, но ему она точно не подходит. Он, пожалуй, сейчас просто уйдёт и скинет личину, пока не поздно, он не будет доводить до чего-то непоправимого, он не... — Эй, — знакомый голос доносится совсем рядом. Кошмар, он опять потерялся в своих мыслях и совсем забыл о подопечном. Отвратительный ангел. — Ты выглядел потерянным, и я не знаю, какой тебе нравится кофе, поэтому... Ярик опускает глаза, отчаянно стесняясь и явно чувствуя себя до чёртиков неуютно, и протягивает ему бумажный стаканчик. Сандриэль хлопает ресницами. У людей так принято или это его подопечный почувствовал... что-то? Связь, может быть? Он кивает благодарно и забирает стаканчик, грея пальцы о плотный картон. Отпивает, с непривычки больно обжигая язык, но... сладость оседает во рту, и замерзшим пальцам становится теплее, и глаза — синие, синие, синие, как небо — смотрят как-то странно. Сандриэль на секунду блаженно жмурится. — Меня Ярик зовут, — вздыхает мальчишка, глядя на него в упор. Сандриэль прикусывает язык, сдерживая тихое "я знаю". — Какао дешёвое, из автомата, но вроде бы неплохое, да? От шоколада всегда становится не так грустно, так моя мама всегда говорила... Он проглатывает ещё одно "я знаю". Я всего тебя знаю, все твои мысли, мечты и страхи, все твои неприятности и радости. Я знаю, что у тебя шрам на коленке и был сколот зуб, что у тебя тахакардия, сдвг и что тебе нужно беречь связки, ты ведь волшебно поешь. Я о тебе знаю все. Сандриэль бледно улыбается и перебирает пальцами в воздухе. — Очень вкусно, спасибо тебе. Я Са... — он снова заставляет себя заткнуться. Сандриэль — что за имя для обычных людей? Так не должно быть. Ярик не даёт ему скатиться в панику, поднимая брови. — Саша? — он подсказывает, и Сандриэль радостно и благодарно кивает. Саша. Имя обычное, мягкое, земное. Ему нравится. — Саш, можно я... — Яр мнется, кусает губы, подбирая слова, — ты, конечно, можешь дать мне по лицу и послать подальше, но можно я угощу тебя нормальным какао? Сандриэль не понимает. Почему за желание угостить кого-то чем-то хорошим люди бьют друг друга? И это уже не говоря о том, что он своего подопечного ударить не способен физически. Он кивает, откашливается, прочищая горло от вязковатой из-за сладкого шоколада слюны. — Конечно. Ярик сияет и цепляется пальцами за его рукав. Всё происходит... молниеносно. Они выходят с территории колледжа, Ярик отпускает его, выходит на дорогу, больше смотрящий на Сандриэля, чем по сторонам. Машина вылетает из-за угла, несясь на огромной скорости прямо на Яра, и Сандриэль... ничего не может сделать. У него нет магии, он не может дёрнуть тормоз, откинуть Яра потоком ветра, повернуть машину... ...зато может дёрнуть Ярика за шиворот назад, затаскивая его обратно на тротуар. Машина пролетает мимо них, и Сандриэль чувствует, как у него в груди бешено бахает человеческое сердце. Хорош хранитель. Чуть не потерял. Ярик смотрит на него огромными глазами, хлопая мокрыми ресницами и чуть-чуть дрожа от того, что едва не случилось. Сандриэль успокаивающе гладит его по спине. — Ты... мой ангел-хранитель просто, — выдавливает он, судорожно вцепившись в свободное запястье. — Пиздец. Сандриэль вздрагивает и тут же мысленно отвешивает себе пощёчину. Он ни о чем не догадался, просто не мог, это так, фигура речи. Яр всем телом разворачивается к нему и вдруг прижимается, обнимая до боли крепко и до жути испуганно. Сандриэль гладит его по волосам, чувствуя мелкую дрожь и немного не веря в то, что он его действительно обнимает. По-настоящему. — Идём, — он в последний раз проводит ладонью по волосам и спине, до лопаток и назад, и отстраняется. — От шоколада становится лучше, да? Нам обоим не помешает немного "лучшего". Ярик часто-часто кивает, но за запястье все так же цепляется, не отпуская. Сандриэль не против. Он словно ещё сильнее, ещё острее ощущает вот эту ответственность за него. Как будто они связались ещё сильнее, чем ангел и подопечный. В кафешке Ярик заказывает кучу всего — два больших какао с зефирками, пару кусков торта и две креманки с мороженым. Его все ещё потряхивает, и Сандриэль смотрит на него с неясным чувством в груди. Ярик кажется таким юным. Особенно когда подталкивает к нему торт, мороженое и какао и взволнованно ждёт. Сандриэль прячет улыбку в уголках губ и отпивает немного горячего, сладкого, волшебно пахнущего напитка. И негромко стонет от того, насколько вкусным оказывается вот этот горячий шоколад. Это оказывается похожим на небеса. Ярик немножко краснеет, наблюдая за ним, и тянется рукой к его лицу. — У тебя пенка, немного... вот тут... — он сосредоточенно стирает что-то чуть ниже губ и вдруг качает головой. — Блять, это похоже на дурацкий ромком, но честное слово, там правда была пенка, это не должно было так прозвучать! Сандриэль ободряюще гладит его прохладные костяшки. Содранные кое-где, острые, выступающие. — Спасибо, — он наклоняет голову, улыбаясь. — Мне было бы очень неприятно ходить с пеной от какао на лице. Ярик растроганно моргает и улыбается. Он в основном слушает. На вопросы о себе отшучивается, — хорошие ангелы вообще-то не врут — зато яриковы рассказы ловит с трепетным восторгом. Большую часть из этого он знает, он видел сам, но слышать это таким, каким запомнил Яр, кажется бесценным. День на земле кажется почти идеальным, и Сандриэль ужасно не хочет, чтобы он заканчивался. Поэтому, когда они топчутся неловко на пороге кафе, слова сами срываются с губ: — Можно я тебя провожу? Ярик кивает. Сандриэль знает дорогу к его дому с закрытыми глазами, но позволяет указывать, куда повернуть и где спуститься. Он не должен этого знать. Он этого не знает. К подъезду они приходят слишком быстро. Ярик мнется, заламывая пальцы, краснеет, бледнеет, но наконец выдавливает: — Оставишь мне номер? Или запиши мой, позвонишь, когда захочешь увидеться... если, в смысле, конечно, если, но... Сандриэль чувствует кислый привкус разочарования в самом себе и предвкушение ярикового разочарования в нем, когда перебивает его с искренним сожалением: — У меня нет телефона. Прости. Ярик весь съеживается, поджимает губы и смотрит обиженно. Опять взъерошенный, словно воробушек. Сандриэль чувствует, как он разочарован, и ему больно внутри. — Мог бы просто сказать нет. Он сейчас уйдёт, понимает Сандриэль. Он сейчас уйдёт и замкнется, и никогда не подпустит его снова, и он ничего с этим не сделает. Он в два шага подходит вплотную, обнимает тонкое лицо ладонями и прижимается губами к губам. Целовать его — это лучше, чем небеса. Целовать его — это свет, чистая благодать, это чистый, воплощенный восторг. Поцелуй долгий, но невинный, с сомкнутыми по-детски губами, без капли пошлости и похоти. Ярик отстраняется и смотрит на него с влюблённым восторгом в синих глазах. Синих, как небеса. — Я буду ждать тебя возле колледжа, — трепетно выдыхает он и легко чмокает Сандриэля в щеку. Краснеют, наверное, они оба. Он сбрасывает личину, когда Яр заходит в подъезд, и наблюдает за его окном, устроившись на особенно надёжном проводе. Крылья дарят ощущение лёгкости, но чего-то ему до боли не достаёт. Он решается сразу и полностью, не думая. Он падёт. *** На то, что бы разобраться со всеми делами в канцелярии и провести ещё хотя бы немного времени с Дариэль у него уходит три дня. Сандриэль наблюдает за Яром каждый день, чувствуя, как в груди болит все сильнее, когда мальчишка с каждым днем становится все смурнее. В первый день он ждал его с тем самым какао из автомата, яркий, сияющий и влюблённый. Какао через пару часов полетело в мусорку, а Сандриэль почувствовал, как желание сменяется мрачной решимостью. Остальные два дня он все так же ждал — уже без какао, но с какой-то ненормальной судорожной надеждой. Сандриэль кусает губы и только надеется, что Яр сможет принять его снова. Дариэль обнимает его. Её руки — самое тёплое, что здесь есть. Она плачет, и ему на секунду становится страшно так, что хочется отказаться от всей этой затеи. Ещё не поздно. Он ещё может вернуться и просто остаться яриковым хранителем, на расстоянии, но всё-таки рядом. Он вздыхает. Малодушно. Он обязан попробовать. Он целует Дариэль в макушку и молча взлетает. Крылья отзываются на каждое его движение, отдаваясь сладкой болью вдоль спины. Словно прощаясь. И правда прощаясь. Он встаёт на краю облака, вытянув руки по швам. Им рассказывали миллион историй о том, как пал Люцифер. Он съеживается и все же думает... может быть, Люциферу тоже было ради кого падать? — Я тоже когда-то был влюблен в земную женщину, — мягко говорят за его спиной, и архангел Иоанн кладёт руку ему на плечо. — Я сделал свой выбор. Сделай и ты свой. Пожалуй, он будет даже скучать. Они всё-таки стали практически семьёй. Сандриэль кивает и, закрыв глаза, делает шаг вперёд. От бьющего в лицо ветра перехватывает дыхание. Ветер неистовует, бьёт его по лицу и щекам, а потом впивается в крылья, вырывая перья, кажется, по одному перышку... Сандриэль чувствует, что плачет, но закричать не получается — воздух глушит звук, запирая крики боли где-то в горле. Он всем телом ударяется о землю и чувствует, как неотвратимо наползает тьма. *** Он открывает глаза, когда чувствует, что солнце легонько касается его лица, греет его ласковыми лучами. Сандриэль оглядывается, зная, что увидит, но все равно болезненно кривится, не найдя за спиной своих белоснежных тяжёлых крыльев. Ему все ещё больно. Не только морально, но и физически — ещё бы, он только что упал с огромной высоты, ещё и потерял огромную часть себя, но... Он оглядывается и с удивлением понимает, что он недалеко от ярикового колледжа. Он одет в те же вещи, в которых был в прошлый раз, и этого достаточно — не голый, и хорошо. Он поднимается на ноги, игнорируя боль во всем теле и, кажется, кровь под футболкой. Это неважно. Важен — Ярик. Синие глаза, полная неуклюжесть и тонкие мягкие губы. Сандриэль находит его во дворе. Ярик сидит на скамейке, невидящим взглядом глядя куда-то вдаль. Он садится рядом, легонько касаясь острого плеча через тонкую ткань кофты. Яр разворачивается — и сердито поджимает губы. Глаза метают обиженные злые молнии. — Я три дня тебя ждал, — начинает он сухо и сквозь зубы. А потом сдувается. Опускает плечи, закусывает дрожащую губу, прячет руки в длинных ему рукавах. — Я же правда подумал... Несмешная шутка, Саш. Сандриэль порывисто его к себе прижимает, заставляя уткнуться носом в плечо, гладит по спутанным тёмным волосам, чувствуя, что все внутри заходится нежностью. И то, что Яр задевает больную спину, судорожно комкая на нем футболку — плевать вообще. Главное, что он рядом. По-настоящему. — Мне нужно было уладить... некоторые дела. Дома. Это довольно далеко, — он по-прежнему не хочет врать. От привычек сложно избавиться, пусть ему и придётся выдумывать отдельную историю для Яра и разбираться в документах, которые выписала ему канцелярия, и... Ярик поднимает голову и осторожно касается замерзшим носом его. Сандриэль улыбается краем рта. Родной. Он ощущается настолько родным, что пальцы сводит от желания касаться. — Ты снова уедешь? — Яр осторожно спрашивает, и у него снова губы начинают дрожать. Сандриэль мотает головой, чувствуя, как в горле собирается противный комок. — Больше нет. Яр понятливо угукает и обратно утыкается лицом ему в плечо, обжигая сквозь футболку слезами. Сандриэль чувствует, как у него самого на глазах собирается противная влага, стекает по щекам, капает родному мальчишке на плечи. Ему хочется взлететь, правда. Без крыльев он чувствует себя неполноценным, неправильным; ему хочется откинуться на воздух и потеряться в воздушных потоках; ему хочется вернуться в канцелярию и ощутить себя дома. Внутри пусто. Словно дома вдруг просто не стало. Сандриэль находит тонкую ярову руку и переплетает их пальцы. Напоминает себе, зачем это все, для чего, для кого. Солнечный лучик отсвечивает в луже, весело скачет вокруг. Он улыбается криво и шепчет в воздух тихое "спасибо". Яр сжимает его руку сильнее, и Сандриэль точно знает, что это стоит всего. (Дариэль растроганно улыбается и смахивает с щеки одинокую слезинку).