Это всё ещё ты?

Ичиго давно не видел снов. Наверное… с тех пор, как впервые увидел Пустого. Его вид, мерзкая маска, тошнотворный запах гнили и крови из пасти, полные неутолимого голода жёлтые глаза оставили несгладимый след в душе и уме Куросаки. Он старался казаться сильным перед окружающими, но не мог оставаться спокойным наедине с собой. Тогда первые недели, если не месяцы, его ночи занимали сплошные кошмары, от которых он просыпался от собственного крика ужаса. Ему снилось, как он совершал ошибку, после которой в его плоть вонзались зубы Пустых, его тело рвалось на части их когтями, или же он сам медленно пустофицируется в такую же отвратительную тварь, после пожирая всех окружающих сам. После Куросаки до самого утра сидел на кухне, пытаясь прийти в себя. Он считал, что кошмары наконец изжили себя после спасения Рукии, но сейчас, когда с его первого убитого Пустого уже прошло почти десять лет, Ичиго вновь приснился кошмарный сон. Он оказался намного хуже, чем все предыдущие. В его груди засел комок, от которого он никак не мог откашляться. Словно что-то ползало внутри, щекоча лёгкие, изучая сердце, заходящееся в бешеном ритме, царапая желудок. Что-то копошилось в его плоти, ворочалось по венам. Кто-то сзади протягивает ледяные руки, медленно гладит его грудь обманчиво нежно, приторно мягко, пальцы успокаивающе скользят по нему в лживой ласке. А потом резким движением вонзает их в плоть Ичиго, раскрывая его грудную клетку, обнажая острые концы рёбер, словно открывая проклятый ящик Пандоры. Но вместо несчастий и бедствий, тело Ичиго покидает огромная стая белых мотыльков, на крыльях которых осели капли его же крови. Ему так больно и страшно… Мотыльки кружат вокруг Куросаки, пока некто держит его за обнажённые кости рёбер, фиксируя на месте, не позволяя сбежать. Мотыльки садятся на него, лаская нежными лепестками крылышек, начиная постепенно жрать его, не щадя даже рыжие локоны. Ичиго ощущает каждый потерянный кусочек, он страстно желает проснуться, но он не может. Его тошнит от взгляда на своё тающее тело, скрытое белым трепещущим морем. Некто смеётся ему в волосы, отпускает внезапно, смахивая кровь и мотыльков с рук, а Ичиго падает, не чувствуя тела. Неизвестный не от побега его удерживал, а от падения: ног ведь уже не было, даже костей. Последним он слышит подозрительно знакомый смех, пока его окончательно не погребает под собой море белых насекомых. Ичиго открывает глаза резко, подскакивает с кровати, насквозь пропитавшейся потом. Он тяжело дышит, не в силах удержать себя от ощупывания груди. Сердце бьётся, как раненый зверь в силках, чувствующий приближение охотника. Он нервно сглатывает. Куросаки никогда не видел настолько реалистичный сон. Он не знает, что могло спровоцировать такой кошмар. Ичиго не испытывал в последние дни стресса, даже, напротив, жизнь складывалась как нельзя лучше. Не было никого на горизонте, кто страстно желал уничтожить или подчинить три мира, никто более не контролировал его, словно неразумного ребёнка или подопытную зверюшку. Ичиго мог спокойно учиться, а в моменты скуки охотиться на Пустых. Единственной проблемой казались приближающиеся экзамены, но разве это могло вызвать подобный ужас? Ичиго спустился вниз, потирая лицо. Его ладони слабо подрагивают. Неприятно. Особенно, когда он видит отца, разбуженного по-видимому его криком, уже сидящего внизу. Как и в прошлом, когда пускай отец не мог ему рассказать о правду о себе, но всё равно сидел рядом каждую такую ночь. И верно, старик ничего не говорит, лишь мягко треплет ему волосы, одним присутствием успокаивая растревоженные нервы. Ичиго молча позволяет, присаживаясь рядом. Тишина мягкая и уютная. Ичиго постепенно отпускает сковавший его страх. Его тело согревается одним присутствием отца рядом, его молчаливой поддержки. Он наблюдает за разливающимся за окном рассветом, что цветом так странно напоминал пролитую кровь. — Словно небу кто-то перерезал горло, да? — Хах, верно… — тихо усмехается Ичиго тому, насколько же сходятся их мысли. — Что такое, Ичиго? Голос Ишшина хриплый после сна и от постоянного курения, он немного сиплый, но несомненно тёплый. Ичиго требуется преступно много времени, чтобы осознать, что первый голос был не его. Он хмурит брови, и поворачивается к нему. Голос пропадает в горле, не позволяя ему вымолвить ни фразы, лишь цвет с лица спадает, превращая его в застывшую восковую маску, опасно схожую с мордами Пустых. Знакомая фигура, обтянутая чёрными лентами, стоит спиной к ним, изучая плакат Масаки на стене, который за годы стал чем-то совершенно обычным в этом доме, несмотря на то, что это был огромный постер мёртвой женщины. Человек изучает её взглядом преувеличенно-заинтересованно, будто бы впервые видит. Взгляд Ичиго не может не дрожать, и исчезнувший было страх окутывает его сильнее. Увидеть шинигами в своём доме было не страшно. У них не было чувства такта, они могли появиться без приглашения, пройдя сквозь стену, легкомысленно здороваясь, а после опустошая холодильник дома Куросаки. Страшным было видеть того, кто должен был быть мёртв, живым. Ичиго видел казнь Айзена собственными глазами. Мужчина насмешливо сверкнул глазами, когда новособранный Совет объявил о приговоре, будто бы… нет, наверняка он с самого начала знал, что этим всё и закончится, это же Айзен. Помощь в свержении Яхве была оценена лишь краткой благодарностью и слабым искуплением части вины, которой оказалось достаточно, чтобы обречь павшего Владыку на последнюю встречу с огненной птицей. Ичиго нашёл в этом злую иронию, ведь именно Сокьёку был первой казнью, которую впервые увидел Куросаки, и стал последней, как он надеялся. Он не брался судить справедлив ли приговор или нет. Но он не мог уйти, презрительно пропустив последний вздох человека, которого считал своим заклятым врагом. Ичиго не сказал ему в тот день ничего, Айзен тоже не оставил прощальных слов, до самого конца не смотря ни на кого, кроме как расправляющей огненные крылья птицы, несущей его гибель в себе. Тогда тоже был такой-же кроваво-красный закат. Айзен в тот момент думал именно об этом? Его казнили именно во время заката… Ишшин хмурится и резко оборачивается, моментально напрягшись от изменившегося лица своего сына. Ичиго ожидает, что тот мгновенно выйдет из гигая, направив конец лезвия зампакто на Айзена, защищая его, но… — В чём дело? Тебе… снилась Масаки? Айзен поворачивает к нему голову, смотря через плечо. На его лице знакомая снисходительная улыбка, но вот глазница, не скрытая повязкой, пустая. Оттуда медленно и как-то лениво выползает белый мотылёк, но вскоре снова скрывается внутри. Ичиго чудится запах гари, и какой-то дряни, отдающей едким химическим запахом. Отец встаёт и проходит прямо к постеру, едва не снося плечом Айзена — тот делает шаг влево, освобождая путь, но Ичиго частью ума думает, что старик просто прошёл бы сквозь него. Улыбка Айзена жуткая, когда тот поворачивает голову к бывшему Шибе, но быстро теряет интерес, возвращаясь лицом обратно к Ичиго. Пустые глазницы не дают определить направление взгляда, но Ичиго может ощутить, как его кожа плавится от чужого пристального внимания. — Лучше бы мне перерезали горло… — смеётся Айзен, и Ичиго не может не ощутить приступ тошноты, когда мерзкий запах становится сильнее, словно выталкиваясь из лёгких Соске вместе со смехом. — Честно, я не думал, что казнь на Сокьёку окажется столь болезненной. Если бы знал, то, наверное, не стал бы обрекать малышку Кучики на подобный опыт. Впрочем, она же всё равно не оценила его. — Возможно, мне действительно пора снять этот плакат… Ичиго хочется сказать, что мама тут непричём, но из его горло не доносится не звука. Он невольно тянет руку к отцу, но замирает, когда на неё садится белый мотылёк. Ладонь начинает дрожать, сцены из сна встают перед его глазами, наполняя безнадёжным отчаянием и облипая холодными щупальцами страха. Айзен цокает и приближается, пока не останавливается прямо перед ним. Куросаки хочется отшатнуться, но в его замершем теле нет ни грамма силы, когда он видит перед собой того, кто уже должен был рассыпаться на реяцу и исчезнуть. Айзен наклоняется к нему так близко, что Ичиго может рассмотреть в его пустой глазнице трепещущие крылышки, скрытые тьмой. Он слышит этот стрёкот, а запах гари и химии окутывает его, забивается в глотку, и душит-душит-душит. Ичиго кажется, что его сердце должно остановиться от скорости, с которой сейчас билось в его груди, рискуя раньше мотыльков и чужих рук проломить грудную клетку и бежать от ужаса подальше. Мужчина улыбается и прикладывает указательный палец к губам. — Тш-ш-ш… Осторожно, Ичиго-кун, а то твой отец может подумать о том, что с тобой что-то не так. Мы ведь не хотим такого печального исхода. Всё ведь в порядке? — Ичиго? Ишшин оборачивается. Его взгляд обеспокоенный и тёплый, любящий. Он любит его любым, даже если приходится работать почти двенадцать часов без перерыва, и не иметь права даже на пару часов сна, вынужденный просыпаться от крика сына, а после остаток ночи молча сидеть рядом с ним, успокаивающе гладя по спине. Ичиго медленно открывает рот, стараясь не смотреть на то, как ползают в глубине чужой глазницы мотыльки. — Всё… в порядке. Просто кошмар. Я уже забыл его. Ичиго пытается не обращать внимания на улыбку Айзена, рассекающую его лицо пополам. Ичиго пытается не дышать гарью и химией, но, кажется, всё его тело успело пропитаться этим мерзким едким запахом. Только он видит Айзена. Остальные не ощущают ни мерзкого запаха гари и химии, не слышат стрёкота тысячи белых тонких крылышек мелких тварей, что всегда сопровождают фигуру падшего мёртвого Владыки. Не слышат сотни разговоров ни о чём и обо всём. Вернее, монологов, Ичиго никогда не отвечает на вопросы, не задаёт вопросов, и не реагирует, пытается делать вид, словно не слышит, не видит, не ощущает Айзена. Ичиго в принципе пытается не подавать виду, что что-то не так, но выходит откровенно хреново. Как бы не старался, он не может не обращать внимание на постоянно присутствующего в его жизни Айзена. Тот пользуется тем, что воспринимается исключительно Ичиго, не стесняясь в словах, которые Куросаки вынужден слушать даже без желания. А его ночи стали наполнены кошмарами с белыми мотыльками и руками, обтянутыми чёрными лентами, что рвали его грудную клетку. Ичиго всё ещё не мог понять, когда он успел сойти с ума, чтобы вызвать галлюцинацию заклятого врага, тем более в таком состоянии. Что ужаснее… Айзен не ощущался галлюцинацией. Он не выглядел безумием. — Ичи-нии, что такое? — Юдзу удивлённо округляет глаза, заметив почти полную нетронутую тарелку перед старшим братом, на которую тот пристально смотрит почти десять минут. — Не вкусно? Ичиго не может ей сказать, что он физически не способен есть, когда видит, как в еде копошатся личинки и мотыльки. А вниз он смотрит лишь потому, что в тарелках остальной семье точно такая-же картина, которую они видеть не способны. Ему хватило сдерживать тошноту, когда Карин погрузила в рот ложку, в которой извивалась жирная белая личинка, в тот момент лениво жрущая кусочек помидора. От еды исходит знакомый, уже привычный запах химии. — Ичиго-кун, твоя сестра так старалась, — недовольно качает головой Айзен, сидящий рядом с ним по левую сторону. — Твоё поведение слишком грубо, не находишь? — Горячее. Жду пока… остынет, — спокойно отвечает Ичиго, пряча дрожащие от отвращения руки под столом. — Всё уже остыло десять раз, Ичиго, — фыркает Карин. — Да, ты права… Ичиго медленно берёт ложку, зачёрпывает немного супа, пытаясь не достать личинку, но это было бесполезно: мелких тварей было слишком много, чтобы можно было съесть еду, не затронув их. Юдзу улыбается, когда старший брат ставит перед ней пустую тарелку, ласково трепля её по волосам. После Ичиго сидит почти полчаса в ванной, пытаясь тихо избавиться от содержимого желудка. Айзен с ядовитой жалостью придерживает его за плечи, отводя холодными, пропахшими гарью руками волосы, промокшие от пота и слёз, с лица. Мотыльки вылетают из его глазницы, потираясь о кожу Ичиго, вызывая новые спазмы. — Урахара-сан, а чисто тереотически… мог ли Айзен выжить? Айзен за его спиной усмехается, качая головой. Мотыльки ползают по его волосам, скрываясь в них, и выныривая из локонов. Некоторые аккуратно перелетают на Ичиго, но тот не глядя скидывает их, а порой и давит без жалости. Пыльца с их крыльев уже въелась в кожу, как бы он не старался — не мог её отмыть. Ичиго требуется преступно много времени, чтобы обратиться с этим вопросом к Урахаре. С первого появления Айзена прошёл почти месяц, наполненный кошмарами, мотыльками, злыми разговорами и едким запахом. Куросаки впервые искренне надеется, что действительно просто сошёл с ума, и никакого мёртвого Владыки рядом с ним нет, только чёртова галлюцинация, вызванная разумом, что подсел на постоянную угрозу жизни. Подсел настолько, что в мирное время сам придумал ему проблему в лице давно кормящего червей врага. Нет, от Айзена ничего ведь не осталось… — Ичиго-кун, ты за этим вопросом мог и ко мне обратиться. Неужели я кажусь недостаточно мёртвым для тебя? Или недостаточно живым? Урахара смеряет его взглядом, не улыбаясь. Ичиго надеется, что не выглядит, словно восставший из ада… Ах да, у него есть рядом живой пример подобного определения. — Куросаки-сан, всё в порядке? — Да, Ичиго-кун, всё хорошо? — с готовностью подключился Айзен, меня тон на обеспокоенный. — Что за выражение лица, словно кто-то умер? Ты пугаешь своего учителя. Каламбуры Айзена о смерти иногда казались Ичиго забавными, он был вынужден это признать. Он старается не думать о том, что ещё месяц назад приводили его в состояние, близкое к истерике. — Всё хорошо, Урахара-сан. Просто мне любопытно. — Улыбнись, Ичиго-кун, — доверительно советует Соске, и кладёт ладони на его плечи. — Иначе тебе никто не поверит. Куросаки не вздрагивает только чудом и силой привычки, так как Айзен делает так постоянно, но его губы растягиваются в неуверенной улыбке. Урахара ещё раз смотрит на него, пока не вздыхает и отворачивается, возращаясь к делам. — Он умер окончательно. Сокьёку невозможно обмануть, если его выпустить — оно сожжёт свою цель, если, конечно, его не остановит кто-то чертовски сильный, чтобы выдержать мощь тысячи зампакто, — Урахара издаёт смешок, не собираясь скрывать на какие события намекает, но вскоре стёр с лица улыбку. — Чего не случилось, как мы все видели. Но, честно говоря… Даже я не могу быть уверенным во всех способностях Хоугиоку. Оно может быть способно на многое… Айзен фыркает, неспешно обходя лавку Урахары. Ичиго почти ощущает кожей его ядовитую насмешку, даже если не смотрит. Он слишком привык к нему. — «Даже я»? Киске, ты знаком с Хоугиоку так же хорошо, как шинигами — с действием мобильных телефонов. Не стоит доверять в этом вопросе дилетанту, не сумевшему даже определить основную функцию. Тем более тому, кто вместо того, чтобы сказать «ты несёшь бред», разводит пустые разговоры, намекая на оба возможных варианта. Удобно, чтобы выкрутиться в случае чего, я делал так-же. — Вы ведь думаете, что я задаю глупые вопросы, верно? Ичиго прикрывает глаза, и пьёт предложенный чай, не замечая, как на мгновение дрогнул взгляд Киске. Или, скорее, не обратив на это внимания. Для этого у него есть комментарии Айзена, что не преминул возможности оказаться крайне близко, вдыхая любимый запах чайных листьев. В виду недоступности вкуса он наслаждался исключительно запахами. Ичиго иногда использовал это, чтобы спокойно пережить день. Айзен, получив свою дозу любимых запахов, к примеру чая или тофу, не мучал его мотыльками, порой даже позволяя провести целую ночь, не видя кошмаров. А вот варёные яйца он ненавидел. Поэтому Ичиго перестал их есть вообще, дабы не нарваться на особо изысканный кошмар. — Что вы, Куросаки-сан… — Но при этом вы сами не можете быть до конца уверены в этом, — продолжает Ичиго, не смотря на Киске, гипнотизируя чёрную жидкость в руках. — Вы лишь надеетесь на хороший исход, стараясь не думать о том, что он может быть живым, потому что иначе… вы ведь не сможете ему ничего противопоставить? — Он такой предсказуемый, — улыбается Айзен, вместо Ичиго следя за тем, как меняется чужое лицо от его слов. Что-то кидо его ты предсказать не смог, ядовито думает Ичиго. Возможно, Соске его мысли слышит, потому что в следующие же моменты Киске всего облепляют белые мотыльки, забираясь в уши, нос, пролезая под веки и внутрь сжавшихся губ, отчего Ичиго ощущает подкатывающую тошноту. От всех насекомых несёт химическим запахом. Запах гари исходит исключительно от тела самого Айзена. — Куросаки-сан, я понимаю, что Айзен создал у вас впечатление некого всезнающего и всесильного существа, но… он действительно не мог выжить. Я уверен в этом. Ичиго смотрит, как в чужой рот забиваются мотыльки, перемалываются зубами, сминаются губами, выговаривающими слова, отчего лицо Урахары покрыто их липкими тельцами, оторванными лапками и порванными крылышками. Комнату заполнил запах химии и гари. Айзен подпирает голову рукой, опустив подбородок на запястье, улыбаясь картине перед собой. Его указательный палец медленно, но громко стучит по столу, словно маятник или часы. — Да, Ичиго-кун, Киске прав, — Айзен поворачивается к нему, щуря свою пустую глазницу, продолжая стучать. — Я действительно не могу быть живым. Ты ведь и сам видел мою смерть. А что? Неужели, ты видишь мёртвого человека, Ичиго-кун? — Куросаки-сан, почему вас беспокоит Айзен? Вы… что-то видели? — Ты что-то видел, Ичиго-кун? Запах гари и химии сводит его с ума. Стрёкот крылышек отдаёт в ушах, словно белый шум в телевизоре. Ичиго плохо. Айзен поднимается и встаёт позади него, знакомо положив руки на плечи, и сжав их почти до боли. Ичиго не должен ощущать прикосновения мёртвого человека. Мотыльки садятся на его кожу, ползают, царапают, щекочат. Ичиго не должен чувствовать, как их лапки касаются его кожи. — Всё нормально, Ичиго-кун. Всё хорошо. — Всё… нормально, Урахара-сан. Всё хорошо. Ичиго улыбается. Он привык улыбаться. Так, чтобы окружающие успокоились. Так, что все вокруг поверили его словам. С лёгким извинением и неловкостью. — Ты ведь не видишь мёртвых людей, Ичиго-кун? — продолжает шептать Айзен, успокаивающе гладя его по голове, но было бы лучше, чтобы в этот момент под чужой кожей не копошились личинки. — Я ничего не видел, — Ичиго хмурится и отводит взгляд в сторону. — Просто не могу поверить, что он действительно мёртв. Это же Айзен. Разве мог он… Руки Урахары расслабляются, его выражение лица меняется до знакомой спокойной улыбки. Ичиго больше она не кажется всезнающей. Может быть остатки мотыльков и личинок, налипшие на чужом лице, мешают этому. — Он мёртв, Куросаки-сан. — Да, вы правы, Урахара-сан. Он не мог выжить, я просто накручиваю себя. К слову… вы когда-нибудь пробовали личинок? Урахара моргнул от такой резкой смены разговора. Ичиго спиной чувствовал, как смеётся Айзен, убрав от него руки. — Пробовал в смысле… на вкус? — Я недавно увидел статью, что есть люди, которые едят личинок. Там было написано, что они на вкус, как орехи или креветки. Мне внезапно стало интересно, пробовали ли вы их когда-нибудь. — Куросаки-сан, я, конечно, недостаточно богат, чтобы ежедневно ужинать в ресторанах, но ещё не дошёл до того момента, когда от голода ешь даже насекомых, — неловко улыбается Киске. — Статьи врут, Ичиго-кун. Ты как нельзя лучше знаешь, каков их вкус… — Спасибо за чай, Урахара-сан. Было вкусно. — Ему тоже, — посмеивается Айзен, и Ичиго с трудом удерживает разъезжающиеся в согласной ухмылке губы. В последнее время слова Ичиго сходятся с тем, что говорит Айзен. Куросаки уверен, что тот провёл с ним слишком много времени, что даже стал перенимать мысли. Смешно, действительно… Нет, вернее, его галлюцинация и должна звучать так же, как и его мысли, верно?.. Он привык к личинкам и мотылькам настолько, что их присутствие воспринимается как норма. Ичиго не реагирует на них в своей еде, в своих снах, на лицах окружающих, ведь нельзя дать кому-то повод для сомнений в себе. Он улыбается вместо того, чтобы хмуриться, хотя бессмысленные разговоры начинают раздражать его всё чаще. Он всё ещё не хочет говорить с Айзеном, хотя его монологи стали крайне интересными, что Ичиго забывает о делах, заслушиваясь ими. Но, почему-то… Он всегда заранее знал, чем закончится чужая фраза. Ичиго не кажется странным, что Айзен постепенно перестаёт говорить с ним. Зачем говорить то, что они оба знают? Зачем рассуждать о людях вокруг, если их мнения совпадают? Зачем вообще нужны разговоры с… Ичиго просыпается ночью, но ему впервые не приснилось ни одного кошмара. Вокруг нет ни знакомой мёртвой фигуры в чёрных лентах, ни тысячи мотыльков. Не слышно стрёкота тонких крылышек. В комнате больше не висит тошнотворный запах гари и химии. Он идёт в ванную и умывает лицо, растирая кожу, словно смывая старые следы. Его руки опираются о раковину, когда Ичиго смотрит в зеркало. Его рыжие волосы в беспорядке, бледная кожа и синяки под глазами несут следы хронической бессоницы. Взгляд был странным, он нёс в себе нечто жуткое и пугающее, то, чего никогда не было и не должно быть в глазах временного шинигами. Даже его поза неуловимо изменилась. Ичиго медленно растянул губы в незнакомо-знакомой улыбке. — Это всё ещё ты, Ичиго-кун? Или.

Уже.

Я…