Фотосессия

      Кадр выходил идеальным. Его азиатские глаза, темно-карие бархатные рыбки, таинственно мерцали сквозь густую листву. Не то юный дикарь, не то лесной дух, образ из ее снов, стал, наконец, явью. На время съемки его лицо, взгляд, грациозная фигура — все принадлежало ей. Севшим от волнения голосом, девушка отрывисто руководила процессом:       — Смотри в сторону. Голову приподними. Отведи ветку. А теперь смотри на меня. Не так. Сожги тут все! Дотла!       «Мое сердце ты сжег давно, Нейтан», — мысленно добавляет фотограф. Ее зовут Олив. Ей всего двадцать три, и это ее первый крупный заказ для большого журнала. Фотосессия трехкратного чемпиона мира по фигурному катанию. Как она добивалась этого заказа, как доказывала, что у нее потрясающая концепция, и никто не сделает лучше, вспоминать, пожалуй, не стоит. Теперь цель достигнута. Он здесь и все происходит почти так, как в ее снах. Увы, для фото, только для фото.       Олив и не подозревала, насколько сложно быть так близко и одновременно за тысячу миль от него. Нейтан был учтив, послушен, безупречно исполнял то, что от него требовалось. Легко и бесшумно передвигался среди деревьев, ловил в ладони солнечный луч, мелькавший в густой листве, застывал в изящных позах, подобно великолепной скульптуре. Для него это не составляло труда. Все-таки, шесть лет балета за плечами. Рабочий процесс, и ничего более. Образ на фото получался таинственным, в чем-то даже мистическим. В этом была своя прелесть. Нейтану казалось, что концепция фотографий заключалась в слиянии с природой, и требовала сдержанности в эмоциях.       Вообще-то он изрядно подустал от внимания фотографов к своей особе. Но эта девушка понравилась ему тем, что можно было назвать одержимостью в своем деле. На грани страсти. К тому же это была ее первая большая работа. Нейтан искренне старался помочь дебютантке в осуществлении задумки, не подозревая, что моделью она одержима даже больше, чем работой. До определенного момента все шло достаточно гладко. Но вот Олив потребовала страсти: «Сожги здесь все!» Фигурист мысленно пожал плечами, но внешне ничем не выдал своего удивления. Ты сама этого захотела, милая девушка. Следующий взгляд в камеру был просто убийственным. Тому, кто плавил лед в своем танце, не составляло труда расплавить женское сердце.       Олив с большим трудом сохраняла самообладание. Мысленно поносила себя последними словами за эту пытку видеть его рядом и не сметь прикоснуться. Ничем не выдать своих чувств, хотя сердце просто вырывалось из груди, когда он наяву воплощал ее туманные грезы. А ведь впереди была еще самая сложная съемка. Натурой для нее служил небольшой ручей в скалах. Нейтан должен был сниматься без рубашки. Босиком и в художественно-рваных джинсах от какого-то жутко модного дома. Фигурист отнесся к этому философски. Обладая безупречным сложением и утонченной пластикой, он считал свое тело чем-то вроде рабочего инструмента. И потому собственный полуобнаженный вид совершенно не смущал его. Вот только проходя босиком по скользким камням, Нейтан невольно поморщился.       — Осторожнее! — взволнованно крикнула ему вслед Олив       — Навернешься еще тут, — пробормотал фигурист, изящно балансируя руками. — Какие жертвы еще нужно будет положить на алтарь искусства? — усмехнулся он, усаживаясь на камень.       — Замри так, — девушка резко вскинула руку, словно боясь, что представшая перед ее глазами соблазнительная картина сейчас исчезнет. Разметавшиеся кудри, чуть наклоненная к плечу голова, слегка дерзкая насмешка во взгляде и достаточно свободная поза, в которой он сидел. Фавн у ручья. Это будет идеально в черно-белой графике.       Олив в упоении щелкала затвором камеры. Ей хотелось, чтобы Нейтан стал как бы частью тех самых камней, слился с ними. Девушке самой иногда не совсем ясны были образы, которых она добивалась. Однако ее нынешняя титулованная модель обладала какой-то потрясающей интуицией. Нейтан неожиданно для себя увлекся процессом и понимал все с полуслова. Олив хотелось заснять работу его мышц как можно более эффектно. И тогда фигурист совершил немного рискованный трюк, уцепившись рукой за не слишком надежный камень. Как будто испытывал ее нервы на прочность. В душе Олив отчаянно боролись профессионализм и страх за модель. Но именно в таком положении мышечный рельеф на спине и руках выделялся на редкость красиво. Она торопливо сделала несколько кадров и закричала: «Хватит! Это опасно». Нейтан спустился к ней с невозмутимым видом. Только в глазах его мелькали чертики.       — Я надеюсь, кадр получился эффектным? — с усмешкой интересовался он.       — Не делай так больше, — умоляюще попросила Олив. — Я бы придумала, как заснять твою прекрасную фактуру без риска.       — Без риска эффект не тот, — пожал плечами Нейтан.       — Ну для тебя конечно риск — дело привычное, — пробормотала девушка, тщательно проверяя что-то в камере. Намеренно тщательно, чтобы не смотреть сейчас на свою модель. Он стоял так опасно близко... «Ты ведь сама этого хотела, — бился в виске насмешливый голос. — А теперь руки дрожат от его близости. Самоуверенная дуреха, которой нельзя доверять серьезный проект». А вот и можно! Олив разозлилась, и резко вскинув голову, с вызовом посмотрела на фигуриста:       — Пять-шесть квадов в программе, безусловно, можно назвать риском. А ты любишь быть первым. Для тебя другого места не существует в принципе. Но этот риск оправдан тем, что ты знаешь, как свести его к минимуму. А сейчас, в этих камнях, это выглядело безрассудно. И я тоже хороша. Не остановила тебя вовремя. Как глупо.       — Глупо, — кивнул Нейтан. Глаза его дразнящее искрились. — Глупо было принимать за риск одну лишь его видимость. У меня была опора под ногами, которая не попала в поле твоего зрения. Теперь понимаешь?       — Ах ты ж… — у девушки даже слова закончились. Нейтан откровенно веселился и ему вторил хрипловатый смех Фила, отвечающего за осветительные приборы на этой съемке. Последний в рабочий процесс не вмешивался. Только с тихим кряхтением и ворчанием передвигал приборы в нужное место. Зато нынешняя ситуация его позабавила.       — А ты тоже видел, что там опора? — Олив резко развернулась к нему.       — Видел, — Фил проверял надежность соединения кабеля и все еще посмеивался.       — Сговорились, да? А я тут … как полная дура… — Олив кипела негодованием.       — Да ладно тебе, — Нейтан постарался ее успокоить. В голосе его зазвучали обволакивающе-низкие обертона. — Главное ведь результат. У тебя все здорово получилось.       — Не подлизывайся, — проворчала девушка. Бархатный тембр действовал безотказно. — А получилось не у меня, а у нас, — добавила она уже с улыбкой.       — Простите, что вмешиваюсь, — подал голос Фил. — Но хотелось бы напомнить тебе, Олив, что парня мы «арендовали» всего на два часа. И дама из его окружения уже трижды мне об этом напоминала, пока вы там занимались сотворением фотошедевра.       — Да, я помню, Фил. Спасибо, — отозвалась девушка. — Не знаю только, как он войдет в нужное состояние теперь. После всех своих фокусов. Джейн! — крикнула она визажисту, — усмирите нам буйные кудри, пожалуйста.       — А разве для нынешней концепции «художественный беспорядок» не лучшее решение? — Нейтан привычным жестом запустил изящные пальцы в роскошную шевелюру.       — Он у тебя сейчас слишком «художественный», — проворчала Олив, отводя глаза. Вот интересно он нарочно или бессознательно. Знает ведь, как этот жест действует на поклонниц. Черные кудри… тонкие пальцы… Так… соберись. Времени в обрез.       Сейчас ей предстояло уделить внимание его рукам. Задачка та еще. Из массы достоинств, которыми столь щедро одарила Нейтана матушка-природа, именно руки поражали воображение девушки больше всего. Подобное совершенство шлифуется десятками поколений. Необыкновенно выразительные, эти руки передавали в танце, в движении тончайшие нюансы чувств. Прекрасные хрупкие запястья, изящные пальцы… Все это могло гармонировать в полной мере лишь с прелестью бегущей воды. Нейтан погрузил кисти в прохладу ручья. По лицу его мелькнул солнечный зайчик, заставив парня с улыбкой зажмуриться.       — Поиграй со струями, — тихо попросила Олив. — Может быть … приласкай немного.       — Приласкать воду? — Нейтан слегка приподнял бровь в удивлении.       — Ну … может быть я не совсем точно выразилась, — немного смутилась девушка. — Просто … другого слова я не могу подобрать. Вот … как-то так, — она осторожно, словно хрупкую драгоценность накрыла его руку своей крошечной ладошкой. Потом легко, почти невесомо провела пальчиками вверх-вниз, и снова вверх-вниз. Ласка была детски-невинной, но какой-то до странности гипнотической, непостижимым образом сочетая в себе и нежность и чувственность одновременно. Нейтан почувствовал, как у него перехватило дыхание. Он поднял глаза на девушку и во взгляде ее прочел то, что заставило сердце тревожно сжаться. Мог бы и раньше догадаться. Вот только что теперь делать со всем этим? Как себя с ней вести?       — Я … кажется, понял, — тихо произнес он, и слегка сжал пальцы девушки. — Должно получиться.       И в самом деле, получилось. Еще лучше, чем ожидала Олив. Она словно завороженная ловила камерой моменты игры Нейтана с водой. Как нежно перебирал он журчащие струи. Будто струны любимой гитары. Или клавиши фортепиано. В ответ вода мягко обволакивала кисти его рук, струилась между тонких пальцев, стекала сверкающими каплями по гладкой коже персикового оттенка. От этого зрелища трудно было оторвать глаз.       Позже, когда снимались уже последние и главные кадры, с лотосом, Олив была поражена, насколько точно он поймал нужное состояние. С каким благоговением касался белоснежных лепестков. Каким отрешенным, полностью погруженным в себя был его взгляд. Оставалось только подивиться, насколько разным мог быть этот юноша. На съемке в скалах — жарким и соблазнительным. А сейчас, с цветком лотоса в нем ощущалась какая-то внутренняя чистота и душевная ясность. Каким образом все это сочеталось в одном, совсем еще молодом человеке, оставалось загадкой для Олив. Как она и предполагала, кадры с лотосом стали лучшими. И девушка была необыкновенно счастлива сознанием собственной прозорливости в отношении данного образа. Счастлива и измотана до предела этой первой своей большой и мучительно сложной работой, потребовавшей от нее немалых душевных сил.       Олив едва смогла улыбнуться и пробормотать: «Спасибо. Ты идеальная модель». После чего, крепко прижав камеру к груди, она словно лунатик направилась к машине, где Фил уже скручивал кабеля и собирал осветительные приборы. Нейтан проводил взглядом девушку, ощущая какое-то внутреннее опустошение. Будто оставлял в этом месте часть души. Странно, но он сожалел о том, что этому своеобразному приключению в его жизни пришел конец. И нужно возвращаться к реалиям жизни.       Все вдруг стало таким обыденным, задвигалось, завертелось в бешеном темпе. Сборы в обратную дорогу были шумными и суетливыми. Нужно было все учесть, ничего не забыть.       В суматохе сборов Олив обнаружила отсутствие крышки от объектива. Крикнув Филу, чтобы подождал, она метнулась к месту съемки, по дороге лихорадочно шаря взглядом по траве.       — ЭТО ищешь? — Нейтан внезапно оказался на ее пути и протянул нужный предмет. Девушка вздрогнула от неожиданности. Медленно, словно во сне, взяла из его рук черную крышку.       — ТЕБЯ ищу, — вырвалось у нее. И взгляд был каким-то отчаянным. Нейтан лишь тихо вздохнул. Потом протянул руку и нежно коснулся ее щеки. Олив замерла, крепко зажмурив глаза. Казалось, вся кровь ее прилила в этот момент к тому месту, где лежала сейчас его ладонь. Пораженный столь явным проявлением чувств, Нейтан осторожно привлек ее к себе.       — Глупышка Олив, — выдохнул он в ее волосы. — Зачем тебе все это? И скажи все-таки, почему лотос?       — К нему грязь не липнет, — прошептала девушка, наслаждаясь теплом его рук. — И к тебе тоже.       — Неправда, — покачал головой Нейтан. — Совершенных людей не существует. Я не исключение. И чем скорее ты осознаешь эту истину, тем лучше. Иначе потом наступит разочарование. А это мучительно.       — Я столько раз пересматривала твои программы, — девушка словно не слышала его слов. — В них всегда есть какая-то неопределенность, недосказанность. Особенно в произвольных. Они тоже как лотос. Я пытаюсь понять для себя что-то. И тем самым приблизиться к тебе. К твоим мыслям, чувствам. Хотя возможно ты и не думал вкладывать в них тот смысл, который привиделся мне.       — Нейтан! — послышался от машин слегка раздраженный женский голос. — Пора ехать.       — Вот черт, — тихо выругался фигурист. — Олив, я бы хотел говорить с тобой еще. Этот день… он такой необычный. В плане каких-то мыслей, ощущений. И ты … все это очень странно. Но сейчас я не принадлежу себе. Весь этот сумасшедший сезон. И прошлый и предстоящий. Слишком много сложностей. И с программой не все ладится. Боюсь, я не способен сейчас ни на чувства, ни на отношения. Не могу и не хочу ничего обещать.       — Я знаю и ни о чем не прошу, — отозвалась Олив. — Нейтан, — она резко подняла голову, и с каким-то лихорадочным блеском в глазах продолжила: — разнеси их там всех. Разорви в клочья. На тряпки, на лоскуты. Ты сможешь, я знаю. Потому что ты лучший. Первый. Всегда.       — А ты будешь меня снимать, если это произойдет? — он с улыбкой поправил непослушный локон, выбившийся из ее прически.       — Да я зубами аккредитацию на игры выгрызу, — пообещала Олив.       — Вот нисколько не сомневаюсь в твоих способностях. — Нейтан продолжал улыбаться. — Теперь у меня стопроцентная мотивация сделать это.       — Ну то-то же, — с важным видом произнесла Олив. — А теперь идем. Не то боюсь, твоя дама разорвет в клочья уже меня.       — Не бойся, я избавлю тебя от столь ужасной участи, — фигурист заговорщицки ей подмигнул. — И пришли фотографии, — попросил он, уже садясь в машину. — Если не все, то хотя бы ту с лотосом.       — Непременно пришлю. — Олив взмахнула рукой на прощание. — Обещаю.       В бешеном ритме жизни, полной жестокости, с бесконечными вереницами «черных лебедей», им удалось вырвать для себя этот день, наполненный солнечным светом, шумящей листвой, искрящимися зайчиками на воде. День, подаривший надежду на счастье. Такую светлую и очень хрупкую. Как цветок лотоса.