Алый рассвет Ваала

Свет… Ничего, кроме него. Яркий, но не ослепляющий. Тёплый, но не жгучий. Он шёл отовсюду, не имея определённого источника. Он изгибался, вопреки логике принимая причудливые формы, будто живой. В свете был Ангел. Чистое создание, рождённое лучами, расправило огромные огненные крылья. Они были из яркого золотого пламени, они ослепляли, жгли. Перья, острые словно лезвия, трепетали в нетерпении. Ангел открыл глаза. Ярко-рубиновые, полные жажды крови, ярости и боли. Взгляд Ангела невыносим. Он выжигал душу, выворачивая её наизнанку. В этих глазах была истинная сущность Ангела. Не только любовь, но и ярость. Не только сострадание, но и безжалостность. «Предатель!» — громовой голос Ангела расколол свет. Осталась только тьма… *** Жар. От него было не скрыться. Что-то шершавое, сыпучее. Песок? Хорус открыл глаза. Он… жив? Так странно, вновь всё чувствовать, даже просто дышать. Что он помнил? «Мстительный дух», поединок с Отцом и Сангвинием, свою смерть. Но это были будто воспоминания стороннего наблюдателя, который ужасался тому, что произошло. Где он сейчас? Хорус оглядывается: вокруг него бескрайняя пустыня. Как он здесь очутился? И почему вообще жив? Что за сила воскресила его вопреки всему? На эти вопросу у Хоруса не было ответов. Был только странный предмет из белого камня, гладкого как стекло. При более детальном рассмотрении, он оказался красивой статуэткой, которую мастер почему-то бросил в самом начале, едва выточив общие черты одухотворённого лица спящего и сделав намёки на крылья, в которые скульптура закуталась словно в одеяло. Хорус повертел изваяние в руках, ощущая будто живое тепло и едва уловимую пульсацию, исходящую из камня. Порыв сухого ветра бросил ему в лицо режущий песок. Нужно было найти укрытие. Хорус осмотрелся, но не увидел ничего — до горизонта простиралась бесконечная алая пустыня. Идти вперёд. В пустыне не существует времени. Только свет и тьма. Кажется, они успели смениться трижды. Поначалу идти было даже легко, но потом жар стал невыносимым. А ночь принесла с собой жуткие морозы, от которых испарина, выступавшая на коже превращалась в иней. Но он шёл… *** Песок обжигает босые ступни, палящее солнце вгрызается в обнажённое тело, на котором нет ничего, кроме набедренной повязки, но ожогов спасает мукраноид, а каждый вздох царапает лёгкие. Жарко… Уже и могучий организм примарха работает на пределе. Хорус едва переставляет одеревеневшие ноги. Он понимает, что должен спрятаться от солнца, но негде. Невыносимо хочется пить. Бессилие перед грозной природой стало отчаянием. Неужели его воскресили лишь за тем, чтобы зажарить в бескрайней пустыне? Примарх остановился, подняв голову в пустые небеса, и закричал. Ответа не было. Солнце нещадно палило… *** В глазах у Хоруса темнеет, идти уже совсем нет сил, а потому он замер, словно могучий колосс древности, сосредотачиваясь на медленном, глубоком дыхании. «Где я?» — спрашивает он, обращаясь мыслями к неведомой силе, что подняла его из мёртвых, воссоединив разорванную душу и тело. «Ваал Секундус…» И он слышит. Здесь каждая песчинка с ненавистью шепчет: «Предатель… Убийца…» Сама планета хочет отомстить ему за смерть своего возлюбленного сына. Хорусу смертельно хочется пить… Он вспоминает Кровавых Ангелов, когда вгрызается в собственные запястья. Густая, солоноватая кровь не утоляет жажду, а скорее наоборот разжигает. Его тошнит — неведомое чувство для генетически усовершенствованного организма. Хорус чувствует, что его будто выворачивает наизнанку. Влага из рвоты испаряется, едва она неряшливой лужей расплёскивается по песку. Примах вспоминает о статуэтке, которую чудом не выбросил и не потерял. Спящий ангел всё так же безмятежно улыбается, но теперь его лицо стало как будто бы чётче. Хорус с трудом подавляет порыв раздробить камень в порошок. Будто почувствовав злую волю примарха, статуэтка зажигается пульсирующим, розоватым светом, исходящим из глубины. Собрав остатки сил, Луперкаль фокусируется на нём и делает несколько шагов в сторону. Пульсация становится чаще. Возвращается на то же место — реже. Робкая надежда вспыхивает в душе примарха. Нет, не пустыня Ваала убьёт легендарного сына Хтонии. *** Статуэтка приводит его к яме-убежищу, над которой склонилось чахленькое деревце, изо всех сил пытающееся сохранить спасительную тень. Он решительно сбрасывает набедренную повязку, создавая импровизированный тент. Для рослого примарха эта яма словно могила. Он с трудом втискивается в неё, дышит часто и трудно, как тяжелобольной на койке в апотекарионе. Вспоминается ранение, которое он получил на Давине. Кажется, что теперь ему гораздо хуже. Примарх прислушивается к собственному изможденному телу: пульс в покое зашкаливает, а температура явно преодолела верхний порог терпимости. Кажется, что не осталось кислорода. Хорус чувствует, будто в рот и нос вместо воздуха вливается вязкая, горячая струя расплавленного прометия, которая тяжело растекается по горлу и легким и словно прижимает его к земле. Он ощущает окружающий воздух не как газ, а как густую жидкость, в которой он захлебывается, в которой тонет. Вдохнуть воздух — остудить внутри легких до температуры тела, — выдохнуть, чтобы принять новую раскаленную порцию, которую тоже придется остудить… Когда ему становится совсем невмоготу, он скребёт землю пальцами рук и ног, дорываясь до прохладных, а на самом деле просто не успевших как следует прогреться, слоёв песка. Хорус прикасается к ним кожей и чувствует, как из него вытекают излишки тепла. По каплям. По струйкам. Он сбрасывает тепло в грунт. На какую-то долю секунды ему становится хорошо. Но песок быстро нагревается, и он снова переполняется теплом, словно термоядерный реактор. Ему кажется, что одним прикосновением он способен растопить Вальхаллу. Он снова роет песок, отыскивая прохладу. И, наткнувшись на жилку холода подушечками пальцев, замирает, ощущая блаженство. Потом сыплет песок тонкими струйками на грудь, живот, ноги. Он лежит совершенно голый, покрытый тонким слоем песчаной пыли, смешанной с мукраноидом. «Мне плохо. Мне очень плохо!» — бьётся в голове. Ноют уже не справляющиеся с перегрузками сердца. Лопается пересохшая кожа. Выламывает болью суставы. «Ломит! Так ломит, что впору кричать! И еще нестерпимо хочется пить. Пить… Я не спал уже трое суток — для организма это — мелочи. Но воспалённый мозг отказывается даже частично отключаться — потому что я хочу пить… Я не ел трое суток, но есть не хочется, потому что я хочу пить… " — мысли тяжело бьются о черепную коробку, отчего голова кружится ещё сильнее. Неожиданно Хорус думает о смерти как об избавлении, потому что… хочет пить. А питья ему никто не предложит. Он лежит молча, мучается, стараясь не думать о худшем и стараясь дышать через нос… Потеря сознания безразлична Хорусу. Сейчас ему важны только минуты неподвижности. В это время не кружится голова, не ноют мышцы, тело находится в состоянии покоя, столь для него желанного и необходимого. Сделать следующий шаг — значит вновь обречь себя на страдания. *** Даже в спасительной прохладной темноте бессознательности его отыскивают когтистые лапы кошмаров. Видения горящей галактики, смертельно раненого отца, дуэли с Сангвинием и океаны крови — все они жадными безглазыми пастями вцепляются в Хоруса. «Ты предал нас всех! Ты обрёк галактику гореть в огне! Недостойный! Мне следовало выбрать другого Воителя!» — безликие кошмары обретают голос Отца. Каждое слово разрывает сердце Воителя. Вспоминается и его ревность к другим братьям, и зависть к Сангвинию. Никого не любили так, как Великого Ангела, который вовсе не искал этой любви, а наоборот был готов щедро дарить её Человечеству. У него не было тщеславных амбиций завоевателя и правителя — он лишь хотел подарить людям спокойную галактику. Его возлюбленный Ангел… *** Хорус поначалу не верит тому, что проснулся. Эта проклятая пустыня кажется частью его нескончаемого кошмара. Тьма обрушивалась на пустынную планету неожиданно, будто солнце было огромной лампой, которую включали и выключали. Температура стремительно падала, и вскоре Хорус поёжился, чувствуя холод. Это было лучше, чем жар, но тоже опасно. Луперкаль поднимается поэтапно, так легче совладать с собственной слабостью. Напрягает мышцы шеи, приподнимает голову, перекатывается на бок, подтягивает к животу колени… Словно стратегию битвы, он продумывает в деталях каждое предстоящее движение, готовится к нему. Дикость! Разве это мыслимо для могучего примарха? С трудом поднявшись на ноги и едва не рухнув обратно, Воитель, вяло растирая задеревеневшие мышцы, направился по своему странному компасу вперёд. Организм, ободрённый короткой передышкой, потихоньку восстанавливается, но пить по-прежнему хочется. Слюна стала вязкой, как расплавленная пластмасса, размазывается бе­лёсой пленкой по языку, губам, липнет к нёбу — не сглотнешь, не сплюнешь. Исчезли слезы. Не в том беда — не таков Хорус, чтобы плакать, — а в том, что сохнут глаза, слабеет зрение, несмотря на оккулобу. Язык обсох, стал как деревянный, кажется, он весь в мелких сухих занозах, которые скребут нёбо. Даже кровь из всё-таки лопнувших губ, ссадин не течет, а как-то постепенно выдавливается, словно паста из тюбика, тягуче капает, замерзает на песке темно-красными шариками. Блаженная прохлада сменяется ознобом. Выведенный на верхний предел мукраноид с трудом перестраивается под новые условия. Хорус падает на колени, возводя глаза к небу, по которому словно самые прекрасные драгоценности рассыпаны звёзды. Сколько систем он посетил? Сколько ещё остались неисследованными? Где-то там, наверняка, бьются его братья, миллионные армии сталкиваются в кровопролитных сражениях. Где-то там его Отец… — Здравствуй, Отец, — обращается Хорус к далёкой Терре, — Это ты дал мне второй шанс? — слова с трудом проталкиваются из пересохшего горла. Звёзды многозначительно молчат. — Если это — твоё испытание, прошу, помоги мне. Я знаю, что после всего, что случилось, я недостоин твоей помощи, но… пожалуйста, одно чудо…мне это нужно сейчас… — шёпот Хоруса паром вылетает изо рта и растворяется в морозном воздухе. Безмолвие было ему ответом. Луперкаль взревел от обиды и ярости. — Ты сбросил на мои плечи Великий крестовый поход, даже не сказав почему! Ты назначил меня Воителем, а сам отдал власть сборищу чинуш! Ты унизил и бросил нас!!! Почему?! Где я ошибся, что ты перестал доверять мне?! Ответь!!! Воитель долго бесновался, крича в холодные небеса проклятия и мольбы, а затем сел на песок и… заплакал. Отчаяние одиночества сдавило горло. Его все бросили. Он вознёсся так высоко, что вокруг не осталось никого. В чём же он провинился, что наказание столь тяжко? Он не был таким гениальным администратором как Жиллиман, его не любили так, как Сангвиния. Быть может он действительно не подходил на роль Воителя? Сквозь пелену слёз он увидел мягкое розоватое сияние — статуэтка, выступившая из камня ещё больше. Теперь были различимы даже самые мелкие черты лица, шелковистая волна волос и нежный изгиб шеи. Хорус неожиданно представил, как давным давно здесь сидел и Сангвиний. Видение ангела, бредущего сквозь пески Ваала, придало сил. У него тоже должно получиться. *** Свет статуэтки привёл его к колодцу, который оставили местные жители. Это был первый след цивилизации, который встретился Луперкалю на Ваале. Хорус недоверчиво приблизился к колодцу, опасаясь, что это — всего лишь игра его угасающего разума. Но это оказался абсолютно реальный колодец. С неописуемым наслаждением он пробежался пальцами по стальной цепи, уходящей к ведру, и сбросил его вниз, прислушиваясь. Сталь ударилась обо что-то твёрдое, огласив округу печальным звоном. Земля? Или может всё-таки лёд? Знать наверняка было нельзя, а спуститься вниз значило окончательно лишить себя шанса на лучший исход. До рассвета было чуть меньше вечности… *** Хорус никогда бы не подумал, что будет рад наступившей жаре, которая, наверное, растопила воду в колодце. Воитель наудачу сбросил ведро вниз, надеясь не услышать печального звона. Плеск был райской музыкой для ушей умирающего от жажды. Руки позорно дрожали от нетерпения, когда он с неизвестно откуда взявшейся силой крутил ворот колодца, вытаскивая на поверхность вожделенную воду. Первое ведро он осушил почти залпом, даже не почувствовав влагу. Со вторым он обошёлся рассчётливее, выпив его осторожно, ощущая как прохлада расходится по обезвоженному телу. Хорус застонал от наслаждения и, казалось, опьянев от воды, поцеловал спасительную статуэтку. Напившись вволю, он ещё раз осмотрел колодец и увидел предусмотрительно оставленные в специальных углублениях фляги, которые можно было взять с собой. Взяв две самые большие, Хорус наполнил их водой и двинулся по свету своей путеводной статуэткой. Да, солнце продолжало палить, но теперь у него была живительная влага, а значит это был ещё не конец. *** Сегодня он впервые увидел людей. Притаившись за барханом, он рассматривал ветхие повозки и копошашихся возле них человечков. Их было шестеро — мать, два сына и три дочери. Самая младшая была ещё совсем ребёнком. «Слишком большое семейство для пустыни.» — подумалось Хорусу. Таясь среди песков, он шёл за ними, надеясь, что они выведут его к городу. К третьему дню повозка заглохла. Люди встревожились и очень долго пытались её починить, но к концу дня ничего не вышло, и они, удручённые горем, отправились спать. Хорус конечно не был сведущ в механизмах на уровне Дорна или Пертурабо, но всё равно кое-что понимал в технике, а потому под покровом ночи проскользнул к машине и внимательно вгляделся в двигатель. Один из сыновей беспечно бросил инструменты здесь же, надеясь завтра всё-таки исправить мотор. Этим воспользовался Хорус. К счастью, для примарха поломка была несущественной, но он всё же не был до конца уверен, что сделал всё правильно, а потому постучал в окно и тут же скрылся, выжидая, когда кто-нибудь выйдет проверить, что это было. Из повозки показалась мать, вооружённая потрёпанным лазганом со стёртыми номерами. Она осторожно осмотрелась и заметила разбросанные инструменты. Покачав головой, женщина собрала их и взглянула на мотор. Присмотревшись, она села в кабину и попробовала завести двигатель, радостно взревевший в ответ на искру зажигания. Даже с такого расстояния Хорус сумел рассмотреть счастливую улыбку на её лице. На рокот двигателя вышли дети. — Это Ангел помог нам, — глубокомысленно изрекла младшая девочка. Её никто не услышал. Кроме Хоруса, который, вспыхнув от возмущения, хотел уже было выйти к людям, но тут же одёрнул себя. «Это всего лишь ребёнок, верящий в сказки…» Ангел был для них сказкой. А он? Кошмаром… *** Как бы экономно Хорус не расходовал воду, а одно фляга у него уже закончилась и, не успел он пригубить вторую, со стороны повозки раздались крики и плач. Луперкаль прислушался. Оказалось, из-за недосмотра за ветхими баками, у людей кончилась вода, которую они так долго копили. Хорус задумчиво осмотрел свою флягу. Отдавать такое богатство очень не хотелось. «Это Ангел помог нам…» — вспомнились слова младшей девочки, которая, отбежав от дома, сейчас сидела на песке, размазывая слёзки по милому личику. А я? Я могу быть ангелом? Хорус вышел из-за бархана, выпрямившись во весь рост. Девочка закричала, испугавшись колосса, восставшего из песка. Он шёл прямо на неё, а она не могла сделать и шагу. Титан с бронзовой кожей опустился на колени рядом с ней и протянул баклажку с водой, в его руках казавшейся походной флягой. — Ты кто? — испуганно спросила она на ломаном готике. — Воитель, — прохрипел Хорус. После долгого молчания, голосовые связки отказывались повиноваться. Она наклонила головку к плечу, задумчиво рассматривая незнакомца, а потом закричала. — Мама! — Хорус отпрянул, а к ним уже бежали мать и сыновья. Луперкаль сощурился, прижав флягу к себе и готовясь к бою, но девочка что-то сказала им на своём языке, и они опустили оружие, настороженно глядя на чужака. — Возьмите, это вода, — поспешно сказал Хорус. — Спасибо вам, — мать согнулась в глубоком почтительном поклоне и уже собралась уходить. — Скажите, где мы, — спросил Воитель. — Я лучше покажу. Идёмте. Возле повозки, она показала ему карту — выходило, что они совсем недалеко от столицы родины Сангвиния. А ещё она сказала, что они как раз успеют к кануну Сангвиниаля, и с радостью продемонстрировала ему красные одежды с подвесками капельками, похожими на кровь. Сангвиния считали святым… *** Всю дорогу до города он был рядом с людьми, но более не сказал ни слова, проводя свободные минуты в созерцании статуэтки, которая всё больше показывалась из безликого камня — теперь было видно нагое тело, а перья выглядели словно живые. Откуда она у него взялась и почему менялась? Он не знал… На подступах к городу, женщина, которую звали Мойра, предложила ему белый тент, в который он закутался словно в тогу. Жёсткий брезент царапал сожжённую кожу, но защищал от палящего солнца. В городе они сели на корабль, полный бесчисленных паломников, среди которых можно было затеряться даже такой громаде как Хорус. Перелёт не занял много времени и совсем скоро они увидели крепость-монастырь. Столь прекрасный город могли создать только Кровавые ангелы. Всё в преддверии пестрило алым и золотым. Прекрасные гирлянды украшали дома и колонны, отовсюду журчала музыка, люди радовались и поздравляли друг друга. Сегодня — день святого Сангвиния, своей жертвой положившего конец Ереси Хоруса! Никто из них не знал, что Луперкаль тоже пришёл на торжество в честь брата. Странная статуэтка не прекращала светиться и теперь даже обжигала ладонь. Что-то должно случиться… *** Мойра настояла на том, чтобы их спаситель пошёл с ними в главный храм. Хорус до последнего отказывался, вспоминая видения, в котором Империум погряз в поклонении Отцу и его святым. Эти бесконечные процессии паломников, блеск пышных храмов и царственные литании, восхваляющие Бога Императора Человечества. Не этого хотел Отец, ярый противник всякой религии. Хорус видел сон — спящий в гробнице Ангел, исцелённый от ран. Луперкаль был так близко, что мог прикоснуться к прекрасному лицу, могучим крыльям, сейчас мирно сложенным. «Просыпайся, брат мой.» Сон изменился. Умиротворённый ангел стал яростным воином, истекающим кровью. Залитые божественным багрянцем искорёженные доспехи мешали ему, не давали сделать вдох. Израненные крылья хлопали в воздухе. Он шёл в последний бой со своим прекрасным Копьём Телесто, несущим волю Императора. Он до последнего пытался отговорить брата от кровопролития… Теперь он был мёртв. Хорус с криком проснулся и отправился в храм. Статуэтка радостно переливалась огнями. Гвардейцы насторожились, увидев во скользящий во тьме силуэт. Он был слишком высок даже для космодесантника, слишком быстр и тих. Он будто позволил им увидеть себя, а затем подошёл ближе, открывая лицо. Хорус Луперкаль. Воитель. Архипредатель. Его лик отпечатался на внутренней стороне век каждого кровавого ангела. — Мне нужен Ангел. Отведите меня к нему, — приказал Хорус, увидев, как меняются лица гвардейцев. Он не дождался ответа, а просто рванул в открывшиеся двери, сметая караульных.Статуэтка пульсировала, обжигая руку каждый раз, когда нужно было свернуть. Где-то далеко звучал сигнал тревоги, но Хорусу было всё равно. Никто ему не помешает… Предатель летит по коридорам так, будто всю жизнь изучал крепость. Но это не столь важно по сравнению с тем, что братья просто застывают при виде него, отказываясь поднимать оружие. Все они говорят о песне ангела, которая приносила умиротворение и покой... *** В гробнице Ангела была царственная тишина. Величественная статуя, копия той, что принёс с собой Луперкаль, скрывала своими крыльями тело павшего примарха. Хорус слышал топот десантников, преследовавших его по всему монастырю, но неожиданно раздаётся скрежет. Каменная статуя раскрывает свои крылья, обнажая перед предателем саркофаг с телом Великого ангела. Когда Хорус склоняется над ним, в дверях уже стоит вся сангвинарная гвардия в полной боевой готовности. Луперкаль, ударом кулака сокрушив крышку саркофага, бережно вкладывает маленькую статуэтку в холодные руки Сангвиния. Свет… Он ослепляет, жжёт кожу. Хорус будто рассыпается на части. Так больно… Когда сияние угасает, Хорус видит прекрасного ангела, восставшего из саркофага. На лице Сангвиния — удивление, ведь он умер на «Мстительном духе», а очнулся среди своих сыновей и… Глаза примархов встретились. «Ты вернулся, ангел.» «Хорус… Что произошло? Что с нами случилось?» — Сангвиний засыпал его вопросами, но его голос отдалялся, затихал. Хорус почувствовал, что больше не может стоять на ногах. Он слишком устал. Накатила странная сонливость… Он поспит только пять минут… А потом… *** Хорус. Он убил его. Он воскресил его. Сангвиний помнил свои недавние сны. Лупекраль пронёс его душу через пустыню Ваал Секундус и вернул её к телу. Страдания брата, пусть и предателя, болезненно отзывались в сердце Великого ангела. Сангвиний на пробу взмахнул крыльями, поднимаясь из саркофага, и встал рядом с Хорусом. Всё будет как раньше… Луперкаль покачнулся и начал падать. Ангел подхватил его, не позволяя коснуться мраморных плит. Белоснежные крылья раскрылись, укрывая обоих братьев от взоров гвардейцев. — Я сделал всё, что мог… — просипел Хорус. Ангел скорбно склонил голову — он видел, что на лицо брата уже легла маска смерти. — Я рад, что ты вернулся… Мне очень жаль… Пожалуйста, если можешь, прости меня… — умирающий из последних сил взглянул в лицо ангела. — Хорус, нет. Ты не умрёшь! Я… — Поздно, брат мой, — Луперкаль хрипло рассмеялся, на его губах выступила кровь, — Это твой второй шанс, а не мой. Я свой долг выполнил… Так ты простишь меня? — почерневшие от пустынного солнца руки с неожиданной силой сдавили ладони Санвиния в последнем жесте отчаяния. — Я прощаю тебя, брат мой, — он не мог иначе. Сангвиний нежно коснулся губами его виска, прощаясь. — Спасибо, — блаженно выдохнул Хорус, — Будь со мной. И за миг до конца не закрывай моих глаз. Я хочу видеть… На глаза Сангвиния навернулись слёзы. Он бережно обнял умирающего брата, будто желал защитить от наступающей смерти. — Не плачь, ведь я предал всех вас. Я этого не заслуживаю, — проскрипел Хорус. Его рука коснулась щеки Сангвиния, стирая одинокую слезинку. На этот простой жест он потратил последние силы. — Я вижу звёзды, Сангвиний… Тело Воителя дёрнулось в последней судороге. Он умер… В его глазах отражались далёкие звёзды, свет которых не проникал под своды храма, но они были… Глаза Хоруса принесли их сияние с собой. *** Воцарившуюся тишину можно было резать ножом. С едва уловимым шорохом Сангвиний распахнул крылья, открывая сыновьями то, что они давно хотели увидеть — поверженный Хорус. Но каждому гвардейцу что-то казалось неправильным, невозможным… Всё это должно было быть иначе. Санвиний встал и осторожно перенёс брата в саркофаг, в котором спал до этого. Крылья статуи сомкнулись, скрывая тело Воителя. Великий Ангел обернулся к своим сыновьям. — Что произошло пока я спал?