Филигранность движений

«Алькор». Отплыв из Инадзумы. Манящий танец. Куникудзуши.       Вместе со всем флотом, они отплывали со строгой страны, коя никого не щадила своей жестокостью и крайними мерами для умиротворенной жизни. Инадзума — вселяла грусть и тревожность за собственную жизнь, а беспокойство сочилось из каждой души, пролитая кровь впиталась в землю, а на смену — возросли кровоцветы. Лишь запах сакуры мог перебить сию совокупность. Два юноши, что срослись судьбою — безмерно хотели свободы. Давящий воздух пропитанный электро: оседал на легкие, становилось так трудно дышать, а паника возрастала, стоило мысли зародиться «Что будет с ними, если их поймают?». Кабукимоно хотел перерезать все нити, что связывали его со страной: предательства, мать, любовь, доверие, чувства и эмоции. Но повстречав чудесного человека с яшмовой прядью — вмиг обретал всё от чего отрекался.    А люди живут в этой стране из покон веков. Но когда выдали указ об отмене на глаз Бога и Сакоку, все желающие лишились патовой мысли, что у них могут отобрать глаз Бога, продолжили спокойно работать, навещать друзей, ждать возлюбленных, и покидать страну. Так и сделали эти странствующие сердца. Воздух становился чище, запах электро увядал, а на фарфоровом лице воцарилась одушевленная улыбка, весь его вид выдавал спокойствие и покой. Морской бриз ударял в нос, длинные тёмно-синие волосы выбивались из тени фиалковой вуали — сбрасывая её всю; волны ударялись об борт корабля, а гомон матросов разбавлял морской шум. — Теперь всё станет иначе. — тёплые руки обвили юношеское тело, поцеловав в щеку, прислоняя подбородок к плечу, провожая взглядом отдаляющуюся Инадзуму, что отдавала сиреневым пятном среди синеватой глади моря. С Казухой они познакомились будучи ещё одиноким скитальцем, когда Куникудзуши обходил массивные скалы, смотрел на море и, шагал босыми ступнями по холодному песку; был бы он рыбой, жилось бы лучше, плывешь себе среди безграничных вод, без эмоций, чувств и неразберихе внутри. Разве у рыб вообще есть эмоции или чувства? Чушь какая… Рассердившись на себя за свои глупые мысленные домыслы, он пнул ногой мирно лежавший камень, но не учёл одного — рядом была острая ракушка, что впилась в хрупкую кожу. Кабукимоно охватил спектр эмоций и ощущений: почему он чувствует жгучую боль, почему он чувствует как ненависть к самому себе сочащаяся через внутренние механизмы — вызывала сбой, почему на его глазах предательские слёзы? Ведь он не должен. Он лишь побочный продукт. Мусор. Он хотел вытравить всё до последней капли и, сделает он это в скором времени, положит всему конец, всей Инадзуме, всё будет пропитано его гневом, его правление — свергнет Сёгуна, всё будет так, как он повелевает. А так же… — Чудесная погода была, жаль, что она увязла в густых слоях тучи. Юноша судорожно вздрогнул и вытер дорожки от кристальных слёз, смотря на подошедшего парня. Его вид вселял спокойствие граничащее со свободой, чему так завидовал он, но в такой-то стране — это звучало противоречиво. Ведь каждый, кто тут находился — ступал на тихую тропу пленника во власти Сёгуна. Его одеяние было выполнено в красных и рыжих тонах, цвета плавно смешиваясь друг с другом, кленовые листья рассыпались на рукавах ткани, а белый — выделял от всего набора тёплой палитры. Юноша скользнул глазами по перебинтованной руке беловласого, что не ушло от его внимания. — Долгая история, но скажу одно — это ожёг. Кабукимоно передёрнуло, не понятно чем такая реакция была вызвана, то ли от того что это кожа окропившаяся кипятком или чем-то горячим, то ли из-за того, как непринуждённо звучали тяжёлые слова из его уст, в которых скрыта горькая и долгая история. Но ведь он ещё не знает, как будет выводить витиеватые узоры по зажившей коже, невесомые касания пальцев будут ощупывать каждый миллиметр, обводить и шептать успокаивающие слова — ведь это всё в прошлом. Всё горе они пережили, остались лишь дни для счастливых лет. Родные касания будут лечить уже былые раны, снова и снова. — …Мне не интересна ваша история, оставьте её при себе. — Куникудзуши вдоволь уже был сыт своими "прошлыми событиями", в чужих он не нуждался. — Благодарю за понимание… — парень задержал взгляд на тёмной вуали, — Простите, как вас зовут? — с неподдельным интересом поинтересовался тот. Макушка что пряталась за тканью, обернулась, смотря холодно и ровно визави, — Зови меня Куникудзуши. — Приятно познакомиться, Куникудзуши. — ласкающий голос пролепетал такое разрушающее имя. Что он себе позволяет? Никто, не смеет… чёрт, так произносить его имя, словно ему есть до него дело, словно они не незнакомцы, что покинут безмятежное место, возможно, даже и не вспомнят друг друга через день, два, а может — и вообще. — Меня зовут Каэдэхара Казуха, только прошу не сдавай меня. — Куникудзуши округлил глаза, настороженно метая краткие взгляды в лицо собеседнику. Каэдэхара, Каэдэхара. Нива? — Всё хорошо? Ты и так весь бледный — подобен снегу, а сейчас и подавно. — Казуха нахмурил брови, прикасаясь мимолётно к чужим подрагивающим плечам. — Я… Всё хо… — Куникудзуши болезненно свёл брови, шикая, стоило ему перевалиться на другую ногу, злополучная ракушка нарочито впилась в кожу; кровь уже успела распространиться рядом с береговой водой, окрашивая её алым цветом. Казуха тут же перевёл взгляд, — Почему ты раньше не сказал? — вопрос слетел без малейшего намёка на упрёк, скорее частичка волнения просочилась сквозь ровный тон. Куникудзуши ничего не ответил, отвёл свой взгляд — вглядываясь в даль уже бушующего моря. — Пошли, скоро начнётся гроза, боюсь у правительницы опять плохое настроение. — И почему то, Куникудзуши не возразил, даже когда ему сказали опираться на чужие плечи и не ступать на песок. Казуха достал потрепанный бинт и какую-то мазь, — Что это? — спросил юноша. Казуха подавил глупую улыбку, отвечая: — Это мазь на основе успокаивающих трав, это поможет твоей ране не загноиться, и спокойно зажить. Позволь мне? — Казуха не договорил, ведь ему вытянули тонкую, словно девичью ногу. Мазь холодила, оставляя лишь приятное ощущение, а тёплые руки Казухи бережно проходились по бледной коже. Куникудзуши юлил, ведь ему было щекотно, воздействие на кожный покров — вызывало будоражащую щекотку. Белая макушка завидела это, и ничего не промолвив, подняла уголки губ вверх. Разматывая бинт, Казуха принялся обматывать рану, так же старательно и аккуратно. Почему-то от малейших действий блондина, в груди трепетало, будто вялый сад расцветал вновь. Кабукимоно, что и вовсе не нуждался потребности в кислороде — не дышал уже как минуты две. Чуткий слух Казухи улавливал всё: шелест листьев, свист ветра, шум моря, неспокойную грозу, кропивший дождь, но на данный момент, он не уловил одно — дыхание Куникудзуши. — Ты не дышишь… Я сделал что-то не так? — он встрепенулся, не понимая чем была вызвана такая реакция. Сидевший как изваяние Куникудзуши, вздохнул, чтобы не пугать парня, хотя данная реакция его уже не удивит. — Я дышу, видишь? Просто… было больно! — найдя подходящую отговорку, последние слова он вскрикнул. Казуха хмыкнул, зная, что собеседник не хочет об этом говорить, он и не будет принуждать. — Вот! Будешь как новенький. — Казуха улыбнулся, скользнув ладонью поверх обмотанной ноги. Знал бы ты, сколько мне лет, Каэдэхара, попридержал бы свои слова.

***

      День перевалил за вечер, и «Алькор» засиял фонарями, они плыли медленно, не спеша. Обычно на палубе все собирались в круг и обговаривали разные решения, кто-то играл в карты или шашки, кто-то спорил с товарищами, а кто-то как Куникудзуши — танцевал, и этот вечер не исключение. — Ну Дзуши! Давай же, покажи на что ты способен! — звонкий голос капитана разрезал спокойный шум волн и немого ветра. Куникудзуши уже привык ко всем на корабле, его ничего не смущало, но он танцевал, не для всех, конечно, а лишь для одного человека в его жизни. Вставая с круга, он плавно перешёл на центр, кто-то достал музыкальные инструменты: бубен, гитару и маракасы, Дзуши знал, что всё выльется в приятный ритм для его танца. Бэй Доу отсчитывала цифры до начала импровизации, и вот когда музыка сливалась воедино с тихим ветром, прикрыв веки, Куникудзуши впитывал в себя эту смесь из звуков и шелеста ветра. Движения лже-человека так филигранно отточены, легки как перо и, словно заранее запущенный механизм двигались в такт музыкального сопровождения. Даже с закрытыми глазами, Куникудзуши знал, что непреклонно алый взгляд был направлен только на него. И он будет всегда помнить его слова: «У каждого есть душа, Дзуши, будь он не живым созданием».