Сегодняшняя ночь, быть может, последняя из всех

Вечер был тих и спокоен, все студенты и преподаватели уже вернулись в общежития, чтобы отдохнуть. Масамичи Яга отложил толстый отчет, который был у него под рукой, и собрался возвращаться, но когда он взялся за дверную ручку кабинета, то почувствовал, что атмосфера отличается от обычной. С внезапно сжавшимся сердцем он распахнул дверь и увидел Годжо Сатору, сидящего у двери, подогнув ноги. Сатору сидел, прислонившись к двери, но внезапно потерял опору за спиной, и невольно задрожал. Он согнул обе ноги еще больше, практически спрятав их в своих объятиях, а ладони удобно лежали на коленях, голова была опущена. Атмосфера вокруг него отличалась от обычной, она была с нереальным ощущением хрупкости, и казалось, что она стала тусклой. Даже когда Масамичи открыл дверь, он не заметил изменений и продолжил сидеть в том же положении, не поднимая головы. — Сатору? — Яга попытался позвать его, и Годжо, словно во сне, поднял голову и повернул к нему лицо. И этот взгляд в ответ удивил Масамичи: голубые глаза Сатору были полны слез, и каждый раз, когда он моргал, из них текли струйки, но выражение его лица было растерянным, глаза расширялись, а взгляд был пустым, как будто он даже не осознавал, что плачет. Яга никогда не видел Годжо в таком состоянии. Даже после измены Сугуру Гето он не проявлял ярких эмоций. Напротив, после разлуки с Гето он постепенно сдерживал свою экстравагантную личность. Хотя для окружающих Сатору все еще казался бунтарем и неукротимым, в сердце Масамичи зародилась тревога. Он наклонился, чтобы помочь ему встать, но когда приблизился к Годжо, он, наконец, понял, в чем дело. У Сатору течка. Яга нахмурился и сразу же встал, собираясь уйти, но был остановлен Годжо. Тот продолжал сидеть на месте, подняв голову, чтобы посмотреть на Масамичи, осторожно придерживая одной рукой край одежды учителя, который мог бы легко его оттолкнуть. — Годжо, позволь мне отвести тебя домой к семье. Они позаботятся о тебе. — Яга смягчил голос, увидев такого Сатору, и предложил ему решить проблему таким образом. Годжо пристально вглядывался в его лицо, все еще пребывая в смятении, а его слезы никак не хотели прекращаться. — Учитель, пожалуйста, помогите мне, так трудно... — Он заговорил, его голос был легким и слабым, с сильным гнусавым звуком, как у кокетливого щегла. При таком обращении в период течки Омеги, внутри Альфы забушевали инстинкты вперемешку с менторской сдержанностью. Взглянув на колеблющегося Масамичи, Сатору решился добавить масла в огонь, приняв полуколенное положение перед ним. Он выглядел полностью подчинённым инстинкту, словно в нем не осталось ничего кроме желания исходящего от Омеги, его соблазнительный взгляд задержался на учителе перед ним. Он потянулся за рукав Яга, его светлая рука, хрупкая и очаровательная на фоне черной ткани, казалась и слабой, и привлекательной. Хотя Годжо Сатору не должен был таким быть. Он был самым сильным существом, владеющим техникой бесконечности, обладающим шестью глазами и безграничной мощью, вундеркиндом в мире проклятий, но сейчас он позволял себе поддаться инстинктам Омеги, словно проказливый подросток, ищущий ласки у своего наставника. В тихом коридоре каждый скрывал свои мысли, и Масамичи, наконец, присел на корточки и, обняв, поднял Сатору, который совершенно ослаб. — Учитель не предназначен для того, чтобы ты его так использовал... Яга нес Годжо в объятиях к учительскому общежитию. Сатору старался свернуться в клубок, его руки легко обвивали шею своего учителя, а голова обессилено опускалась на плечо Масамичи. Две длинные ноги покачивались в воздухе в такт движениям Яга, постепенно исчезая в глубине коридора. Годжо осторожно положили на кровать. Он смотрел на аккуратные движения Масамичи и не мог сдержать улыбку, в итоге он действительно засмеялся. Яга, стоя у края кровати, посмотрел на него, а затем взял из ящика специальный альфа-супрессор и вколол себе. Сатору казался очень недовольным, явно осуждая инъекцию седативного средства. — Не надо, нет! — Закричал он. Годжо напрягся и постарался встать с кровати, чтобы вырвать шприц из рук Яга. Однако из-за своего состояния в период течки он споткнулся вскоре после нескольких шагов и чуть не упал на пол. Масамичи быстро подхватил его, и он обрушился в объятия своего учителя. Яга посмотрел на своенравного ученика в своих объятиях, и, хотя это редко удавалось, терпеливо пытался его переубедить, но Сатору пропустил это мимо ушей и забрался ему на шею, потираясь о него своей головой, как будто он доставил недостаточно хлопот и без этого. Семнадцатилетний юноша, он быстро растет, но еще не достиг роста зрелого мужчины. Его держат на руках таким худеньким, стройным-прехорошеньким, как будто он только длинный, а не массивный, он сильно похудел за этот период. Он кокетливо приоткрыл рот и попросил Масамичи обнять его, как сластена, просящий конфету. Яга не смог отказать ему, поэтому он крепче обнял Годжо, который все еще извивался. Но Сатору все еще не был удовлетворен, он прислонился к груди Масамичи, словно разговаривая прямо с его сердцем. — Учитель, почему бы вам не обнять меня? — Голос был легким и нежным, он легко плыл по комнате, как фантазии во сне. На самом деле, это не первый раз, когда он обращается к Яга с просьбой помочь справиться с периодом течки. Годжо мало что понимает в этом отношении и никогда не использует ингибиторы, потому что чувствует, что это очень болезненно и горько. После общения с Сугуру Гето он стал более легкомысленным и даже не помнит дату своей течки. Впервые Масамичи подобрал такого Сатору ночью два месяца назад, еще в школьном общежитии. Он уже собрал вещи и был готов лечь спать, но внезапно он услышал, как кто-то стучит в окно комнаты снаружи. Открыв, он понял, что это был Годжо, у которого горело румянцем лицо и были сильно растрепаны волосы. Мальчик стоял под окном и смотрел на него снизу вверх, глаза его были затуманены, веки опущены, как будто он вот-вот упадет в обморок. Яга провел его в комнату, не зная, в каком настроении он находится, и использовал свои пальцы, чтобы помочь ему утолить желание. Это был первый шаг в запретную для них сторону. В это время Сатору лежал на кровати весь в поту, освещенный лунным светом, падавшим в комнату из окна, без всякой одежды. Его кожа, залитая лунным светом, была настолько белая, что казалась почти прозрачной. Пот украшал кожу, как вымытый нефрит. Железы омеги постоянно выделяли сладкие феромоны, что сбивало с толку больше, чем что-либо другое. Таким образом, уникальная мягкость его в такой особенный период безоговорочно демонстрировалась всем, кому посчастливилось прийти. Его горячее отверстие страстно обхватывало проникающий палец в тесном и огненном нутре постоянно изгибающегося в талии омеги, лишь бы поглубже почувствовать пальцы. Пальцы взрослого мужчины были толстыми, а Масамичи был именно таким. Три пальца постоянно проникали в потайную дырочку Омеги, выпуская струйку очаровательного сока и приятный голос. Сатору, неосознанно плача, протянул руку, чтобы обнять его. Грудь юноши вздымалась от волнения. Годжо задрожал в холодном лунном свете и, подавшись на встречу, прижался грудью к Яга. Ярко красные соски на груди были похожи на рубины и при движении дрожали, как капли воды. Дрожа, хоть он и был зрелым, хоть он и ввел себе заранее ингибиторы, Яга Масамичи не мог удержаться от поцелуя красивого красного соска, ничего не смог с собой поделать, и его горячее дыхание коснулось молодого тела, полного желания. Когда сосок был втянут в рот, Сатору издал хныканье, похожее на вздох. От стонов его голос был тихим и невнятным, все его тело дрожало, как струна на скрипке под легким прикосновением, и он был похож на человека, чье тело непрерывно тряслось от холода, словно он стоял под ливнем, который не знал конца, из-за того, что Масамичи целовал каждый дюйм его кожи. Они никогда не достигали финала. Яга очень опытен, в то время как Годжо Сатору еще молод и мало что испытал на опыте по сравнению с ним. После двух взрывных оргазмов он заснул тяжелым сном. Уголки его глаз все еще были румяными, а на серебристых ресницах все еще блестели остатки слез. Беспокойно трепещущие веки слегка дрогнули, и они опали на подушку, словно разбитые яшмы. Масамичи вытер усталое и сонное тело юноши, аккуратно убрав его под одеяло, словно отец, укрывающий его обратно, как будто тот страстный человек, который был только что, не был им. Годжо спал неспокойно, в то время как Яга вообще не спал. Он закурил сигарету и тихо стоял под окном, глядя на призрачно освещенного месяцем парня. Он чувствовал, как в чарующем воздухе к сладкому аромату конфет примешиваются едва уловимые благовония, медленно, постепенно, туша в сердце огонь. "Учитель, пожалуйста, помогите мне, так трудно..." "Учитель, почему бы вам не обнять меня?" В мгновение воспоминания о прошлом слились с реальностью, когда Масамичи пытался с трудом переварить слова, которые парень ранее сказал. Годжо редко называл его "учителем", обычно обращаясь к нему как "Масамичи Яга", даже когда они находились вместе. Когда Сатору все-таки называл его "учителем", это обычно означало, что он снова попал в какие-то неприятности и нуждался в помощи, и Яга всегда старался помочь ему решить проблемы. Масамичи считал себя ответственным педагогом. Несмотря на сложности с Годжо, он выполнял свои обязанности честно. Вот почему, помогая ему с физиологическими проблемами, он никогда не думал о том, чтобы делать что-то, что было бы невозможно контролировать, например, полноценно переносить проблемы в постель. Конечно, он понимал, что означает "обнять". Это, естественно, не было бы проблемой, если бы Сатору сказал "обнять", но на этот раз речь шла о контакте кожа к коже, о том, чтобы он посягнул на него, перейдя к аморальным сексуальным отношениям учителя с учеником. Действительно ли он понимает, о чем говорит? Яга опустил взгляд на блондинистую голову у себя на груди, которая уже вспотела от страстной жажды любви, и несколько прядей растрепанных волос свисали вниз, такие же мягкие и хрупкие, как и их безумный обладатель. Годжо Сатору - Омега, который был отмечен. Парень, преждевременно попробовавший Запретный плод. Он и его одноклассник сделали этот последний шаг, но, в конце концов, его бросили. Лихорадка течки продолжала подтачивать его здоровье и рассудок, как хроническая болезнь, и он использовал своего учителя как спасательный круг. Он воспринял Масамичи как соломинку, спасающую жизнь, и полагался на инстинкт, чтобы добраться до комнаты Яга до того, как упасть в обморок, и ему посчастливилось бы после быть поднятым им. С тех пор у Годжо Сатору развилась ненормальная привязанность к Масамичи Яга. Обычно среди рутины повседневности он не видит никакой разницы, но каждый раз, когда у него течка, он внезапно появляется на пути Масамичи, как будто ждет, чтобы он его подобрал. Затуманенные глаза парня были полны доверия, хотя тот, кому он доверял и у кого просил помощи, и не был тем Альфой, которому он предназначен, не был тем, кто отметил его. Сатору снова тихо вскрикнул, на этот раз тише, чем прежде. Яга приподнял его голову, которая лежала у него на груди, заметив, что она все равно неуклонно падает вниз. Он увидел, что лицо Сатору пылало ярко алым от лихорадки, он был на грани обморока. Предыдущие две течки можно было преодолеть, ограничившись только пальцами, но на этот раз течка была куда более бурной, чем раньше. Казалось, что облегчить его состояние без полового акта уже невозможно. Масамичи глубоко вздохнул, наконец, принял решение, и, подняв Омегу на руки, направился к кровати. — Ах, да... Хотя анус Омеги был уже хорошо подготовлен в период течки, когда в него внезапно вторгся толстый пенис, он начал сокращаться от неприятных, непривычных ощущений. Горячие и мягкие стенки внутри продолжали сжиматься, как будто для того, чтобы одновременно как избавиться от постороннего предмета, так и чтобы удержать его. Молодой и неопытный Сатору не знал, как лучше действовать, поэтому он просто сжимался инстинктивно. Яга посмотрел на выражение лица Годжо, его веки все еще были наполовину опущены, голубые глаза были затуманены, а на светлых щеках появился необычный румянец, рот неосознанно приоткрылся, показывая розовый язычок. Он был невинный и легкомысленный, падший сын Божий, который идеально сочетал в себе чистоту и желание. Сатору лежал под Масамичи, раскинув ноги в стороны. Он согнул руки, слегка приподнялся на локтях и зачарованно наблюдал, как его нежная дырочка раскрывается под напором Яга, принимая того в себя. На его лице появилось отражение чувств в данный момент, казалось внутри разливается огненный мед от того великолепного ощущения. Выражение его лица казалось невыносимым, но он не хотел останавливаться. Масамичи наклонился к нему очень близко, и его горячее дыхание обдавало такую же горячую грудь, как будто окурок сигареты прожег дыру в его сердце, что заставило его почувствовать себя немного неуютно. Он не смог удержаться и протянул руку, чтобы схватить простыню, настолько его возбуждали интенсивные толчки, что все его тело дрожало. Яга страстно наблюдал, как под светлой кожей юноши появляется очертание выпирающего члена, что его плоская нижняя часть живота почти идеально повторила его форму, так что он не смог удержаться и набросился на Годжо сильнее, от чего Омега напряг все свои силы, как будто не мог этого вынести, упал на спину. Сатору захотел снова сомкнуть ноги, но в ответ его ноги были жестоко раздвинуты, что привело к еще большей чрезмерной агрессии. — Ууу, это больно... — Годжо не мог сдержать слез и взмолился о пощаде. Его мозг превратился в кашу во время течки, и он больше не мог думать. Он просто полагался на инстинкт Омеги, который показывал людям слабость в его теле, надеясь получить прикосновение нежности, надеясь, что его хотя бы, по крайней мере, не будут трахать так сильно. Не глядя ощущалось, что его дырка до краев заполнена толстым членом, в то время как его отверстие такое тугое и достаточно маленькое по сравнению с членом, и сам Сатору обычно мало играл с ним, чтобы растянуть его больше, так как же с Годжо можно было так грубо обращаться... Он смутно помнил, что когда он занимался сексом с Сугуру раньше, тот был очень нежным. Он проводил много предварительных ласк, не было никаких нетерпеливых нажимов, и он практически не причинял ему боли. "Но учитель такой жестокий, неужели он намеренно делает что-то плохое, чтобы отомстить мне? Обычно я беру конфетку...". Думая об этом, сбитый с толку мозг Сатору послал ему команду, заставив его дрожать и молить о пощаде: "Будь спокойнее, скажи учителю, чтобы он был спокойнее, это не повредит". — Учитель, мне так больно… про… ах! Вместо этого человек, которого называли учителем, дернулся сильнее, упираясь членом прямо в шейку матки Годжо, и внезапно протиснул головку в узкий внутренний проход, оказавшись внутри полости матки. Сатору закричал от боли и сильно затрясся, словно пытаясь высвободиться, но Масамичи крепко держал его, и он не мог вырваться. Это так больно... Как такое могло случиться?…… Омега, которая была отмечена, будет физиологически сопротивляться вторжению других Альф. Как только иной Альфа ворвется в полость матки, Омега будет испытывать сильную боль, и узел не сможет сформироваться внутри пока метка не будет уничтожена. Именно здесь метка является самой сильной и жестокой. Если Альфа вторгнется принудительно и нарушит метку, оставленную предыдущим человеком, предыдущая связь может быть аннулирована. Но этот процесс очень болезненный, и немногие Омеги могут трезво переносить огромную боль, не теряя сознания при этом. Годжо, естественно, этого не знал. Он наивно подумал, что это Яга воспользовался возможностью преподать ему урок за его поведение. Он был не в себе и все, о чем он мог думать, было: "Я никогда больше не попрошу его помочь мне справиться с течкой…". Масамичи смотрел на юношу в своих объятиях, который уставился на него в ответ с недоумением и не знал о том, что скоро произойдет. Яга стало почти жалко его. Но некуда деваться — Сатору не может продолжать приходить к нему в таком состоянии. Такого рода отношения, связанные с предательством, бессмысленны, если они основываются только на сексуальных нуждах. Он обязан помочь Годжо разрушить метку и вызволить его из этой клетки. В конце концов, он решился, с силой двинулся вперед и жестоко засунул пенис до упора, сильно распирая нежную полость в теле Омеги. Сатору было так больно, что он не мог вымолвить ни слова. Его рот открылся в беззвучном крике, глаза расширились, а по белым, как нефрит, щекам потекли слезы. Масамичи потребовалось много времени проникновения так глубоко в Омегу, прежде чем тот, наконец, отреагировал, издав звук, похожий на всхлипывание. Боль была настолько интенсивной, что руки Годжо безжизненно повисли по бокам, лишённые силы, и только объятия Яга помогали ему не рухнуть полностью. — Тише, тише, расслабься, всё скоро пройдет, всё будет хорошо… — Масамичи нежно обнял его, шепча на ухо, пытаясь таким образом успокоить. Из-за отчаянного желания сдержаться у Яга на лбу выступил холодный пот. Сатору послушно расслабил свое тело, повинуясь инстинкту Омеги, и постепенно почувствовал, что в его теле что-то изменилось, как будто цепь, которая сдерживала его долгое время, была разорвана, и он вернулся в то долгое, казалось бы, бесконечное время своей юности. Масамичи почувствовал, что человек в его объятиях больше не дрожит, посмотрел вниз и обнаружил, что Годжо засыпал в изнеможении. На его ресницах все еще блестели слезы, но брови больше не были нахмурены, рот слегка вытянулся, и он моментально заснул спокойным сном. Он снова приподнял одеяло, которым был укрыт парень, чтобы осмотреть нижнюю часть его тела. Конечно же, это было ужасающее зрелище. Тонкая струйка крови сочилась из того места, где они соединялись, смешиваясь с прозрачной жидкостью между его ног, которая все еще медленно вытекала из растраханного ануса. Он вздохнул и вышел из тела Сатору. Годжо задрожал в тот момент, когда он вытащил член, но в конце концов так и не проснулся. Он взял Сатору на руки и отнёс в ванную, чтобы помыть его. Тёплым полотенцем он вытер его белоснежное тело покрытое следами любви, очищая его как мраморную статую, постепенно и тщательно, наконец, смывая все следы мирской жизни. Масамичи Яга взял парня за руку, собираясь обернуть его мягким полотенцем, и обнаружил несколько глубоких следов на внутренней стороне запястья. Там были укусы, ножевые раны и даже надрезы от ножа, нанесённые безжалостно. Он невольно вздрогнул и встревожено нахмурился. Однако Годжо продолжал спать, ни о чем не подозревая, как будто все происходящее в этой комнате не имело к нему никакого отношения. В начале осени, когда конец лета уже приходился на Киото, ещё сохранялась лёгкая свежесть. Бледный и прохладный, одинокий лунный свет проникал в комнату, пронизывая тишину между этим молчаливым учителем и учеником.