В глазах смотрящего

Меж пальцев, словно шелк, протекают волосы, мягкие и светлые, как скручивающийся спиралью затухающих красок на небе рассвет. Бертольд видит его через полуприкрытые веки, пока под лучами солнца, стремящегося в бездну горизонта, расходятся в стороны края рубашки, а кожа вспыхивает влажным жаром под губами. Они не мягкие, а обветренные, по-мужски требовательные и будто изголодавшиеся, но Бертольд хочет ощущать в них только трепетную, почти благоговейную нежность и отчаянно жаждет проникнуться отсутствующей в них робостью. Он гортанно выдыхает с протяжным стоном, откидывает голову, прогибается на тонком спальнике им навстречу и слепо стягивает сильнее в кулаке волосы, так красиво сливающиеся с солнцем и теперь утонувшие во мраке за закрытыми веками, где пронзительно сладко живы воспоминания. Бертольд неровно вдыхает сквозь сжавшиеся в неге зубы и помимо воли поджимает пальцы на ногах, когда Райнер нетерпеливо звякает пряжкой, шепчет сбивчиво, как его любит, пока голос с каждым словом переходит на низкий, практически неузнаваемый шепот. Этот шепот горячим дыханием касается низа живота, и хватка требовательно усиливается до белизны костяшек, а невыносимо ненужные слова исчезают в обхвате губ, как последняя выдержка Бертольда, что удерживала две реальности раздельно. В мысленных образах волосы не обернуты уже алеющим покровом закатных лучей, льющихся из входа в палатку, а блестят золотом полуденного зноя на тренировках, рассыпаются в воздухе от резкого взмаха головы. Бертольд теребит их меж пальцев, однако они короткие, фаланги соприкасаются друг с другом слишком быстро. Райнер чутко ловит смену его настроя: у Бертольда широко распахиваются глаза и вырывается полустон, когда рука обхватывает так же, как и умелый рот – до предоргазменной одури правильно, как может знать и понимать только мужчина. И тогда взгляд снова фокусируется сперва на темнеющем небе и уходящих вниз в сторону беспросветной черноты полях и лесах, затем на болотно-зеленых глазах, столь близких, полных невысказанного чувства. Они смотрят на него, не отрываясь, ловят изменения с одобрением – Бертольд снова сейчас с ним, – шершавые ладони проходятся по бедрам и бокам, впалый живот втягивается от отрывистых поцелуев, поднимающихся по разгоряченной и чувствительной коже выше под сумбурный шорох одежды. – Приятно ведь, так?.. – Теперь Райнер обхватывает его пылающие щеки, шепчет прямо в губы, улыбается. Он не то мешкает, не то наслаждается позволительной близостью, только затем убирает одну руку, а другую опускает к плечу и вцепляется в него, громко сглатывает слюну. Дыхание его то задерживается, то учащается до сбивчивого хрипа, да и сам Бертольд теряет контроль над собственным, когда член начинает сжимать до исступления туго и горячо. Райнер сипит ему в шею, гладит по щекам и ключицам, сам давит рвущиеся из горла звуки, пока ерзает коленями, пытаясь занять комфортную позицию. Судя по дрожи, ему это никак не удается, однако от этих движений Бертольд снова жмурится и кусает губы, руки вцепляются в широкие бедра, царапают их ногтями и нетерпеливым рывком тянут на себя. Райнер уже не может удержать резкого гортанного вскрика, ткань спальника под коленом собирается комком и звучно трещит. Бертольд теряется в ощущениях, от которых практически идет кругом голова, просто покорно размыкает губы, пока Райнер целует его. Все происходит быстро, рвано, как толчки в дарящее удовольствие тело, и одновременно тягуче, как зарождающиеся сладостные ощущения и становящиеся почти реальными образы. Он цепляется за них, вытягивает в реальность, упивается и теряет осторожность. – Анни!.. – непрошено срывается с языка выдохом в чужие губы. Бертольд нарушил негласное правило, одно из многих, что они никогда не проговаривали, но на которых держится их нескладная близость. Он смотрит на огорошенного Райнера, его короткие, прилипшие к вискам и взъерошенные на лбу волосы, широкую челюсть и рвано поднимающуюся от сбитого дыхания крепкую грудь; как может избегает взгляда в растерянные глаза и закрывает собственные, словно это поможет ему исчезнуть. – Все в порядке, Берт. – Бедра на контрасте с жаром кожи теперь неприятно обдает ночным холодом. – Райнер, я… – Бертольду необходимо что-то сказать, однако он сам не знает, что. Тот возится с рубашкой и смотрит на него почти зло, не может сдержать вырвавшихся через расширяющуюся все шире и шире брешь брони эмоций, что обычно так тщательно держит, словно рукоять меча, солдат. Снова на него глядит тот затравленный мальчик с большими от обиды и бессилия глазами и поджатыми губами. Не на самого Бертольда, скорее на жизнь, и совсем ненадолго, всего на миг, за который можно обмануться и убедить самого себя, что все показалось. Райнер умеет брать себя в руки. – Все в порядке, – снова ровно повторяет он. – Мы должны подняться рано на рассвете. Не стоит терять время, ложись спать. Ложь. Та самая ложь, с которой Райнер натужно улыбается и хлопает его по плечу, ложится на свое место и слишком быстро отворачивается, не проронив больше ни слова. Ложь, с которой Бертольд натягивает одежду и ложится рядом, притворяясь, будто ничего не понимает, спиной к спине, напряженной, вздымающейся от дыхания, что нескоро успокоится. У него никогда ничего не было с Анни и навряд ли будет, только в мечтах. Райнер же часто говорил, что они солдаты и могут снимать напряжение… так, как сейчас, это необходимо для миссии, чтобы Бертольд смог снять стресс, перестал нервничать и усилил концентрацию, ничего больше. Только вот почему-то сейчас они лежат рядом порознь и не могут уснуть, глядя в темноту. Все притворство и ложь, та самая, в которой они родились и живут с самого детства и без коей они поплатятся рассудком, потому что все вне ее – насмешка над их существованием. Она – все, что у них есть, на чем строится жизнь. За нее тяжелее цепляться с каждым днем и уже до отчаяния бессмысленно, как и до ложных образов и чувств, что живут только в печальных глазах смотрящих. Они вернутся втроем с Анни домой и заберут с собой прародителя. Бертольд засыпает с этой мыслью, думая, что хоть что-то в жизни должно быть истиной и завтра он снова ляжет спать безо лжи перед Райнером и самим собой.