Быть опорой

Утренние аудиенции Сакура не посещала, но видела, как они истощают и без того слабое здоровье Итачи. Последствия полугодовалой миссии давали о себе знать в приступах кашля с примесью крови, головной боли, которую он упорно игнорировал, и в треморе рук. Сакура поглядывала на Итачи с укором. Он ненавидел слабость в любом проявлении, но Сакура была достаточно наблюдательной, чтобы заметить любые изменения в его поведении, даже если это касалось такой мелочи как неподвижная мимика. Если он чувствовал резь в висках, то на долю секунды морщился. Главное, эту секунду поймать, чтобы застать его врасплох. Когда у него поднималась температура, он закрывал глаза, но не жаловался. Сакура каждый раз дивилась его выдержке. И не всегда это удивление было приятным. Перед сном Сакура караулила садовую дорожку до часа мыши, ожидая новостей. Иногда ночью случались события, которые требовали незамедлительного вмешательства главы. Если бы Итачи не был женат, он бы не высыпался. Впрочем, спал он и так непозволительно мало, но пока Сакура сторожила его покой, он позволял себе вздремнуть. Во сне черты его лица смягчались, морщинки вокруг глаз разглаживались, и Сакура часто отводила взгляд от сада, любуясь его мрачной красотой. Он был старше ее на пять лет и всегда знал свое место. Несмотря на власть, которой он был наделён с детства, Итачи с должным уважением относился ко всем шиноби, с которыми ему доводилось работать. В браке Сакура поняла, что уважение это по большей части необходимое и привитое воспитанием: по-настоящему Итачи проникся симпатией не ко многим, но в их число, к гордости Сакуры, входил ее бывший сэнсей. Какаши всегда казался Сакуре беззаботным лентяем, но, вороша иной раз от скуки прошлое, она ловила себя на мысли, что многие его действия были оправданными и не бездумными. «Мой взгляд был поверхностным, — сокрушалась она. Столкновение с собственной глупостью всегда болезненно. — Я видела лишь то, что хотела — вздорного, своевольного учителя, который не ведал, что творил. Он делал для нас все, что мог. Какаши не в порядке, у него больная душа. Но он не злой человек. И мне жаль, что когда-то я позволяла себе смотреть на него свысока. И не только на него». Подростком Сакура и впрямь была самонадеянным и своенравным. Она считала, что энциклопедические знания делают ей чести, но лишь благодаря экзамену на чунина поняла, что без умения применять теорию на практике долго не протянешь. В академии она так мало посвящала времени физическим тренировкам и так много зубрёжке. Это был первый существенный внутренний кризис, что она прошла; второй настиг ее к шестнадцати годам, когда она смогла продемонстрировать вернувшимся из путешествия Саске и Наруто свои навыки. Как же ей хотелось их впечатлить! Чтобы ее, наконец, заметили. Признали равной себе. Наруто выдал реакцию, на которую она рассчитывала — восторженно зааплодировал и посмотрел на нее со смесью гордости и восхищения. Его искренность тронула ее, но Саске… Короче говоря, она его не удивила. А потом, когда капитаном отряда на одиночную миссию взамен занятого Какаши поставили Итачи, до Сакуры дошло, в чем дело. Конечно, она была наслышана о силе клана Учиха, но, лишь увидев старшего брата Саске в действии, почувствовала благоговейный трепет. В Учиха страшила не столько сила, сколько ее применение. Убивали они с ледяным спокойствием. «Целовались, наверное, тоже», — истерически хмыкала Сакура, чтобы хоть как-то усмирить нервы. В последнюю очередь она ожидала, что претендентом на ее сердце станет тот самый Итачи, который напугал ее в нежные шестнадцать. Некоторым событиям в жизни сложно дать точку отсчёта. Некоторым отношениям — тоже. Если бы у Сакуры спросили, когда все началось, она бы не дала вразумительный ответ, лишь отмахнулась: «Ну, просто завертелось и все». Столкновения в больнице. У кабинета Хокаге. На миссиях. В резиденции Учиха. Слишком много совпадений. Но, возможно, раньше Сакура не обращала внимания на угрюмого Учиха, поскольку у нее не было о нем четкого представления. Просто какой-то далёкий, эфемерный образ старшего брата Саске, вот и все. Не думаешь же ты перед сном: «Интересно, как там мать моего друга?» Ну, вот у Сакуры то же самое. Впервые она задумалась о том, что Итачи для нее что-то значит, когда обрадовалась его присутствию на светской вечеринке. Завидев его статную, худощавую фигуру на балконе, она радостно помахала ему рукой, не обращая внимания на перешептывания и удивленные взгляды. В груди появилась непривычная странная теплота, будто сладкая нега текла из сердца. Щеки вспыхнули, словно их лизнуло пламя; Сакура отвернулась, чтобы Итачи не увидел ее смущения — уж она-то знала, какое острое у него зрение. В тот вечер, общаясь, он не дал ей понять, что раскусил ее, но по окончании ужина проводил задумчивым взглядом. Итачи не умел ухаживать с размахом, да Сакуре это было и не нужно. Его ухаживания были такими осторожными, словно он охотился на кролика, но боялся спугнуть. Просто советовал, где приобрести десерты, помогал донести покупки (Сакура всегда отказывалась) или невзначай отмечал, что она выглядит отдохнувшей. Сакура уже давно не считала Итачи чужим человеком. Не то чтобы они были близки настолько, чтобы ходить друг к другу в гости, но она уже позволяла себе лёгкие подколы. Итачи не умел смущаться, (казалось, это просто не вписано в его ДНК) и часто на его лице появлялось озадаченное выражение, когда Сакура шутила. К Итачи привыкнуть было сложно. Всё-таки хмурый молчаливый Учиха — не пара куноичи из гражданской семьи. Даже нежную товарищескую привязанность, возникшую между ними, пытались опорочить. Поговаривали, что Итачи ею пользуется. Что она ему отдается ради выгоды. Прознав об этих слухах, Сакура пришла в ярость. Люди! Им лишь бы почесать языками. Они обожают опошлять всех, кому не повезло попасть в их поле зрения. Ино не без труда уговорила подругу не разрушать половину города. Хватило лишь озвучить примерное наказание, чтобы Сакура успокоилась. «Они того не стоят», — дружно заключили подруги, и на вопрос, как ей быть дальше, Ино предположила, что со стороны Итачи было бы благородно под утро заявиться к девушке, которая косвенно пострадала от связи с ним, с предложением руки и сердца. Сакура тогда, конечно, не восприняла это всерьез. Но кто же знал, что в клане Яманака пробудился пророческий дар. Все, как и было предречено: Итачи с красной бархатной коробочкой в руке, сонная, сбитая с толку Сакура и вопль ужаса в центре. Сакура не успела опомниться: Итачи, передав ей коробочку, метнулся на улицу, очевидно, помочь пострадавшим. У куноичи как раз было время умыться, расчесаться, переодеться и… принять решение? Робко сев на край кровати, точно она была гостьей в доме своем, стала анализировать свои чувства по отношению к Итачи и поняла, что очень не любит размышлять. Сначала невинные мысли о влюбленности, а потом самобичевание. Итачи ей… нравился. Как он вообще может не нравиться, если узнать его поближе? Ты его либо боишься, либо нет. Сакура больше не боялась, поэтому могла разглядеть за непроницаемой маской убийцы человека. Ну, насколько Учиха вообще разрешено быть людьми. Тот самый процент пришелся ей по вкусу. Было в нем что-то будоражащие. Просто таких, как Итачи, Сакура никогда не встретит. И вряд ли кто-то из таких сделает ей предложение. «Ну вот, я ударилась в расчётливость. Я в шаге оттого, чтобы принять брак по расчёту. Выходит, сплетни обо мне не такие уж и лживые». Стало паршиво на душе. Итачи нашел Сакуру на постели, свернувшуюся в калачик. Она бесшумно всхлипывала и просила не ставить ее перед таким выбором. Сакура жалобно простонала: «Вы делаете это из чести, а не из любви ко мне. Это мило с вашей стороны, но вы могли бы догадаться, что я не приму предложение от человека, который мне не симпатичен». Итачи хитро прищурился и наклонился к ней, прошептав на ухо: «Разве я вам не симпатичен?» Сакура округлила глаза, рывком села, с секунду бессмысленно пялясь перед собой. Горячие губы прижались к холодным. Все в голове смешалось в кашу, и только стучание набата было ярким, как искра: «Я в него влюблена». Влюблена, может, не настолько сильно, чтобы выйти замуж, но достаточно, чтобы, отстранившись, не суметь прийти в себя. Итачи был бы не собой, если бы сделал безрассудное предложение. Ино, встретив новость о скорой свадьбе, скептически вздернула бровь и перечислила преимущества этого союза. «Ну, конечно, — закатила глаза Сакура, — тебе нужно все испортить». Ино нравоучительно вскинула палец: «Между прочим, правда — не отрава, и если тебе она не нравится, проблема не в ней». И, как ни покрути, чертовка права: Итачи — не герой-любовник из сказок, который пойдет против воли предков ради союза с какой-то безродной девчонкой, в которую ему не посчастливилось втюриться. Конечно, было обидно рассуждать о себе как о пешке на чужой шахматной доске, но такова реальность, в которой Сакура могла быть королевой лишь в госпитале. Свадьба была скромной, но традиционной. Сакура игнорировала косые завистливые взгляды. Они оценивали, осуждали, ненавидели. И это ранило. Потому что одно дело — торговки, которым нечем заняться, и совсем другое дело — семья Итачи. Это же Учиха. Они ассоциировались с величием. Но в первую очередь они тоже были людьми, не лишенными недостатков: заносчивости, мелочности и гордыни. В июньский дождливый день Сакура готовила обед, раздражённо нарезая овощи. Огурцы подпрыгивали на дощечке, а шипение вырывалось изо рта ежесекундно. Недавно Сакура узнала, что Мива-сан, двоюродная бабка Итачи, отозвалась о ней как о неопрятной девушке. И это просто потому, что к подбородку Сакуры прилипла морковинка! Ками-сама, ну какие это пустяки! Разве они вообще заслуживают упоминания? Как бы то ни было, с тех пор Сакура готовила, убирала и стирала с особым усердием. Итачи, не оценив ее рвение, подошёл со спины и, заглянув ей через плечо, сказал: — Если ты будешь верить всему, что о тебе говорят, ты сойдешь с ума. Я тебе этого не желаю. У тебя есть выбор. Сакура обернулась с сердито нахмуренными бровями и грозно зажатым меж пальцев ножом. — И ты предлагаешь мне закрыть на это глаза?! Итачи остался невозмутим к ее гневу. — Это политика клана. Ты либо принимаешь правила игры, либо бунтуешь. Но бунты всегда подавляются. «И мой подавят», — поняла Сакура и отвернулась, продолжив готовку, но уже с меньшей агрессией. Наверное, под подавлением бунта он имел в виду развод. Ах, Итачи обожал выражаться образно! Особенно после свадьбы. Брак накладывает определенные обязательства: например, бесконечные запасы терпения и умения прощать. Сакура осознала свой промах, когда у нее сдали нервы, и она ответила обсуждающим ее Учиха прямо на улице. Они не стали препираться, но затаили обиду. Она стала своеобразным изгоем в клане: ее обходили стороной, не приветствовали… Для Учиха удар в лоб — это дикость. Если грубишь, то делай это с изяществом и не теряя достоинства. А Сакура, поддавшись эмоциям, потеряла. И выставила себя дурой. За ужином она низко поклонилась Итачи, признав свой косяк. — Прошу прощения за свое поведение. И слова. Больше всего за них. — Я все понимаю. — Например, что я дура? — она грустно улыбнулась. Стыд за себя все ещё бушевал в ней. — У тебя есть время учиться, — пожал плечами Итачи и подвинул себе тарелку с лапшой. — Если ты не против, я хочу поужинать. Сакура кивнула и тоже взялась за палочки. Итачи не отрицал, что она дура. Сакура обиженно поджала губы. — Ты мне его предоставляешь? — увидев непонимание в его взгляде, она пояснила: — Время. — Иначе я был бы плохим мужем. «И вправду. Он знал, кого берет в жены. Знал, что я не привыкла играть по-грязному. Отмалчиваться и делать вид, что все в порядке. И вежливо улыбаться. Но учиться нужно. Иначе меня выживут отсюда. Не могу же я доставить им такое удовольствие? Вперёд, Харуно!» Вернув себе былой оптимизм, Сакура постаралась завоевать расположение гордых Учиха снова. Она больше не была прямолинейной, зато стала примерной женой Учиха — обходительной, чуткой, послушной и проницательной. Насколько могла. Пришлось взять уроки неформального этикета у Микото-сан. Было невыносимо, когда она приходила с проверками. Как-то раз, перед сном, Сакура ляпнула, не подумав, что Микото-сан сведёт ее в могилу, на что Итачи лишь помрачнел: «О чем ты?» Сакура не верила, что он не понимает, о чем она. — Это издёвка? — уточнила она осторожно. — Я вполне серьезен. — Ты всегда серьёзен! Но это была шутка. Понимаешь? — Мне рассмеяться, чтобы ты не обиделась? — Избавь себя от такой муки как смех. Момент все равно потерян. Если тебе приходиться объяснять свою шутку, ты выглядишь жалко. — Разве это не проблема того, кто не понял шутки? — Нет! Хотя… Неловко, в любом случае, бывает обоим. Сакура потянулась к ночному светильнику, но ее рука замерла, когда она заметила едва заметную улыбку на губах мужа. Ему нравилось ставить ее в неловкое положение, ведь шутку ее он прекрасно понял с самого начала. «Наверное, я злюсь по-доброму, а такая злость скорее веселит, чем страшит». В целом, когда понимаешь особенность воспитания Учиха, то перестаешь их ненавидеть. Просто они такие люди-кактусы: ранимые и хрупкие, а потому отрастившие колючки. Чтобы добраться до их нутра, сначала нужно пораниться об иголки. Но упрямство Итачи было невыносимым. Нужно быть бойцом, чтобы сломить все преграды, что воздвигнуты на пути к его сердцу. Его здоровье подорвалось на миссии, которую он выполнял со своим другом, Шисуи. Тот шутливо отчитался Сакуре, что все в порядке, но она не поверила, и, стало быть, не зря. Ее беспокойство росло и крепло день ото дня, пока Итачи, наконец, не свалился с лихорадкой. Микото-сан уверяла, что Итачи не болел так с детства. Сакура исправно ухаживала за ним, да получше клановых врачей, и недуг стал отступать. Итачи сказал, что не следовало так над ним трястись. Сакура хихикнула. — Перед сильными женщинами даже болезни расступаются. Итачи чихнул в изгиб локтя — он даже чихал тихо, как и подобало ниндзя. — Вот видишь, правда. — Сильные женщины на редкость суеверны. — Это не недостаток. Любое суеверие из чего-то вырастает. Итачи бы закатил глаза, если бы ему позволило воспитание. Быть опорой сильного мужчины бывает утомительно. Но неизменно приятно.