Гниль

      Осень, 2008       Оля двумя руками вцепилась в обрез, но никак не могла поднять дуло.       Подлетев к Душновой, Дима схватился за её предплечье и грубо развернул к себе.       — Что?! Что случилось? Тебя укусили? Кончились патроны? — взволнованно и быстро заговорил Дима, пытаясь осмотреть Олю в тусклом свете. Она трепыхалась в руках Побрацкого, как кукла. Обрамлённые чёрным перепуганные глаза страшно переливались влажными бликами.

***

      Лето, 2008       Треск костра, пиво с водкой, поддатый гомон, смех и приправленные громким матом споры вокруг мангала.       В тот день родители Юли ушли на смену, и на её задний двор слетелись все выпускники и ещё несколько непрошеных гостей. Начинающая пьянеть молодежь растеклась по всему участку, отмечая грядущее только через несколько дней вручение аттестатов.       О чём-то болтая, Дима и Олежа стояли поодаль, у забора из ржавой сетки. Дима то и дело тянул через него руку и срывал с соседского куста кислую жимолость. Побрацкий терпеть не мог эту ягоду, но то, что она была ворованной, придавало вкусу какой-то непередаваемой пикантности.       Олежа приложился губами к своей банке пива. Он выглядел очень счастливым, буквально светился. У него было всё: золотая медаль, успешно сданные экзамены и полная уверенность в поступлении в неплохой университет. Всем было без разницы, но сам для себя Душнов стал хотя бы в этом просто молодцом. Его путь освещала внезапная влюблённость; она свысока протягивала крепкие тёплые руки и доставала из беспросветного мрака.       Дима внезапно скривился и, согнувшись, сплюнул в сторону грядок. Видимо, на зуб попался горький жучок. Олежа услужливо всковырнул носком кеда землю, присыпая непотребство.       — Как дела? Как настроение, ребят?       Из-за спины Олежи внезапно образовалась Оля, его младшая сестра. Девочка из песен Земфиры. Учившаяся всего двумя или тремя классами младше своего брата, она никогда не упускала возможности пообщаться со старшаками. Красиво красила глазки и носила короткие юбки.       — А тебя кто позвал? — Олежа всегда пытался не терять авторитет и строжился.       — Да вот… сама себя… позвала… — сказала Оля, улыбаясь и отпивая фруктовое пиво из своей только что открытой бутылки.       Олежа сделал страшные глаза и нахмурился. Оля с Димой переглянулись, едва сдерживая смех. Душнова прикусила нижнюю губу, — улыбка расползалась всё шире.       — Не рановато? — с грозными нотками в голосе спросил Олежа и, получив в ответ отрицательное мотание головой с ехидным смешком, возмущенно поперхнулся воздухом. Из раза в раз его реакция не менялась. — Д-да… ты… Дима! Хоть ты скажи ей!       — Дим, вот только попробуй.       Побрацкий закатил глаза:       — Нет, ну я бы тоже возмущался на его месте, если бы моя сестра пила такое говно.       Звеньк!       Оля потянулась вперёд и ударила донышком своей бутылки о горлышко бутылки Димы. Пиво тут же вспенилось, выплескиваясь наружу бурным фонтанчиком. Побрацкий не растерялся и, зажав пальцем отверстие, направил струю в сторону Оли. Весело взвизгнув и захохотав, она с проворностью кошки юркнула за Олежу. Попало обоим.       — Да твою же… Ну и мудак ты, Дима! — с обиженными нотками в голосе взвился Душнов и тут же импульсивно плеснул в Побрацкого из своей банки. Итог: косое мокрое пятно на всю огромную футболку с застиранным нирвановским смайлом.       Многозначительно помолчав, Дима двинулся в сторону Душновых. Он страшно приподнял руки, растопырив пальцы. Олежа нервно заулыбался, выставляя вперёд ладони и семеня назад, однако быстро упёрся в свою сестру спиной.       — Прости-прости! Я н-не хотел! Нет… Ст… Фу!       Несмотря на все преграды, Дима тесно прижался к Олеже всем телом и крепко обнял, захватывая до кучи и довольную оттого, что её больше никто не прогонял, Олю.       Издалека закричала Юля:       — Эй! Ну-ка свалили оттуда! Перетоптали, пидорасы, весь редис!

***

      Осень, 2008       Не отпуская каменных плеч Оли, Дима посмотрел туда же, куда и она.       Жёлтый нечистый свет безобразными пятнами падал из гудящих на потолке ламп. Коридорчик из полупустых полок протянулся неестественно длинно, будто бы в кошмаре.       Из конца прилавочного тоннеля начинал струиться бордовый ковёр — глянцевая дорожка, — он впадал в стыки между криво положенных белых плиток.

***

      Лето, 2008       Кто-то притащил гитару.       И уже достаточно поддатый Дима был чертовски горд, что первым делом инструмент вручили именно ему. Теперь Побрацкий со знанием дела подкручивал струны и изредка бренчал, проверяя звучание.       Рядом вилась Олька, шутила и мило строила глазки, заправляя за ухо прядь мёртвых из-за частых покрасок волос. Зная, что в очереди малышки Душновой не первый и не последний, Дима покладисто ворковал в ответ, а сам косился на Олежу.       У Олежи — старенькая Моторола-раскладушка, вся в царапинах и стёртых бумажных наклейках. Вместо брелока на короткой петельке висел ключ-кольцо от выпитой с Побрацким первой банки Яги. Не обращая внимания ни на Диму, ни на гитару, Душнов улыбался в экранчик и активно нажимал на клавиши обоими большими пальцами. Железное колечко весело болталось туда-сюда.       Побрацкий закусил губу. Непорядок. Он вытянул вперёд ногу и осторожно, почти застенчиво, подопнул кед Душнова.       — Олеж…       — М-м?       — Сыграть нашу?       — Что?       — Ну, нашу?..       — Да, конечно. Только подожди секундочку!       Соблазнить Олежу на исполнение сочинённой ими песни, текст которой они недавно скинули в ЖЖ, не получилось. Ублюдская Моторола зазвонила, и Душнов радостно подлетел на ноги, прикладывая трубку к уху и отходя подальше.       Дима истошно смотрел ему вслед и сжимал взмокшими пальцами гитарный гриф.       Дождаться Олежу не удалось. Сыграть что-то из их репертуара — тоже.       Белые обои, чёрная посуда, пожалуйста, не умирай, или я убью соседей, из-за которых я не спал пять лет и у меня под глазами мешки, а помнишь небо, а помнишь, что надо сразу уходить в холодный вечер с дождём, чтоб никто не привыкал.       Надо было меньше пить.       Дождаться Олежу, кстати, не удалось.