Поцелуй вкуса спелой клубники

– Тииииш, – сонный голос нарушает устоявшуюся тишину, привлекая к себе внимание. – Мм, – красноречиво. – Тиш, мне жарко. – Мне тоже. Ваня возмущен такими односложными ответами настолько, что заставляет себя оторвать голову от подушки, чтобы посмотреть на этого наглого человека. Тихон лежит в позе морской звезды, уткнувшись носом в белую простыню. – Тиш, это невыносимо, я сейчас в лужу превращусь, – Ваня пинает развалившегося Жизневского, вызывая из царства Морфея. Тот лишь хмурит брови. – Сходи в душ, остынешь, – бормочет Тихон, переворачиваясь на спину и раскидывая руки в разные стороны. Ваня был прав. Жара была невыносимая. – Это не Северная столица, это какой-то адский котел, – Янковский едва не скулит от изнуряющей духоты. И не поспоришь. Столбик термометра самоотверженно стремился к отметке «35 градусов», заставляя всех лишь обреченно вздыхать, не в состоянии ничего с этим сделать. Дышать было нечем, а единственный источник прохлады в виде кондиционера предательски сломался, даже он не выдержал. Жалюзи были плотно закрыты, чтобы не пропускать лишнее тепло, но это не особо помогало. Занимающий полкровати Тихон, сдувает со лба прилипшие волосы, лениво перебирая в голове все возможные способы борьбы с погодой. – Мы можем уехать, – неожиданно выдает Жизневский, поворачивая голову к Ване. – На Северный полюс? – кажется это единственное место, где хочется оказаться. – Туда тоже можно, – смеется Тихон, перекатываясь на бок, – поехали ко мне, в Калининград. Там залив есть и должно быть хотя бы чуть-чуть прохладнее. – Но там твои родители, а если ты забыл: они не в курсе, что мы немного не друзья, – Янковский смотрит в голубые глаза, которые сейчас кажутся ярче синего неба. – А ты собрался лезть ко мне целоваться сразу по приезде? – довольная ухмылка красуется на губах, и Ване хочется ударить собеседника подушкой. Что он и делает, произнося лишь короткое: – Дурак. Тихон оживает, начиная подавать хоть какие-то признаки жизни. Он отбрасывает прилетевшую в лицо подушку и, собрав все силы в кулак, нависает над Ваней, смотря прямо в глаза. Хотя скорее в душу. – Во-первых, нос не дорос подушками кидаться, – в глазах напротив наконец-то появляется хитрый блеск, а не утомленность, – а во-вторых, родители у Светы, так что дом пустует. – То есть ты предлагаешь нам прятаться как подросткам в деревне, пока родители куда-то уехали? – насмешливо спрашивает Янковский, поправляя взъерошенные волосы Тихона. – Ага, – соглашается Жизневский, поддаваясь ладони. – Вот вроде бы ты старше, а детство в заднице играет почему-то у тебя, а не у меня, – смеется Ваня, задерживая руку на щеке. – Именно поэтому ты меня и любишь, – Тихон трется об руку, как огромный наглый кот. – Смелое заявление, – закатывает глаза, но вопреки своим словам тянется за поцелуем. Тихон лишь коротко улыбается, проходясь языком по мягким губам, и проникает в покорно приоткрытый рот. Языки переплетаются в ленивом танце. Сил мало, движения замедленны. Но от этого ощущения только ярче. Поцелуй длится не долго, потому что спустя пару минут Ваня уже воет: – Тиша слееезь, – загнанно дыша, – ты горячий, как печка, меня сейчас удар хватит. Конечно, желания прекращать начатое нет никакого, но духота была действительно невыносимой. Поэтому, выбравшись из плена сильных рук, Ваня направляется в ванную, бросая из-за спины: – Я в душ, а ты бери билеты, – и исчезает за дверью, подмигнув на прощанье. В течение минуты Тихон еще лежит, уткнувшись носом в подушку, собирая мысли в кучку, а потом все-таки встает, отправляясь на поиски телефона. Ему требуется ровно десять минут, чтобы найти нужные билеты на ближайшее время и оплатить их. Механизм, отработанный годами. До вылета чуть больше семи часов, значит у них есть минимум три часа на сборы. Отлично. Этого вполне хватит. Тихон, откидывая телефон в сторону, встает, следуя по пути недавно ушедшего Вани. Ну а что? В ванной не так жарко.

***

На следующее утро Ваня уже посапывает на плече у Тихона, пока такси везет их из аэропорта в небольшой домик, окруженный лесом и таким необходимым сейчас морем. Все свое детство Тихон провел здесь, поэтому каждая улочка знакома. Это вызывает легкое чувство ностальгии, заставляя сердце трепетать, вспоминая, как он совсем маленький бегал по берегу, собирая ракушки. Жизневский будит сладко пускающего слюни на плечо Ваню, когда машина останавливается около необходимого дома и вытаскивает сумку с немногочисленными вещами. Янковский нехотя открывает глаза, полуденный зной разморил настолько, что вставать не хотелось. Но надо. Оказавшись на свежем воздухе, Ваня полной грудью вдыхает его, чувствуя запах разогретой на солнце хвои с морскими нотками. Это ни в какое сравнение не вступает с воздухом в крупных городах, таких как Москва и Питер. Здесь хочется жить и дышать полной грудью. Что Янковский и собирается делать. Он следует за шагающим вперед Тихоном, оглядываясь по сторонам и зевая во весь рот. Он тут еще ни разу не был. С этим местом он знаком лишь по рассказам Жизневского о своем детстве. Он и не думал, что в ближайшее время сможет тут побывать. Открыв калитку, Тихон пропускает вперед Ваню, картинно отвешивая поклон. Янковский лишь закатывает глаза, проходя по дорожке. Перед ним открывается вид на просторный двор с высокими деревьями, которые скорее всего ровесники Жизневского, если не старше, и огромным количеством цветов, которые занимают практически каждый сантиметр пространства. Кажется, мама Тиши любит копошиться в земле. Ваня лишь улыбается. Янковский рассматривает дом в ожидании, когда Тихон откроет дверь. Дом с виду самый обычный, классический, двухэтажный, но даже снаружи от него веет уютом. С мамой Тиши Ваня виделся пару раз, но за это короткое время он понял, что для этой женщины очень важно создавать уют вокруг себя и близких. И не удивительно, что даже у раздолбая, на первый взгляд, Тихона, проявляется это стремление создать максимально комфортные условия вокруг не столько себя, сколько самого Вани. Это определенно льстило. Всегда приятно, когда тебя хотят защищать и любить, даже если поначалу ты строишь из себя недотрогу. Оказавшись внутри, Ваня убедился в своих догадках. Количество всевозможных цветов на подоконниках, рамок с фотографиями, маленьких статуэток, подушек на диванах и светлых тонов по всему дому просто зашкаливало, и все это создавало максимально уютную атмосферу. Отсюда не хочется уходить. Хочется остаться и забыть о всех проблемах. Ваня подходит к каменному камину, желая рассмотреть фотографии, стоящие на нем. Там маленький Тиша крепко прижимает к себе кота, размером чуть ли не с него самого. А тут с кудрявыми и растрепанными во все стороны волосами Тиша стоит с родителями счастливый до безобразия. А здесь уже повзрослевший Тихон стоит на сцене Александрийского театра с огромным букетом цветов. Янковский засматривается на счастливое лицо, сам невольно улыбаясь. Тихон был действительно светлым человеком, к которому тянулись абсолютно все. Он был готов подарить поддержку каждому, кому она была нужна, и подставить плечо, если нужно. Он как неиссякаемый источника света, согревающий всех вокруг. Но только Ваня знает, насколько трудно иногда бывает заряжать этот вечный двигатель, чтобы огонь в глазах не переставал гореть, а сердце излучало любовь. Но Янковский справляется и не жалуется. Они понимают друг друга как никто. Да, большую часть времени они ведут себя как умалишенные, предпочитая не задумываться о том, как они выглядят со стороны. Но когда надо, они выслушают все, что накопилось на душе и сделают все, чтобы вернуть прежний блеск в глазах. И сейчас, погрузившись в свои мысли, Ваня пальцем легонько проводит по одной из рамок и вздрагивает, когда чувствует, как его талию обвивают знакомые руки. – Нравится? – тихо шепчет на ухо, проводя носом по отросшим волосам. – Тут мило, – признается Янковский, подставляя шею для ласки, – но ты мне нравишься больше. – Вот это признание, – смеется Тихон, оставляя легкий поцелуй на чувствительной коже за ухом. Жизневский ведет губами от основания шеи к острым скулам, не пропуская ни миллиметра. Ваня плавится от близости, становится жарко, но не от окружающей температуры. Хочется еще. Хочется больше, ближе. Еще жарче. Но Тихон, кажется, другого мнения. – Пошли на море, – произносит в самые губы Жизневский, – я тебе мое любимое место покажу. – Вот прям сейчас? – недовольно стонет Ваня, чувствуя, как от него отстраняются и тянут в неизвестном направлении. – Сейчас, пошли, – Тихон практически тащит Янковского из дома. Наконец тот сдается и соглашается. На протяжении всего пути Тихон рассказывает про детские годы, проведенные здесь. Создается впечатление, что у него есть воспоминания, связанные практически с каждым камнем, лежащим на их пути. Иначе объяснить тот факт, что Тихон не замолкает ни на секунду, все продолжая и продолжая говорить, нельзя. А Ваня и не пытается. Слушает внимательно, с улыбкой на губках. Иногда вопросы задает, уточняя, что только раззадоривает Жизневского. Они шли по небольшой тропинке, окруженной вековыми деревьями. От такого зрелища дух захватывало, практически, как на съемках «Огня». Заслушавшийся Ваня шел чуть позади, маленькая тропинка не позволяла идти рядом. Поэтому, когда Тихон неожиданно останавливается, Янковский влетает носом в спину и бубнит что-то нечленораздельное. Но Жизневский словно не замечает этого, а лишь довольно произносит короткое: – Мы на месте. Ваня трет нос и выходит из-за спины Тихона, чтобы осмотреть по сторонам. А ведь посмотреть действительно было на что. Казалось, они были в самом укромном месте залива. Тянущиеся вверх сосновые макушки желали достать до самого солнца, устремляясь все выше и выше. Они с трех сторон окружали водоем, создавая впечатление скорее озера, чем залива. Деревья с длинными ветками, название которых Ваня, конечно же, не знал, свисали над водой, отбрасывая тень на водную гладь. А все-таки проникшие солнечные лучи создавали красивые блики, переливаясь всеми цветами радуги на крохотных волнах, создаваемых легким ветром. Место было действительно красивым. Словно вы оказались на другой планете, где кроме вас и природы нет никого. – Я любил сюда приходить, – вертя головой по сторонам, говорит Тихон, – о нем мало кто знает, поэтому встретить тут кого-то практически невозможно. – Ты куда собрался? – удивленно спрашивает Ваня, наблюдая, как стоящий на небольшом песчаной берегу Тихон стаскивает с себя одежду. – Плавать, – как само собой разумеющееся выдает Жизневский, откидывая хлопковую рубашку в сторону, – ты сам вчера жаловался на жару, пошли, – зовет. – Какой плавать? – Ваня непонимающе хлопает глазами, – Тихон Игоревич, вы на солнце перегрелись? У нас даже плавок нет с собой. – А вы меня стесняетесь, Иван Филиппович, – Жизневский играет бровями и, игнорируя возражения Янковского, направляется к воде. Ваня, стоя на берегу, наблюдает, как задница Тихона скрывается под водой и думает о том, за что ему это все. – Давай дуй сюда, – кричит Тиша, по грудь погрузившийся в воду, – я не буду подглядывать. – Ты невыносим, – шепчет Ваня, но он уверен, что его слышат. Но все равно принимается стягивать футболку. Все же они приехали отдыхать, поэтому какой смысл отсиживаться. Осмотревшись по сторонам, Янковский убеждается, что поблизости никого нет, и все-таки заходит в воду, наморщив нос из-за прохлады под ногами. Тихон все также терпеливо ждет, когда заносчивый Янковский решится погрузиться полностью. Ждать приходится не долго, потому что Ваня уже рассекает воду изящными руками, с высокомерным лицом проплывает мимо Тихона, с видом «Я вас не знаю». Жизневский лишь улыбается на ребяческое поведение мужчины и плывет следом, наслаждаясь свежестью, которую дарят потоки воды, окутывающие каждый сантиметр кожи. Ваня тем временем любуется открывающимся видом. Здесь действительно красиво и спорить бесполезно. Проплыв пару кругов, Тихон останавливается, опуская ноги на дно. Вода закрывает тело до ключиц, но этого вполне достаточно. Тиша изучает окружающую природу и с удовольствие отмечает, что она практически не изменилась с его последнего заплыва здесь. Хоть что-то остается неизменным. Жизневский замечает приближающегося Ваню и, дождавшись, когда он поравняется с ним, хватает за талию, притягивает к себе. Янковский даже возмутиться не успевает, когда понимает, что его крепко держат за бедра, не давая и шанса на спасение. Ваня загнанно дышит, все-таки плаванье забирает много сил, и обхватывает ногами Тихона за спиной, расслабляясь, позволяя удерживать себя. – Ну хорошо же тут, согласись, – улыбается Тихон. – Хорошо, – повторяет Ваня и любуется улыбкой напротив. Он уверен, что она ярче солнца и согревает ничуть не хуже. Янковский тянется к улыбающимся губам и аккуратно целует, зарываясь в мокрые волосы пальцами. Они сейчас вьются еще сильнее, из-за чего хочется неспешно перебирать их. Тихон в принципе был ходячим солнцем. По-другому назвать его было нельзя. Мальчик с копной кучерявых волос, способный растопить своей улыбкой сердце любого. Даже такого капризного Вани. Тихон тут же отвечает на поцелуй, прижимая податливое тело еще ближе, хотя, казалось бы, куда еще. Он целует неторопливо, осторожно прикусываю нижнюю губу, растягивая момент. Но его тихо прерывает Ваня, шепча: – Тиш, пошли домой, у меня ноги замерзли. И Тиша соглашается. Не отпуская Ваню, так и несет его до берега и только потом возвращает с небес на землю. Они натягивают на себя одежду, дождавшись, когда тела обсохнут. Ветер приятно обдувал разгоряченную кожу, отчего дышать становилось легче. Даже пятнадцать минут в воде в такую погоду – спасение, равносильное оазису в пустыне. Мужчины, не торопясь, идут домой по тихим тропинкам, держась за руки, пока никто их не видит. Тихон все так же что-то рассказывает про свое детство, про то, как снимал вот с этого самого дерева кота и сам чуть не свалился, про то, как впервые поцеловался, стоя на этом берегу, про то, как нарвал огромнейший букет полевых цветов для мамы на день рождения, настолько огромный, что его пришлось разделить на несколько поменьше, потому что вазы таких размеров у них не оказалось. Тихон рассказал про то, как помогал отцу строить баню, про то, как таскал ведра с водой для соседки старушки, которой было тяжело это делать самой, про то, как носился рано утром в лес за земляникой для сестры, чтобы вымолить прощение за случайно пролитую на тетрадки воду. И, слушая все это, Ваня искренне не понимает, за какие заслуги он получил такое чудо в лице Тихона. Потому что Тихон – это человек, которого не заслуживает человечество. Потому что Тиша – это тот, кто сохранил в себе доброту и человеколюбие, несмотря ни на что. Тот, кто подставит плечо, подаст руку. Тот, кто не оставит одним, когда особенно плохо. Тот, кто выслушает и не осудит. Тот, кто постарается понять и помочь, что бы на это не сказали окружающие. Он словно луч, согревающий всех на своем пути и не жалеющий тепла никому. Ну а он. Он просто Ваня. Наглый мальчишка, привыкший ездить по заграницам, любящий комфорт и когда его окружают заботой, сам не часто думая о таких мелочах. И сейчас Ваня неожиданно даже для самого себя спрашивает: – Тиш, – едва слышно. Но Жизневский услышал, – за что ты меня терпишь? – В смысле терплю? – Тихон аж остановился, чтобы посмотреть в глаза собеседника, – когда любят не терпят, когда любят – любят просто и безоговорочно. Для Тихона это было как само собой разумеющееся, отчего Ване стало немного неловко от такого спонтанного вопроса. Он мнется, но все-таки продолжает: – Но почему? Тихон смотрит долго, проникая в самую душу, и не дает отвести глаза. Янковский уже успевает пожалеть о том, что затронул эту тему, но Жизневский начинает: – Наверное, потому что ты самый неугомонный человек на этой планете. У тебя словно электростанция в заднице, ты всегда что-то где-то делаешь, куда-то лезешь, порой не задумываясь о последствиях. У тебя доброе сердце, тебя всегда окружали любовью, но создается впечатление, что тебе не хватает такой чистой и безоговорочной любви. Ты привык к тому, что тебя любят за что-то. Даже сейчас ты спрашиваешь у меня причину. Но ее нет. Я люблю тебя и это факт. И мне не нужен для этого список твоих достижений к тридцати годам. И, закончив монолог, Тихон подходит ближе и чмокает Ваню в макушку. Не дожидаясь ответа от Янковского, он берет того под руку и направляется к дому. Ваня покорно следует за ним, не в состоянии сказать что-либо на услышанное. А Тихон и не ждет. По розовевшим ушам видно, какую реакцию он вызвал у Вани. Тут слова не нужны. Хватает чувств. Они добрались до дома в полной тишине, так и держась за руки. И только когда они оказались окружены высоким забором, Ваня останавливается и притягивает к себе Тихона, утыкаясь носом ему в грудь. Жизневский ухмыляется, обвивая руками спину Янковского, прижимая. Мужчины стоят так несколько минут, пока Ваня, наконец насладившись любимыми объятиями, не уходит, сказав, что нужно разобрать вещи. Тихон коротко целует его и тоже скрывается за домом. Насколько он помнит, где-то должна расти клубника и она должна как раз начать созревать. Когда Ваня заканчивает свои дела дома, он выходит на поиски Тихона, который так и не зашел внутрь. Жизневский обнаруживается вальяжно развалившимся на стуле в тени раскидистой яблони с чашкой, полной клубники. – Значит, пока я там в душном доме вещи перебираю, ты тут в тени нежишься? – скрещивает руки на груди Ваня, наблюдая за довольным лицом. – Присоединяйся, – Тихон приоткрывает один глаз и хлопает по коленям, приглашая. Янковский с минуту стоит неподвижно, взвешивая все за и против в голове, но потом закрывает глаза на все «против» и удобно устраивается на чужих коленях. Не впервой знаете ли. Руки Тихона тут же оказываются за спиной, привычно ложась на бедра. Ваня выбирает самую красную ягоду и отправляет ее в рот. Сладко. Прям как у бабушки в деревне. Вкус тот же. Ваня отыскивает еще одну самую красивую клубнику и выжидающе смотрит на Тихона. Тот намек понимает и послушно открывает рот. Длинные пальцы Янковского сразу же отправляют сочный плод в рот, стирая кончиком выступившую капельку сока в уголке губ. Жизневский пристально за ним наблюдает из-под густых ресниц, не пропуская ни одного движения. Когда следующая ягода оказывается у приоткрытых губ, Ваня лишь на секунду задерживает пальцы около них. Но Тихону этого хватает, чтобы языком слизать сок, скопившийся на пальцах. Ваню прошибает словно электрическим разрядом, когда он видит, как юркий язык скользит по пальцам, не упуская ни одной красноватой капли. Тихон не отводит от него взгляд и от этого голова кружится лишь сильнее. Когда Жизневский обхватывает пальцы губами и втягивает щеки, посасывая их, Ване кажется, что живым он отсюда не вернется. Терпения хватает ровно на шесть секунд. Потом чашка с клубникой оказывается на земле, а губы Янковского берут в плен сладкие губы Тихона. Клубничный вкус заставляет сознание плыть. Но Ваня об этом уже не думает. Думать он перестает, когда Тихон прикусывает нижнюю губу, несильно оттягивая, а руки сжимают ягодицы.