Солнечный мальчик

Марк задумчиво листает за прилавком какой-то журнал про путешествия с яркими картинками. Периодически взгляд останавливается на квадратных настенных часах. До закрытия остаётся не так много времени. Тонкие пальцы скучающе переворачивают гладкие глянцевые страницы, зубы слегка покусывают нижнюю губу. Почти сонное состояние Марка прерывается звоном дверного колокольчика. Заходит парнишка в не по размеру большой худи, капюшон которой натянут на голову, и направляется куда-то вглубь магазинчика к полке с чипсами. Кажется, припоминает Марк, он бывал здесь раз или два, возможно живёт неподалёку. Взгляд Марка снова утыкается в разворот журнала, где красуется красивое фото белоснежных песчаных пляжей и раскидистых пальм. Вот бы побывать там однажды. На Мальдивах. Или на Сейшелах. Или на Ямайке. Где-нибудь, где постоянно светит солнце. Марк отрывается от мечтаний и замечает, что паренёк, замешкавшись, стоит у полки, повернувшись к нему спиной. В магазине нет камер, и Марк выскальзывает из-за прилавка, бесшумно приближаясь к посетителю. — Простите, мы вот-вот закрываемся, Вы будете что-нибудь покупать?.. Тот сильно вздрагивает и порывается к двери, но Марк ловко перехватывает за запястье. — Положи на место, если не собираешься покупать. Мальчишка глядит исподлобья и резко вырывает руку. Кидает упаковку желейных конфет обратно на полку, вытаскивает из кармана своей большой худи маленький пакетик леденцов и швыряет на полку вслед за конфетами, от чего несколько лежащих там упаковок падает на пол. Бросает на Марка быстрый взгляд, напуганный, колючий, и спешит на выход. Марк вздыхает и возвращает товар на место. Скользит взглядом по часам, снимает фартук и закрывает магазин. На улице ещё светло, ведь лето, тёплое и такое лимонно-солнечное. Марк очень любит лето. Солнечную погоду. Смотреть в ясное ярко-голубое небо, высоко запрокинув голову. Подставлять лицо солнечным лучам. Родители называют его своим солнышком, когда обнимают, провожая в школу или на работу, ведь сейчас каникулы. Марку нравится подработка в магазине. Он гордится, что самостоятельно зарабатывает, считает, что этот опыт обязательно пригодится в будущем. И ему нравится общаться с посетителями, которые глядя на его улыбку, говорят, что он очень солнечный и приятный молодой человек, и обещают заглядывать почаще. Марк — солнечный мальчик. И сейчас он слегка улыбается, почти вприпрыжку идя по залитой лучами клонящегося к горизонту солнца улице небольшого городка, крепко сжимая лямки рюкзака и прислушиваясь к вечернему щебету птичек в кроне деревьев, высаженных вдоль улицы. Вдруг он замечает фигуру в худи, забравшуюся на спинку скамейки с ногами. Капюшон скрывает лицо. Марк замедляет шаг и неожиданно останавливается, поровнявшись со скамейкой. — Привет. Я хотел сказать, что... вовсе не собираюсь звонить в полицию или что-то в этом роде. Он сжимает лямки рюкзака и слегка покачивается с пятки на носок. — В общем, да. Я никому не скажу. Но ты должен понимать, что воровать нельзя. — А ты всегда делаешь только то, что можно? Паренёк резко разворачивается к нему лицом. Оно немного по детски пухлое, круглощёкое, загорелое. Обветрившиеся губы, большие глаза, напряжённо вглядывающиеся в Марка, и россыпь родинок на щеках. Он легко спрыгивает со скамейки и засунув руки глубоко в карманы, идёт вперёд по улице. И Марк непонятно почему следует за ним. — Я.. я просто хотел узнать, в порядке ли у тебя всё, — бормочет тихо. Они сворачивают на небольшую улочку и впереди показывается железнодорожный переезд. Марк вдруг понимает, что его дом вообще -то в другой стороне и по прежнему не понимает, зачем увязался за этим странным мальчишкой. А тот ловко взбирается на невысокую постройку и небрежно замечает: — Какое имеет значение, в порядке я или нет. Марк смотрит на него снизу. У худи парнишки такие длинные рукава, что не видны кисти рук. Он потирает нос этим длинным рукавом и смотрит на электрические столбы вдоль железной дороги и на пышно распустившиеся деревья, на их изумрудную зелень — лето наступило совсем недавно. — Залезай сюда. И Марк неуклюже карабкается на постройку (наверно это какой-то заброшенный сарай, когда-то используемый рабочими, Марк не знает наверняка). Паренёк протягивает ему руку, помогая залезть, и снова натягивает рукава до самых кончиков пальцев. — Как тебя зовут? — тихо спрашивает Марк. — Донхёк, — шмыгает носом тот, закусывает обветрившуюся губу и обхватывает руками колени. Марк замечает его стоптанные красные кеды, слегка потёртые джинсы, а ещё разноцветные носки — левый зелёный, правый — синий с белой полоской. — Сколько тебе лет? — спрашивает осторожно и мягко. Донхёк чуть дёргает плечом и достаёт из кармана пачку сигарет. —15. И только не говори, что я слишком мал, чтобы курить. Он достаёт сигарету и рыщет по карманам в поисках зажигалки. — Но ты и правда мал. И вообще, курить вредно. Мама всегда говорит, что курить — очень вредно для здоровья. Донхёк фыркает так громко, что воробей, сидевший на краю крыши сарайчика, резко упархивает прочь. — Ты такой правильный, что аж тошно. Марк не смущается, а лишь тянется к рюкзаку и достаёт оттуда упаковку сладких желейных конфет. Открывает её, шурша, и протягивает новому знакомому. — Возьми вот лучше. Донхёк смотрит во все глаза, и непонятно, то ли он хочет кинуть эти конфеты Марку в лицо, то ли обнять того в порыве благодарности. В итоге он просто осторожно и неуверенно берёт одну и шмыгнув носом, бормочет: — Спасибо. И всё-таки выбрасывает сигарету. Солнце садится всё ниже. — Тебя не хватятся родители? — медленно жуя, интересуется Донхёк. — Они уехали в гости в соседний город, вернутся только завтра, —охотно отвечает Марк и отправляет в рот желейного мишку. — Повезло тебе с ними, — негромко замечает Хёк. Марк удивлённо смотрит на него. — Но ты же их не знаешь... — Да это и так понятно. Смотрю на тебя и чувствую, у тебя хорошие родители. Заботливые. Не то что мои. Им всё равно, приду ли я сегодня в 10 вечера или в час ночи, или под утро. Они только и делают, что ругаются между собой. Он спускает ноги с крыши и не сводит глаз с железной дороги. — Сейчас. Марк сначала не понимает, что "сейчас", но когда из-за поворота, стуча колёсами, появляется поезд, он осознаёт. Хёк, как завороженный, не сводит глаз с проносящегося мимо состава, и только когда тот скрывается вдали, негромко, словно самому себе, говорит: — Было бы здорово прыгнуть в один из вагонов и уехать далеко-далеко. — Ты приходишь сюда... чтобы смотреть на поезда? — Мне это нравится, — пожимает плечами Донхёк. Потом резко поднимается и без усилий слезает на землю. Марк слегка мешкается, осторожно спускает ноги с края крыши. Невысоко, но он колеблется. — Боишься? — дразняще спрашивает Донхёк, теребя рукав. Он выглядит спокойно, держится нарочито уверенно, но Марк улавливает его настороженность. С самого начала и до сих пор он настороже. Оно всегда так — стараешься казаться безразличным, играешь в самоуверенность, но так ли это на самом деле? — Это имеет значение, — говорит Марк. — Что? О чём ты? — Ну, имеет ли значение, в порядке ли ты. Я и говорю — имеет. Донхёк слегка теряется и в очередной раз шмыгает носом. — Спрыгивай уже, или трусишь? — бормочет, отвернувшись. — Подставь руки, тогда спрыгну. А то вдруг я разобьюсь. — Ещё чего вздумал. Тут же совсем низко. — Ну а если всё-таки разобьюсь? Я прыгаю. Марк скидывает рюкзак на землю и спрыгивает, неуверенно приземлившись на ноги и сильно покачнувшись. Донхёк придерживает его, но как только убеждается, что Марк твёрдо стоит на ногах, быстро отстраняется. Марк улыбается: — Спасибо. — Да за что? Марк пожимает плечами. — Какой ты всё-таки... — Какой? — Хороший. Донхек по привычке засовывает руки глубоко в карманы. — Хороший. И солнечный. Марк смущенно почёсывает нос кончиком пальца. — Мне это часто говорят. Наверно потому что я люблю, когда солнечно. — Глупый что ли? И вовсе не поэтому. Он снова тянется в карман за пачкой сигарет. — А я плохой. Воришка, который и дня не может без сигареты. И который совершенно не нужен своим никчёмным родителям. — А по моему, ты вовсе не плохой. Ты.. ты просто хотел этих конфет. Никто не становится плохим, только потому что у него нет денег. Я уверен, ты сможешь найти какую-нибудь подработку. Может быть даже в том же магазине, думаю они смогут взять тебя на летние каникулы. И у тебя появятся карманные деньги. Донхёк вертит в руках сигарету, не зажигая, потом кладет её обратно в пачку и прячет в карман. — Смотри, солнце уже почти село, небо очень красивое сейчас, — произносит Марк, слегка щурясь в лучах закатного, оранжевого, как апельсин, солнца. Донхёк кладёт руку козырьком и тоже смотрит. Небо похоже на размытую акварель, оно переливается оттенками оранжевого и золотистого, и облака медленно плывут разноцветными мягкими пёрышками. И они гуляют всю ночь по сонному маленькому городку. Донхёк взбирается на высокий узкий бордюр тротуара и идёт по нему, проворно переставляя ноги и отлично держа равновесие. Потом они оказываются на детской площадке, освещённой фонарём, и качаются на качелях, как когда-то в детстве. Донхёк подначивает Марка взлетать ещё выше, и тот смеётся и старается, но Донхёк всё равно выигрывает. На углу в круглосуточном киоске Марк покупает два больших стаканчика шоколадного мороженого с орехами, и забравшись на детскую горку, они уплетают его за обе щёки. Донхёк ест мороженое так, словно это самое вкусное лакомство за всю его жизнь, и Марк прячет улыбку, глядя на него. Потом они приходят в скейт парк неподалёку, стены кругом разрисованы граффити. Донхёк достаёт из кармана балончик с краской и уверенно пшикает на пустой участок стены. — Ооо, ты рисуешь? — Марк заинтересованно следит за уверенными движениями Хёка. А тот выводит оранжевой краской солнце. — На, попробуй, — протягивает балончик Марку. Тот слегка теряется, но берёт балончик и распыляет краску на стену, выводя какие-то бессмысленные узоры. Донхёк одобрительно хмыкает, и Марк снова улыбается, радуясь этой безмолвной похвале. Донхёк поднимает с асфальта кем-то забытый днём баскетбольный мяч и ловко забрасывает в корзину. — Спорим, ты попадёшь не больше двух раз из пяти? И Марк конечно, попадает всего лишь два раза из пяти, и Хёк вскидывает руку победоносно — он попал все пять. Позже, когда на горизонте уже занимается рассвет, они снова выходят к железной дороге. Уставшие, они опускаются на землю и некоторое время молчат. — Знаешь, Донхёк, мне было так здорово и весело сегодня. И... мне кажется, всё будет в порядке. Нет, не так. Я знаю, что всё обязательно однажды будет в порядке. У Марка — солнечные зайчики в волосах, и в уголках глаз, которые слегка щурятся, так по тёплому и по родному. И молчать с ним уютно, и слушать его низкий мягкий голос — уютно. Словно знаешь его всю свою жизнь. — Приходи к нам, родители будут рады, мама очень гостеприимная, а ещё готовит самый вкусный суп с курицей и лапшой в мире. Марк кладёт ладонь на плечо Донхёка, отчасти ожидая, что тот отстранится, но Донхёк лишь сосредоточенно завязывает шнурки на своих старых стоптанных кедах и бубнит под нос тихое "спасибо, с удовольствием", и его круглых щёк касается лёгкий румянец, а может это просто отблески розовых рассветных лучей. — Как ты думаешь... я смогу однажды и сам управлять поездом? Стать машинистом? — тихо спрашивает Донхёк, закончив возиться со шнурками и не отрывая взгляда от горизонта, на котором уже появились очертания первого утреннего поезда и начал доносится отдалённый стук колёс. — Конечно. Ты можешь быть кем тебе вздумается. Кем только захочешь. В этом мире... всё возможно. Донхёк поворачивается к Марку. В больших глазах блестят искорки зари, и Марк, как в книге, читает в них благодарность. "Спасибо, что тогда остановился рядом со мной. Что последовал за мной. За то, что поверил в меня. И просто за то, что прямо сейчас... ты рядом." Донхёк заворачивает рукава, освобождая запястья, скидывает капюшон с головы, и ветер легонько растрёпывает его светло-каштановые волосы. И пусть он не говорит этого вслух, не говорит, как же ему нравится тёплая и ласковая, добрая и озорная маркова улыбка, всё и так понятно без слов. Он робко касается длинных пальцев Марка и робко улыбается, мечтательно глядя на горизонт. "Спасибо за то, что стал моим личным солнцем."