Горизонт

      Голова болезненно гудела от минутного кошмара. Но тело как новое, и солдат пошел через толпу прямо к уцелевшему и еще более уставшему командиру, чтобы крепко притянуть за плечо. Марлийцы убрали ружья, и теперь все свободны в эмоциях и движениях. Но Армин стыдился и, еще больше, боялся чего-то, и у Жана во рту пересохло, когда он все-таки решил спросить: — Где Микаса?       Но вопрос остался без ответа, и Кирштайну пришлось дернуть друга за плечо. — Армин, где Микаса? — мысль о ее смерти настолько невозможна, что остается невысказанной. — Она ушла, — решился Арлерт, подбирая нелепые слова, — захотела… похоронить его дома. — И ты отпустил ее?       У Армина не было сил на этот разговор. Но Жан за секунду рассвирепел сильнее, чем когда-либо, а рядом не было бы никого, кто мог его успокоить. — Ты блять отпустил ее — куда? В этот апокалипсис? Сквозь эту… Ты тоже головой поехал, а? — Жан, послушай! — Арлерт хотел положить руки на плечи друга, но тот с яростью их отшвырнул. — Не убил я Эрена. Это она убила, понимаешь? Она. Я не мог сейчас заставить ее… — И ты решил отправить свою подругу помирать в пустыню, Армин, вместе с телом Эрена? Подожди, я правильно понял? — красные кулаки Жана тряслись от злости и растерянности, на его крик прибежал Конни, расталкивая гражданских. Тогда Кирштайн обратился к Спрингеру, выливая и на него свой гнев. — Эй, ты знаешь? Он отпустил Микасу идти сквозь гребаное кладбище, чтобы она померла там в одной из ям.       Конни перевел взгляд от одного товарища к другому, абсолютно ничего не понимая. Посмотрел в сторону мертвого горизонта, но увидеть что-либо сквозь беспросветный туман было невозможно. — Куда она… Почему?       Армин не смог ответить. Сейчас и в его голове крутились более конкретные вопросы, хотя еще несколько минут назад он улыбался Микасе вслед, провожая взглядом ее тень. Арлерт присел на корточки и спрятал пальцы в волосах, решая за глубокими вдохами и выдохами замаскировать накопившуюся ненависть к себе. — Прости, Жан. — Дошло, наконец?       Кирштайн почти выплюнул это, смотря в даль, случайно толкнул Конни плечом и побежал. Черт знает куда — просто за ней, в самое сердце этого ада. Все уже, поздно ей погибать — для глупого самоубийства нужно было выбрать момент получше.

***

      Он нашел ее на земле: сдвинутые колени, еле-заметно дрожащие плечи. Микаса медленно поднималась, ногой почему-то очутилась в кратере, из которого так нелепо выбиралась. В руках держала что-то большое и темное, и, разглядев сквозь туман темно-коричневые волосы, Жана чуть не стошнило под ноги. — Это он?       Внезапный голос напугал Микасу. Она медленно повернулась, прищурилась, пытаясь разглядеть человека в облаке пара. — Ты жив? — эмоции были, теперь уже не маска. Настоящие эмоции: удивление, стыд, толика облегчения, скрытая за серыми кругами. — А тебе не все равно?       Он помог ей подняться и тут же отошел на пару шагов. Микаса вцепилась в горящую землю взглядом. — С чего ты взял, что мне может быть все равно? — По твоему вопросу, очевидно. Ушла, даже не решив узнать. Живы, испарились — да какая к черту разница.       Жан корил себя за свою переливающуюся через край злость, но по-другому он никогда не мог. — Это не так, — прошептала она, — Мне есть разница. Просто… Легче было не знать. — Не чувствовать вины, что бросаешь нас, променяв на чертову голову? Да, Микаса?       Аккерман натянула шарф до переносицы. От жуткого смрада дышать было невыносимо, но Жан почему-то не чувствовал трупной вони и дышал теперь полной грудью, не поспевая за выпрыгивающим сердцем. — Идем. Там сейчас безопасно.       Он сделал шаг к ней, протянул мокрую руку, но Микаса отступила назад к самому краю, грозясь снова упасть в яму с чужими останками. — Нет, — прозвучало твердо, — Я иду на Парадис.       Жан бы рассмеялся. Кривая улыбка действительно исказила его лицо, и похожа она была на собачий оскал. — Не смеши. Как ты дойдешь до дома, Микаса? А море? Давай, поведай мне план. Назови хоть одну гребаную причину, почему мы не можем закопать его в этой же яме.       В ответ ничего, как он и думал. — Так и скажи, что хочешь умереть вместе с ним. Выбрала идеальное место? Ляжешь в луже крови убитых им людей? Или в море потонешь, когда его голову на руках поднимешь? Мало ли он утонет? А? Нет, ты доберешься до Парадиса и тебя застрелит один из тех фанатиков-йегеристов, отберет трофей в виде головы своего героя, а тебя закопает к черту. Включи уже свою голову!       Он сделал еще один шаг вперед, а там уже некуда было деваться. Жан мог видеть шарф и черные волосы, в которые почти утыкался носом, а большее ему было недоступно. — Я вам не нужна, — прошептала она, все-таки стягивая алую ткань к шее. — За столько лет уже успели привыкнуть к твоим страданиям по нему. Может, это мы не нужны тебе?       Ноги ее тряслись, по-новому, и она осела на землю, впитывая брюками кровь. Микаса то ли всхлипывала, то ли обрывисто выталкивала воздух сквозь стучащие зубы, словно при лихорадке.       Жан присел и схватил ее за локоть, потащил на себя, но та начала крайне слабо сопротивляться его хватке. — Иди к черту, Жан, — огрызалась она, — не трогай! Не тебе мной командовать.       Жан дернул руку еще раз, и тогда она встала на одно колено, не в состоянии сопротивляться. — Не заставляй меня тащить тебя силой, — прошипел тот, нависая над ней крупной тенью. — Ты и не сможешь… — Так давай проверим. Один из нас грохнется в эту яму, которую оставил твой дорогой Эрен!       В серости глаз появилась живая искра, и Микаса попыталась сделать ему что-то. Может, ударить по щеке, но Жан перехватил ее ослабшую кисть и легко завернул за темную макушку, отливающую оранжевым солнцем. Микаса перевела взгляд с карих глаз на свою руку, попыталась дернуться еще раз, а потом еще и еще, но она не была достаточно сильной для освобождения из его хватки. Не была такой сильной, как Жан…       Сама Микаса Аккерман теперь уступала по силе шестому в их первом распределении, что стало ее очередным кошмаром в этой бесконечной дрёме. Оба смотрели друг на друга в попытке отыскать суть, глаза наливались влагой, но все объяснения превращались в прах при ощущении абсолютной слабости в женских ладонях. Глаза Жана сливались в один, холодный, из-за их близости и из-за ее слез. — Аккерманские силы исчезли, так? — не было ни звука вокруг, лишь мужской шепот. — Все исчезло. Вся магия.       Голова Эрена словно выскочила из ослабшей руки, скатываясь в проклятую ямку. Ударилась о чьи-то поджаренные кости на краю кратера и остановилась, заставляя Жана расслабить руки. Йегер сейчас смотрел на него стеклянными мертвыми глазами, как всегда осуждающе и высокомерно сводя темные брови. Словно и не мертв, словно опять готовится надрать ему зад как во времена кадетства. — Эрен! — Микаса все же выхватила кисть и полезла в кратер за головой, быстро схватила ее и уселась там, обнимая останки двумя руками, словно Кирштайн собирался снова отнять Эрена у нее, словно все оставшееся в живых человечество только этого и хотело.       А Жана резко накрыло безумие. Опять ее Эрен, даже после смерти это Эрен, которое теперь совсем по-другому звучало из ее уст. Он вытер холодный пот со лба, огляделся по сторонам, посмотрел за горизонт… всюду равнина на месте развитой цивилизации. Пустая земля.       Да что же происходит? Всхлипы Микасы, мертвые стёкла и миллионы раздавленных тел. И стоит он здесь, как дурак, пытаясь спасти эту дурную девчонку. — Мы… Должны убираться отсюда. Пожалуйста, Микаса. Я умоляю тебя, идем со мной.       Жан шагнул в яму, марая форменные сапоги в кишках и грязи. Прошел к ее концу, очерченному следом от пальцев колоссальных и присел на корточки, теперь окуная и колени в кровавую землю.       Микаса завертела головой, зажмурила глаза, вцепляясь в голову пальцами, а Жан не придумал ничего лучше, кроме как сжать ее наконец в объятиях и зарыдать. На стенке ямы он видел раздавленную массу из нижних конечностей, и Кирштайн предпочел так же закрыть глаза крепко и не видеть никогда. Вместо своих ушей он накрыл ладонями уши Микасы, чтобы и она не слышала его глухого плача, очутилась в своем мире, где нет ему места, а уж тем более нет его нелепых и ненужных объятий.       Между ними неминуемо был Эрен, он будет всегда, и лбом его голова прижималась к сердцу Жана, отчего еще сильнее хотелось рыдать. — Я тоже убил его, — раскаялся он, — я понимаю.       Алый закат освещал мертвые лица. Они сидели долго, пока Микаса не начала задыхаться от собственного плача. Голова вдруг упала из девичьих ладоней, а сильное тело совершенно обмякло. Она окончательно рухнула в руки Жана, уже не произнося ни слова в ответ на повторение своего имени. — Что с тобой? — шептал он ей. — Микаса!        Прижался к мокрой шее, потом к груди как последний юнец: дыхание ровное, сердце стучало медленнее и спокойнее, он чувствовал это, обнимая ее рукой со спины. На волосы ее налипла грязь, и Жан убрал ее дрожащими пальцами, оставляя уже на белом раненом лице коричневые следы. Ногтями выковыривал засохшую кровь, пропитывая собственными слезами красивое лицо.       Жан подхватил ее тело на спину. Мышцы жгло, Микаса по-прежнему оставалась тяжелой.        Красное солнце неминуемо исчезало за темными тучами. Кирштайн выбрался из ямы и обернулся — Эрен все еще пристально глядел на него. Наверняка глаза его были закрыты, но Жану казалось обратное из-за плотного тумана и пережитого наяву кошмара. Он развернулся и выругался вслух, вновь осуждая себя за неуместный альтруизм. Не придумал ничего более умного, чем снять с Микасы душащий ее шарф и замотать им отсеченную голову, подвязать за плечо и понести их двоих. Он шел тяжело, и трупный запах начал медленно убивать его. Но он дойдет, пусть и не спеша. А иначе нельзя.

***

      Микаса проснулась от шума рядом. Какие-то незнакомые люди бегали вокруг, кто-то кричал от боли, кто-то плакал от радости, а несчастных резали без анестезии, пытаясь вернуть с того света. И в этом хаосе первым она увидела напряженное лицо Жана, его дергающуюся ногу, выжидающую чего-то: видимо, ее. Она смотрела на него до того момента, пока он не повернулся к ней. Разглядывала его челюсть и вспоминала последние моменты, запечатленные в сознании, но лишь чувствовала каждой клеткой тела дрожащие объятия. — Тебе вкололи успокоительное, — сказал он сразу, — должно стать легче. — Это был сон? — Что именно? — Все, что было.       Жан помотал головой. Так не хотелось потерять навсегда это умиротворенное выражение лица, но вот уже опустошенный взгляд вернулся вместе с непрошеными слезами.       И за этим взглядом все равно скрывалась какая-то надежда, которую Микаса озвучила: — Эрен остался там? — Я забрал его, похороним здесь. Обернул в твой шарф, так что хрен ты его снова наденешь.       Каким-то образом он сумел вызвать ее улыбку, при чем настолько отвратительной шуткой. Кажется, укол сделал с ней чудо, а ненависть он увидит на ее лице чуть позже, когда действие лекарства кончится. — Твоя рана на шее исчезла, — шептала она с полузакрытыми глазами, — и на подбородке… — Это после перерождения. У Конни так же, вся боль в груди исчезла, мозоли от УПМ тоже, — он не хотел говорить следующее, но сказал, — жаль, что твои шрамы уже не залечишь.       Она долго смотрела в окно. Вокруг было много людей, много раненых марлийцев, которые пострадали от титанизации своих сограждан. — Я знала, что это мне придется убить его, когда ты сказал. Я знала. И, кажется, ты спас меня. — Если бы ты его не убила, мы бы так и остались полоумными титанами. Так что это ты спасла нас. И… Мне очень жаль.       Микаса прикоснулась пальцами к своей мокрой щеке. — Ты его ненавидишь?       Ненавидел ли он монстра, убившего миллионы, включая и собственных близких? Безусловно. Но того суицидального ублюдка с живыми зелеными глазами он никак не мог ненавидеть. — Да нет же, — его ответ, — но если бы ты умерла с ним там, то ненавидел бы себя всю чертову жизнь. А его тем более. И тебя, может быть.       Конни и Армин прибежали к ним в отсек. Микаса приподнялась на подушке, и тогда Арлерт уткнулся ей в плечо. Они шептали друг другу извинения, такие бессмысленные, потому что они уже заведомо простили друг друга, а иначе и быть не могло.       Но через плечо лучшего друга Микаса задержала сосредоточенный взгляд на Жане, и тот облегченно улыбнулся. Она и перед ним извиняется. Кирштайн достал сигарету, глубоко выдохнул и ушел, теперь навсегда оставляя ее одну.

Исчезло все.