Перья, перья!

Skold — Better the Devil

             Бывают вечера, когда общество в «Кошкином хвосте» собирается… скучное, а от скуки Кэйа всегда пьёт. Ничего крепче молодого вина не подают, но «Доля ангелов» переполнена — очередь видно из окна. Даже если подать записку с чёрного хода, ждать мальчишку от Чарльза придётся с полчаса.       Кэйа обожает праздник ветряных цветов, но неизбежные очереди откровенно бесят.       Он ещё раз обводит взглядом небольшой зал. Надежды найти приятную компанию по-прежнему нет. В одном углу спорят Нимрод и Куинн, в другом Алан с Джеком горестно смотрят на расправленные веером карты — никому не сделать ход, а сдаться кишка тонка. Кэйа уже приближается к решению отправиться домой и откупорить бутылочку портвейна из запасов, но дверь в таверну распахивается, и внутрь вваливается цветастая компания из Сумеру. Сразу и не решить, кто из них привлекает больше внимания; подумав, Кэйа ставит на первое место того, чьи огромные уши и хвост висят как мокрые листья, а бледное лицо покрыто потом.       — Здесь прохладно! — победно провозглашает второй по броскости в личном рейтинге Кэйи. Этот полуголый, в шапке, изображающей голову шакала. — Тигнари, здесь будет легче?       Опираясь на его руку, Тигнари кивает.       — Сайно, мы остаёмся? — спрашивает третий и зачёсывает назад влажную чёлку. Испепеляющая жара в Мондштадте — скорее исключение, и почти все горожане ей наслаждаются, но только не Кэйа. Не будь праздника, он бы предпочёл уехать поближе к Драконьему Хребту. — Мне можно наконец взять меню, или ты снова потащишь нас в пекло?       — Бери! — убито вздыхает Сайно; судя по лицу, даже уши на его шапке устали от этого вопроса. — И давайте уже сядем!       Маргарита, особенно знойная в коротком платье и крошечной шляпке, степенно подходит к ним, принимает заказ на кувшин воды со льдом, выдаёт меню, предлагает дополнительный лёд в миске и веера, выкладывает на стол колоду карт и удаляется, чтобы дать гостям прийти в себя.       Откинувшись на спинку дивана для двоих, Кэйа вытягивает ноги и располагается поудобнее. Возможно, эти трое его развлекут.       — Тигнари, какие на вкус лилии калла? Звучит не особенно аппетитно. Может, стоит взять лимонную шипучку и добавить ликёр… Как думаешь, «Крыло Свободы» стоит попробовать? Что ты бы взял на свой вкус?       — Отстань от него, Кавех! — огрызается Сайно, а Кэйа получает третье имя. — Спроси у хозяйки таверны! Её работа с тобой возиться, не моя!       — Подумать только, генерал махаматра! — возмущается Кавех и подскакивает со стула. — Слишком важная персона, чтобы со мной разговаривать?!       — Только не заливай, что ты ведущий архитектор! — Может, они и друзья, но Сайно, похоже, не на шутку устал от своего соседа — или слишком расстроен тем, что Тигнари тяжело дышит после пути по жаре. — Подожди, Нари, — его тон становится неуловимо нежным, и Кэйа неслышно хмыкает под нос. Мужья, не иначе. — Сейчас хозяйка принесёт лёд. Приложить к ушкам?       Тигнари печально кладёт голову ему на плечо и ничего не говорит. Недобро прищурившись, Кавех поворачивается к стойке, и тогда Кэйа негромко говорит:       — Я знаю на вкус все коктейли, которые подают в городе. Хочешь, помогу выбрать?       Кавех сканирует его взглядом — ощущение именно такое, но Кэйю раздевают глазами каждый день, каждый второй встречный, а порой и каждый первый. Он знает, что привлекателен, и не собирается этого скрывать.       Судя по открытой рубашке и яркой накидке, Кавех тоже знает себе цену. Кэйе это нравится. Приятно осыпать комплиментами тех, кто принимает их так же легко, как дети хватают с ладони конфеты. И тем, и другим не приходит в голову отнекиваться.       — Ты разве местный? — подозрительно спрашивает Кавех и оглядывается на Сайно, но тот что-то шепчет Тигнари в ухо и не обращает на него внимания.       — С детства здесь живу. — Кэйа разводит руками. Взгляд Кавеха срывается ему в вырез рубашки. — Пью тоже с детства.       «Странный тип», — отражается на лице Кавеха, слишком выразительном, чтобы хоть одно впечатление осталось скрытым. Кэйа откровенно забавляется, наблюдая, как он мечется между желанием выпить в знакомой компании и обществом привлекательного незнакомца.       Кэйа немного помогает ему — небрежно сдвигается к краю дивана, подбирает под себя ногу, нарочно отводит колено и облокачивается на столик, чтобы полурасстёгнутая рубашка упала с плеча.       «Мондштадт — город романтиков, а тебе так же скучно, как мне. Ну, глотай наживку».       Помявшись ещё немного, Кавех решительно прихватывает со стула свой чемоданчик и усаживается на диван. Кэйа ждёт от него скованности, но не тут-то было. Кавех привольно разваливается на своей половине диванчика и суёт Кэйе под нос меню.       — Это, это, это и это, — говорит он, обводя пальцем названия напитков. Ингредиенты указаны под каждым, и из их разнообразия Кэйа делает вывод, что Кавех натура скорее хаотическая. — Что лучше взять?       — Какие вкусы тебе нравятся? — спрашивает Кэйа и делает крошечный глоток из своего бокала. — Сладкое, горькое, острое, кислое? Расскажи, что обычно пьёшь, когда выбираешь сам, а не следуешь за компанией?       — Сладкое, кислое, — Кавех взволнованно округляет глаза, — щекочущее, острое!       Тут явно нужна Диона, но она зашивается на веранде под напором жаждущей коктейлей толпы. Однако у Кэйи, который скучает здесь не впервые, есть пара идей.       — Закажем три разных и смешаем.       — Я… — Кавех отводит глаза. — Вся мора у Тигнари, а я не хочу сейчас его отвлекать…       Он грустно взглядывает в сторону друзей: Сайно бережно протирает ушки Тигнари кубиком льда.       — Он плохо переносит жару. Я бы выбрал что-то одно… можно просто сладкое.       — Я угощаю, — говорит Кэйа. — В Мондштадте любят гостей.       — И что я за это буду должен? — Кавех снова прищуривается. — Я даже имени твоего не знаю. Обычно незнакомцы даже гостей города так запросто не угощают!       — Я, как и многие, проникся духом романтики, — усмехается Кэйа и протягивает ему руку ладонью вверх. — Кэйа. Рыцарь Ордо Фавониус.       — Что-то вроде Бригады Тридцати? Я Кавех. Архитектор. Видел Алькасар-сарай?       Кэйа качает головой.       — Слава Архонтам, — выдыхает Кавех и стискивает его руку. — Хочу, чтобы в постели ебали меня, а не мой шедевр.       У Кэйи почти против воли вырывается нечто среднее между кашлем и смешком, но Кавех не придаёт этому значения и снова утыкается в меню.       — Так что предлагаешь смешать?       Всерьёз заинтригованный фразой про постель, Кэйа наклоняется к нему, сохраняя, впрочем, вежливую дистанцию. Дистанции достаточно, чтобы заметить глубокий вырез у Кавеха на спине.       — Этот с газировкой и сиропом на дне, — Кэйа по очереди указывает на названия напитков, — этот нейтральный с кислинкой. Это набор шотов, три ягодно-сладких, тягучих, три очень острых. Их пьют по очереди, острый, затем сладкий, чтобы не сожгло язык. Половину острого в газировку, треть сладкого после, смешать, разбавить кислым, немного, для лёгкости. Похоже на то, что ты описал.       Кавех хмурится, словно взвешивая его предложение.       — Нет, — наконец говорит он, — два набора шотов и тот с газировкой.       — Не боишься потерять голову?       Облокотившись на стол, Кавех вызывающе улыбается, вскидывает брови.       — Скажи, что строишь из себя благодетеля не потому, что хочешь меня трахнуть, и я пойду смотреть, как муженьки всю ночь режутся в карты на поцелуи. Я сюда приехал не хвалы Барбатосу возносить.       Кэйа касается пальцами его щеки, мягких светлых прядей, обрамляющих лицо, ещё влажных после прогулки по раскалённым мостовым.       — Просто хотел подкатить красиво.       Кавех смотрит на него удивлённо, будто и не подумал о таком варианте, а потом прикрывает глаза ладонью и сконфуженно качает головой.       — Извини, — бормочет он, — я забыл, что в мире вне моего дома существует флирт.       Он стонет на выдохе, когда Кэйа просовывает руку под его накидку и проводит кончиками ногтей между лопаток и вдоль позвоночника. Кавех только кажется худым — сухие сильные мышцы выдают в нём человека, который много трудится и, возможно, сражается тяжёлым оружием.       — Копьё или клеймор? — спрашивает Кэйа.       — Как угадал? — Кавех улыбается, не отнимая ладони от лица.       — Легко — сильные плечи.       — Ты ещё пресс мой не щупал.       — Так что? Копьё?       — Клеймор, — сдаётся Кавех. Свой Глаз Бога, Дендро, в бледно-золотой, как его волосы и как солнце сразу после рассвета, оправе он носит там же, где Кэйа, на левом бедре, и разве это не повод взглянуть на его длинные ноги? — А у тебя?       — Меч.       — Так и знал.       — Как понял? — усмехается Кэйа. От почти невинных поглаживаний он переходит к более откровенным ласкам, трогает поясницу через тонкий шёлк рубашки, а Кавех, похоже, из тех, кому не нужен долгий разогрев.       — Просто понял. Один мечник… живу с ним. Все мечники немного похожи. Позёры.       — Оу, — фыркает Кэйа, — все, кто сражается клеймором, кажутся… довольно прямыми в выражениях.       — Не вижу смысла в мудрёных конструкциях, за которыми нет смысла. — Здесь явно что-то больное, и Кэйа сразу понимает — не трогать. — Как по мне, проще напрямую договориться. Кстати, ты сверху?       — Я могу быть где угодно. — Кэйа блестит зубами в широкой улыбке. — В сексе мало того, что мне не нравится.       — Тогда сверху, — с облегчением вздыхает Кавех. — Оставишь переночевать? Не хочу искать в темноте, где мы там остановились.       — Если проблема только в этом, я могу проводить, но — оставайся, я люблю гостей и не люблю, когда мужчины сбегают, не выпив вина в постели.       — Вино в постели? — И без того яркие, глаза Кавеха вспыхивают. — Правда можно? Я временами пачкаю простыни.       — Мы испачкаем их не только вином. — Кэйа склоняется к нему, и Кавех не отстраняется. — Больше одного раза. Маргарита, дорогая! — Он показывает левой рукой номера коктейлей, правой — сколько каждого.       Маргарита за стойкой кивает и берётся за шейкер, а Кэйа обнимает Кавеха за талию, двигает к спинке дивана, глубже в уютную нишу, откуда из части зала, где сидят Тигнари и Сайно, ничего не видно, — и Кавех целует его сам, грубо, жадно, просовывает пальцы под корсет, сразу пытается нащупать застёжки на штанах и откровенно теряется, когда не обнаруживает их между ног.       — Здесь, — шепчет Кэйа, перекладывая его руки на клёпки по бокам, и дальше Кавех разбирается сам, отстёгивает пояс от корсета, оглаживает низ живота, прижимает ладонью основание члена.       — М-м-м, — одобрительно тянет он в поцелуй, и это нечастый случай, когда Кэйа в первые несколько минут оказывается более раздетым, чем его очередной романтический интерес. — Когда пойдём к тебе?       Где-то на этом этапе их стремительного сближения Кэйа понимает, что ему нравится темп, — а Маргарита, водрузив на стол коктейли, делает вид, что ничего не заметила. Не первый и не последний раз, когда они с Кэйей покрывают друг друга. Что касается Кавеха, он даже не пытается изображать приличного человека — только бормочет скомканное «спасибо» Кэйе в плечо и засовывает руку глубже ему в штаны.       — Шоты вкуснее всего в первые тридцать секунд, пока не выветрился запах, — шепчет Кэйа, заинтересованный тем, что Кавех выберет первым. Секс? Напитки? Поцелуи? Отчаянный бросок в апартаменты Кэйи?       Кави отказывается выбирать.       — Я хочу наоборот, — свободной рукой он берёт красный шот, обсыпанный сахарной пудрой, глотает, закинув голову, и сразу запивает острым. По бледным щекам и кончикам ушей разливается яркий румянец. — Кха… вкусно.       С этой фразой он соскальзывает с дивана под столик, возится там, устраиваясь на коленях, — шоты на подносе мелодично звенят друг о друга, — и обхватывает член Кэйи руками и ртом.       Это… остро.       Кэйа сползает по спинке дивана, прикрывает глаза. Устроив локти у него на коленях, Кавех берёт его член за щеку, чувственно опускает ресницы, водит по уздечке расслабленным языком. В отличие от Кэйи, он не любит ни сосать, ни глотать глубже, только вылизывает, время от времени раздражённо заправляя за ухо выбивающиеся прядки.       Ему так идёт.       Кэйа перехватывает его волосы на затылке, чтобы не мешали. Кавех поднимает взгляд — разнеженный, томный, зовущий. «Вставь мне» взгляд, который Кэйа видел не раз и трактует безошибочно.       Он опрокидывает острый шот на корень языка, сразу за тем выливает в рот ягодный, позволяет тягучей сладости разойтись.       — Кавех, — окликает он тихо. Уцепившись за его бёдра, Кавех гибко выбирается из-под стола, седлает его колени, и Кэйа сжимает его член через штаны, сразу высвобождает, трётся о него своим, упоительно влажным.       — Жжёт, — довольно стонет Кавех и притирается ближе, толкается в ладонь. Кэйа тянет его ближе, глубоко целует, и сладость смешивается с приятным жаром специй. — Ещё…       Он кончает первым — и вправду заводится быстро, — а Кэйа ещё несколько раз трётся членом о его живот под задравшейся рубашкой. Пресс действительно твёрдый; Кэйа отказывает себе в желании кончить Кавеху на живот исключительно потому, что не хочет доставлять излишний дискомфорт. Он сжимает головку в кулаке, и Кавех кладёт руку поверх, утыкается лбом Кэйе в грудь, порывисто целует ключицы.       — Я тебе нравлюсь? — шепчет он, всё ещё задыхающийся после оргазма, очаровательно растрёпанный.       — Я от тебя без ума, — честно признаётся Кэйа.       Довольный, Кавех суёт ему горсть салфеток.       — Надеюсь, ты живёшь недалеко, — усмехается он.              Свою первую квартиру Кэйа снял ближе к Ордо Фавониус; после того, как дом перепродали, пришлось переехать ближе к собору Барбатоса. Годы подарили Кэйе не только силу, но и мудрость, поэтому теперь он жил ровно между «Долей ангела» и «Кошкиным хвостом». В волшебном треугольнике меж этих точек Кэйа чаще всего искал приключения, а в случае успеха мог добраться до комфортной спальни достаточно быстро, чтобы страсти не успели остыть.       От таверны до дома идти было минут пять, если срезать дворами, но в пути выяснилось, что, помимо случайных связей и алкоголя, у Кавеха есть и другие увлечения.       — Стой! — восклицает он, схватив Кэйю за запястье. — Сайно сказал, если я буду пялиться на каждый фасад, он отправит меня обратно в Сумеру первым же аэростатом. Но ты только взгляни, какие удивительные окна! Не знаешь, как сделаны перекрытия?       — Понятия не имею, — Кэйа подносит его пальцы к губам, целует каждый, и Кавех неожиданно смущается; после всего, что было в «Кошкином хвосте», это мило. — Но у меня такой же дом, можешь осмотреть изнутри.       — Правда? — Кавех недоверчиво приподнимает брови, трёт затылок. — Я… иногда забываюсь. Архитектура меня завораживает.       — В Мондштадте много необычных зданий. Если твои друзья не против, завтра можем прогуляться до самых интересных.       Вырвав руку, Кавех обнимает его за шею.       — Скорее идём к тебе, — шепчет он.              Ещё никогда квартира Кэйи не получала столько внимания.       — Я буду ревновать, — шутит Кэйа, разливая вино и нарезая яблоки и сыр.       — Сейчас-сейчас, — бормочет Кавех, стоя на стуле и ощупывая стену. — Подумать только, какое старое дерево. Не обошлось без заклинаний… Ему же больше тысячи лет, и как новое…       — Перекуси, и можешь оторвать пару досок, если нужно. — Кэйа подаёт ему руку, и Кавех, снова смутившись, спускается, двигает стул назад, к столику у окна, садится. Мыслями он ещё где-то под потолком или между перекрытий, и это очаровывает.       — Надеюсь, тебя не раздражает. — Кавех с силой трёт виски. — Мне часто говорят, что я помешан на работе.       Кэйа ласково трогает его подбородок и, когда Кавех печально поднимает глаза, подносит к его губам ломтик яблока.       — Попробуй вино и скажи, угадал ли я.       Они чокаются бокалами; в мерцании свечей вино отливает густо-рубиновым, и Кавех, принюхавшись, щурится.       — Оно старое?       — Очень.       — Не жаль для случайного любовника?       Кэйа качает головой:       — Тебя хочется побаловать.       Отведя глаза, Кавех отпивает немного. По его лицу разливается блаженство.       — Пил ли я что-нибудь лучше?..       — Тогда за встречу. — Кэйа касается краем бокала сначала его пальцев, потом щеки, скулы. Кавех подаётся под эту ласку, закусывает губу, мечтательно улыбается. — Попробуй сыр. Гурманы говорят, сочетание незабываемое.       Кавех отщипывает крошечный кусочек, кладёт на язык, сосредоточенно жуёт, погружённый в свои ощущения. Только увидев Кавеха, Кэйа подумал, что он окажется кокетливым, может, захочет поиграть в неприступность или мнимую невинность, заставить себя добиваться. Теперь, наедине, он кажется простым и искренним человеком. Взбалмошным, витающим в облаках, увлечённым, болтливым, впечатлительным, — но за этим поэтическим обликом Кэйе видится кое-что ещё. Сильный характер, напористость, преданность своему делу, внимание к мелочам. Всё то, что делает отличным работником и — особенно в глазах подчинённых — отвратительным человеком.       — Очень… очень, — говорит Кавех, и слова снова начинают сыпаться из него. — Так странно, когда я увидел тебя в таверне, думал, ты наглый тип из тех, что затаскивают в постель, а потом отворачиваются к стене и храпят до утра. Но ты… я будто бы тебе не безразличен. Или в Мондштадте настолько любят гостей, что даже на одну ночь окружают вниманием?       — Как знать, может, мы встретимся снова, — усмехается Кэйа; он растроган, и сегодня ему не хочется прятать это глубоко внутри. — Я бывал в Сумеру раньше и приеду ещё.       — Я покажу тебе самые красивые дома! — Кавех взмахивает руками, но тут же себя одёргивает. — И таверны. Может, что-нибудь ещё, если тебе будет интересно.       Кэйа наклоняется к нему через стол, коротко целует в губы.       — Покажи мне себя, — соблазнительно шепчет он, пуская в ход всё своё обаяние, а Кавех не стыдится ответить тем же. Тёплый свет делает его кожу будто сияющей изнутри, придаёт глазам загадочный тёмный блеск.       — Потом не говори, что я не предупреждал, — смеётся он и, поднявшись, снимает с волос заколки, расстёгивает широкий пояс. Кэйа разворачивается на стуле, притягивает Кавеха к себе, целует поджарый живот, спускает штаны с бёдер, ведёт ладонями по гладкой коже. Кавех стаскивает рубашку через голову, не глядя отшвыривает в сторону.       — Что ты делаешь, — с придыханием шепчет он, — у меня уже колени подкашиваются…       Кэйа подхватывает его на руки, укладывает в постель, стаскивает с него туфли и скрутившиеся над коленями штаны. Извиваясь и смеясь, Кавех делает вид, что пытается их отвоевать, и Кэйа так заводится от этого шутливого поединка, что падает рядом не раздевшись, подминает Кавеха под себя, целует, раздвигает ему ноги коленом. У Кавеха из груди вырывается стон, стоит только провести смазанными пальцами между его ягодиц.       — М-м… — жалобно отзывается он; богатый словарный запас явно не помогает ему в описании своих желаний. Кэйа вталкивает пальцы глубже, останавливается, едва чувствует сопротивление мышц, но Кавех требовательно двигается навстречу, тянет Кэйю к себе за ворот рубашки, целует в шею, дёргает пуговицы. С сожалением вытянув руку из хватки его бёдер, Кэйа сбрасывает одежду, возвращается в его объятия, и Кавех оплетает его как лоза, льнёт кожа к коже. Теперь можно не отказывать себе ни в чём, и Кэйа с наслаждением трётся членом о его живот и внутренние стороны бёдер, шёлковые от смазки, вылизывает плоские соски. С длинным стоном Кавех отталкивает его, переворачивается на живот, приподнимается на коленях.       — Хватит прелюдий, — в его голосе, слегка осипшем, появляются нотки злости. — Сколько, по-твоему, я должен ждать?       Кэйа встаёт на колени позади него, разводит ягодицы, сжимает их — и короткими быстрыми толчками втискивает член внутрь. Уткнувшись в сложенные руки, Кавех на каждое его движение откликается рваным стоном, но больше не пытается ни перехватить инициативу, ни даже подмахнуть. Обычно Кэйю не привлекают настолько пассивные любовники, но в неподвижности Кавеха есть что-то, взывающее к самым тёмным, инстинктивным желаниям. Кэйа сгребает его волосы в кулак, тянет на себя ровно настолько, чтобы это чувствовалось, вбивается ему в зад размашистее, жёстче. Вцепившись в простыню, Кавех стискивает зубы, прижимается к постели щекой; его взгляд плывёт, искусанные губы дрожат, и он кончает, не прикоснувшись к себе. Кэйа не собирается останавливаться, и, кажется, Кавеху нужно именно это. Задыхаясь от стонов, он скребёт ногтями по кровати, прогибается в спине — и всё ещё не делает ни одного ответного движения; после оргазма напряжённые внутренние мышцы расслабляются, делаются мягче — ровно настолько, чтобы стало хорошо.       Чаще думающий о партнёрах, чем о себе, Кэйа тонет в ощущениях — и сладость оргазма заливает его с головой, как ягодный шот, скрадывающий жгучую остроту.       Кавех под ним дрожит, его стоны становятся похожи на всхлипы; он слабо вскрикивает только раз, когда кончает снова, и падает как подкошенный.       — Ты в порядке? — спрашивает Кэйа, свалившись рядом, обнимает его, но Кавех молча утыкается ему под мышку и засыпает.              Время близится к рассвету, когда Кэйю будит непривычный звук.       Голый Кавех сидит на постели, держа на коленях раскрытый чемоданчик, и самозабвенно вращает объёмный чертёж дома Кэйи. От каждого касания изображение тихо гудит; это и показалось во сне таким подозрительным.       — Годится, — говорит Кавех себе под нос и отпивает вина прямо из бутылки. — Разбудил тебя?       Он не оборачивался, а Кэйа не двигался, когда открыл глаза, но Кавех всё равно заметил.       — А ты хорош, — смеётся Кэйа и садится рядом с ним, откидывает волосы с лица. — Это, — он указывает на пустое пространство на чертеже; на его руку устройство не реагирует, — подвал, хозяин его запер, но я могу открыть, если хочешь.       — Конечно, хочу! — Кавех захлопывает чемоданчик. — Идём!       По узкому коридору Кэйа ведёт Кавеха к деревянной лестнице, берёт за руку. Крутые ступени тихо поскрипывают под ногами; ламп здесь нет, и, будь Кэйа суеверным, опасался бы ходить здесь по ночам.       Судя по тому, как Кавех всё сильнее стискивает его ладонь, он либо суеверный, либо очень впечатлительный, — а может, то и другое.       — Долго ещё? — не выдерживает он к концу третьего пролёта.       — Почти на месте. — Кэйа помогает ему спуститься по последним ступеням, прикладывает руку к замку, шепчет заклинание. Ему не впервой использовать служебное положение — капитанам Ордо Фавониус подчиняются все мондштадтские замки, — но Джинн доверяет ему достаточно, чтобы закрывать глаза на мелкие шалости. — Здесь должен быть светильник. Заходи.       Многие струсили бы ступать с едва знакомым человеком за тяжёлую, укреплённую толстыми полосами металла дверь, но Кавех не способен думать ни о чём, кроме своего увлечения. Едва загорается свет, он пристально осматривает низкие потолки с железными крючьями, стены из больших, грубо подогнанных камней, покрытый толстым слоем мха пол.       — Что здесь было?       — Эти дома помнят ещё правление Декарабиана. Говорят, в подвалах держали мятежников. Подвешивали за руки, чтобы не сбежали. — Кэйа указывает на большой ящик в углу. — Там хранятся оковы. Уж не знаю, хочет мой лендлорд продать их как историческую ценность или бережёт для других целей, но, видимо, у него есть причины прятать это местечко от чужих глаз.       — Удивительно, дом выглядит не таким старым. — Кавех приседает, трогает мох. — Здесь был дощатый пол поверх каменного основания, залитого глиной, но остались только камни. Если я верно помню архитектуру старого Мондштадта, дом тоже был из камня. Может, его разрушили во время войны старого и нового Архонта, раз пришлось целиком отстроить заново… Жаль, использовали элементы, прежняя постройка полностью стёрлась из памяти этого места. Может, цепи не задело. — Он направляется к коробу, заглядывает внутрь, звенит железом. — Акх!..       Кэйа оказывается рядом в ту же секунду, готовый закрыть его ледяным щитом, но Кавех сам отбрасывает проржавевшую цепь, зло выдыхает сквозь зубы.       — На что я рассчитывал, — шипит он, — железки помнят вовсе не дом!       — Ты можешь видеть прошлое?       — Только память предметов, если повезёт. Нас этому учили в Академии, хотя получалось и не у всех. Я… зашёл немного дальше. По книгам. — Даже в тусклом свете единственного светильника Кэйа видит капли пота на его лбу и влагу в уголках глаз. — Эти цепи были на человеке, когда обрушился дом. Подвал уцелел, но все, кто в нём были, оказались под завалом, и… Думаю, останки нашли не раньше чем через тысячу лет. Может, никто и не знал, что под фундаментом что-то есть, вход был хорошо спрятан, а сверху засыпан обломками и землёй. Прости, наверное, не стоило рассказывать всё это о месте, где ты живёшь.       — Не думаю, что в центре Мондштадта есть хоть один дом, не помнящий смертей. — Кэйа обнимает его, притягивает к себе. — Вернёмся наверх?       — Подсади меня. — Кавех подтягивается, опирается на его плечи, и Кэйа без лишних слов перехватывает его под бёдра, закидывает голову, глядя, как с пальцев Кавеха на устрашающий крюк в потолке сползают лозы, оплетают потемневший от времени металл и красивые запястья. — Вот так.       Он изгибается, освобождаясь из рук Кэйи, вытягивается во весь рост и, убедившись, что ноги не достают до пола, довольно улыбается.       — Выдержат, — говорит он и непринуждённо закидывает ноги Кэйе на плечи. — Не против?       Его впечатлительность определённо не распространяется на жуткие предания прошлого.       — Я восхищён, — признаётся Кэйа и снова перехватывает его под бёдра и поясницу, выцеловывает низ живота. Член Кавеха почти сразу упирается ему в шею, на головке выступает влага, и Кэйа, разумеется, не может устоять перед искушением. Он не спеша вылизывает ствол, обхватывает губами головку, и Кавех сразу требовательно двигает бёдрами. Взглянув наверх, Кэйа улыбается: впившись в путы из лоз, Кавех кусает нижнюю губу и жмурится, будто пытается целиком влиться в свои ощущения. Это повод оставить ему больше приятных воспоминаний; Кэйа медленно забирает его член глубже в рот, слегка сжимает в горле, и Кавех вскрикивает так отчаянно, что в первую секунду Кэйа думает — было слишком.       — Мх-м, — выдавливает Кавех.       Звучит скорее одобрительно, и вырваться он не пытается, так что Кэйа продолжает, проталкивает его член глубже в горло, медленно отстраняется и насаживается снова. Без ложной скромности, он хорош, и мало кто из его любовников оставался недоволен, но Кавех стонет и вскрикивает так, будто не испытывал ничего подобного, и это особенно приятно.       Приближаясь к оргазму, Кавех сильнее сжимает дрожащие ноги. Становится душновато. Под низким потолком мечутся крики и стоны, и Кэйа теряет ощущение пространства, остаётся один на один со своим любовником и его наслаждением, словно захватившим всё вокруг, превратившим сам воздух в сладкое марево.       В последний момент он исхитряется вытолкнуть член Кавеха из горла, и сперма брызгает на нёбо и основание языка. Кавех с измученным стоном отпускает свои лозы и валится Кэйе на руки так беззаботно, будто даже не сомневается, что его поймают.       Конечно, Кэйа его ловит.       — Пойдём отсюда, — выдыхает Кавех, его глаза всё ещё прикрыты, скулы горят, ресницы слиплись, и Кэйе хочется затрахать его до обморока. — Я всё запомнил.       Захлопнув плечом дверь в подвал, Кэйа взбегает по лестнице, доносит Кавеха до спальни и в постели сразу ложится на него, заводит его руки наверх, прижимает ладонью скрещенные запястья. Кавех выгибается навстречу, жалобно вскрикивает, когда Кэйа густо смазывает его морозным зельем и проталкивает пальцы внутрь.       — Не слишком? — спрашивает Кэйа, но прямо сейчас даже возвращение Декарабиана не смогло бы его остановить.       Кавех медленно поднимает ресницы, и действие «вставь мне» взгляда усиливается настолько, что делается похожим на гипноз. Закинув его ногу себе на плечо, Кэйа в два рывка вбивается в него до упора; Кавех впивается ногтями в его руку, снова зажмуривается, закусывает губу. Охлаждающая смазка мешает ему кончить быстро, и с громких стонов он переходит на тихие, почти страдальческие. Кэйа подумал бы, что ему плохо, если бы Кавех не тёрся так упорно членом о его живот и не пытался развести ноги ещё шире.       Измотанный возбуждением, Кэйа кончает первым и, едва отдышавшись, снова вталкивает в мокрый от спермы и смазки зад Кавеха пальцы, берёт за щеку его член, вылизывает, надрачивая ствол. Кавех даже не пытается сменить позу, только вместо запястья Кэйи теперь стискивает в кулаках уголок подушки. Смена эмоций на его лице завораживает — он с такой откровенностью демонстрирует все ощущения, что Кэйю снова охватывает что-то похожее на безумие. Яростно трахая Кавеха пальцами, он снова берёт глубже вздрагивающий член, и Кавех, выгнувшись на постели, вбивается ему в глотку и кончает с таким волшебно длинным стоном, что Кэйа ухитряется сдержать кашель, только чтобы не испортить момент.       К счастью, попыток извиниться не следует. Кавех перекатывается на бок, подтягивает колени к груди, выдыхает с ещё одним стоном, усталым и довольным. Прокашлявшись, Кэйа отирает губы ладонью; пожалуй, секса на эту ночь достаточно, но, пусть тело приятно устало, он всё ещё не чувствует удовлетворения.       — Ляжешь рядом? — тихо спрашивает Кавех, искоса взглянув на него. Кэйа подползает к нему, прижимается лбом к его лбу.       — Увидишь моё прошлое, если дотронешься? — спрашивает он хрипло.       — Давай проверим. — Кавех целует его в губы, так мягко, будто они знакомы тысячу лет. — М… вижу кое-что… Ты занимался сексом с каким-то архитектором из Сумеру, которого встретил в таверне…       Рассмеявшись, Кэйа обнимает его, и они целуются, пока не засыпают.              У Кавеха нет предрассудков, и прогулка с ним — лучшее, что с Кэйей случалось за последнее время. На украшенных цветами улицах они то и дело останавливаются, чтобы Кавех мог сфотографировать или быстро зарисовать что-то из интересных архитектурных элементов; в его копилку отправляются оконные рамы, флюгеры в виде птиц и кошек, черепичная кладка, ступени и перила старых крылечек, подвешенные к подоконникам цветочные горшки в изящно выкованных кашпо и прочее, прочее.       Кэйю всегда завораживают те, кто увлечён своим делом, будь то алхимия, фехтование, сочинение стихов или толкование натальных карт. Впервые ему, равнодушному к архитектуре, открывается незнакомая её сторона. Художественная, эмоциональная, почти личная.       Переходя от дома к дому, от прилавка к прилавку, Кэйа привычно улыбается знакомым и незнакомым, получает и дарит комплименты, объятия и поцелуи — скромные и нет. Донна смущённо затыкает ему за ухо свою анемонию — душистый цветок-сахарок, и краснеет, когда Кэйа обнимает её в знак благодарности.       Кавех не обращает внимания на праздничную суету. Его зоркий взгляд скользит поверх голов, выцепляет из цветастого многообразия детали, новые и новые. Кэйа не хочет мешать. То и дело он отстаёт, покупает какое-нибудь мондштадтское угощение, бутылочку сидра или шипучки со льдом, нагоняет Кавеха и даёт ему отпить или откусить с рук. Тот лишь кивает в ответ; Кэйе нравится его сосредоточенное лицо, сведённые к переносице тонкие брови и поджатые губы. Всё это делает его красивым по-новому.       Закат раскрашивает улицы в тёпло-розовый, когда Кавех щёлкает пальцами, закрывает свой чемоданчик и устало потягивается.       — Оказывается, праздники бывают весёлыми. — Он улыбается, снова смотрит искоса, будто проверяя, что Кэйа чувствует прямо сейчас. Расстроен он или доволен прогулкой, и что собирается сказать в ответ. Кэйа ничего не говорит — любуется, и Кавех продолжает: — Давно не проводил время так хорошо. Так… спокойно.       Толпа вокруг них становится всё плотнее — горожане и туристы направляются к собору, где скоро начнётся главное веселье, но Кавех словно и не замечает толкучки. Его глаза сияют, когда он рассматривает подсвеченные огоньками гирлянды. Кэйа не может устоять. Он шагает ближе, притягивает Кавеха к себе за талию, целует в щёку и в губы, и Кавех сам прижимается лбом к его лбу, чуть исподлобья смотрит в глаза, так внимательно, будто и впрямь видит скользящие в тумане времени тени прошлого.       — Ты моё лучшее романтическое приключение, — говорит он, и следующий поцелуй ощущается горьковато-сладким. Прощальным. — Спасибо. Дай знать, когда будешь в Сумеру. Меня там все знают, отправь письмо, лучше за пару дней. Ради тебя приеду откуда угодно.       Он сжимает руку Кэйи, и Кэйа жмёт её в ответ.       — До свидания, — шепчет Кавех ему на ухо и поворачивается толпе наперерез. Там, куда он направляется, стоят его друзья и рядом с ними широкоплечий мужчина, тоже с Дендро Глазом Бога. Кавех подходит прямо к нему, закидывает руку ему на шею, целует, прижимается щекой к щеке, и в следующую секунду начинается жаркая ссора.       «И эти мужья», — с усмешкой думает Кэйа.       В попавшейся по пути лавочке он берёт три бутылки традиционного праздничного вина и пару лёгких закусок и тоже поворачивает к храму — другой, длинной, но почти безлюдной дорогой. Ему тоже пора.              — Красавчик, — первым делом сообщает Венти. — Снова гений и блондин?       — Люблю такой типаж, — отшучивается Кэйа и садится между ним и Розарией. Та молча суёт ему докуренную до половины сигарету.       Кэйа надеется, что привкус дыма смоет воспоминание о горчащем на языке прощальном поцелуе, но получается ровно наоборот.       — Тебя ещё никто не забыл, — озорно шепчет Венти, пихнув его локтем в бок, и отбирает вино. — Даже я. Розария, с тебя первый тост!       — За ёбаную дружбу, — хмыкает Розария и, выдрав зубами пробку из своей бутылки, чокается с ним. — И за Бартобаса, будь он неладен. Сегодня опять заставляли гимны петь. Кто только их придумал!       — Уж точно не я! — Венти снова заливается смехом, делает большой глоток — и, обернувшись к угодьям Двалина, на мгновение становится таким пронзительно-грустным, что у Кэйи щемит в груди. — Пожалуй, скоро тоже отправлюсь навестить старого друга. Он любит цветы.              По Утёсу Звездолова они блуждают уже в изрядном подпитии.       — Я знаю, они где-то здесь, — бормочет Венти, то и дело спотыкаясь и цепляясь за локоть Кэйи. — В глазах двоится. Ищи ты, одним глазом лучше видно!       — Сам знаешь, у меня тоже два, — смеётся Кэйа. Он на той стадии, когда забавляет что угодно.       — Тогда один зажмурь!       — Нет, ты!       — Не спорь с Архонтом! — Венти виснет на его плече, беззаботно болтает ногами, и Кэйа, приобняв его за талию, чтобы не уронить, срывает сесилию, белеющую прямо у него под ногами, бережно вкладывает Венти в руку.       — Только если он примет мой подарок.       С тех пор, как Венти вернулся в свои земли, они каждый год оказываются здесь, и каждый год всё кончается именно этим.       Растроганный, будто не ждал скромного подношения, Венти касается цветка, а после прикладывает кончики пальцев к губам Кэйи и улыбается так, что все печали словно ветерком сдувает.       — Счастливого года, — шепчет он и взвивается в небо, а Кэйа, проводив его взглядом, продолжает своё восхождение. Перед праздником сесилий здесь остаться было не должно, но, словно взрощенные волей Барбатоса, они усеивают весь склон, и их аромат невесомой вуалью тянется следом.       На пике, где встречаются влюблённые, никого нет — все празднуют. Кэйа усаживается там один, кладёт на колени растрёпанный букет, откидывается назад, опираясь на руки. На сердце легко, и, когда Кэйа думает о Кавехе, смакуя впечатления, горечи больше нет.       Возможно, стоит снова посетить Сумеру, только чтобы увидеть Алькасар-сарай.       Кэйа закрывает глаза и улыбается. Он думает, как райская птичка распускает перед павлином пышный хвост, и в солнечном луче сверкают и переливаются разноцветные перья.              — Послушай, — говорит Сайно, наклонившись к Кавеху, — когда я увидел, что ты подсел к Кэйе, то сразу подумал, что у вас что-то наклёвывается.       Тигнари со вздохом закрывает лицо руками, а аль-Хайтам выкручивает громкость в наушниках на максимум и утыкается в свои карты.       — И у тебя, и у него в созвездиях птица, — принимается объяснять Сайно, пока Кавех растерянно моргает, — и они обе клюют, понимаешь?..       Обычно Кавех первым закатывает глаза, едва Сайно открывает рот, чтобы пошутить. Но сегодня особенный вечер. В воздухе плывёт запах цветов и лёгкого вина, люди вокруг — знакомые и незнакомые — обнимаются, целуются и дарят друг другу цветы, в теле после долгой ночи приятная истома, и совсем не тянет раздражаться.       — Когда я переехал к аль-Хайтаму, ты решил не шутить на эту тему? — спрашивает Кавех.       — Сокол — хищная птица, — сообщает Сайно так наставительно, что становится похож на Тигнари, — и я пошутил, что он поймал самую красивую в Сумеру пташку! Райская птица считается самой красивой, а у сокола довольно унылая окраска, так что…       — Перед твоим юмором бессильно даже шумоподавление. — Теперь закатывает глаза аль-Хайтам. — И, между прочим, сокол — одна из благороднейших птиц!       У Сайно немедленно находится шутка и на этот случай, но Кавех её уже не слышит.       Он смеётся.       

1–8 марта 2023