Дом на перекрестке

Тоби не знает, что ему делать, чем занять себя. Буквально четыре часа назад к нему пришел Алекс с посланием: "Охота. Сбор в холле через восемь часов. Не явишься - будут проблемы." И ушел точно так же, как и появился, куда-то в пустоту коридоров. Можно пронаблюдать, конечно, за тем, как идет и куда, но это ведь не важно, это ничего не изменит. Так что парень остается на месте, в растерянности замирает, переваривая. Охота, та самая, о которой ему говорили. Охота на людей. Жаль, нет сигарет. Тоби снова, как и каждый день, идет на кухню, потому что собрал все необходимое: топор и рюкзак с бутылкой воды. И делать дальше нечего, и деть себя некуда, точно так же, как каждую секунду своего пребывания здесь. Негде быть, не с кем поговорить. Можно спросить о чем-то тех, кого случайно встретит, вместе поесть, предложить сыграть в карты Джейн, обгоревшей уставшей девушке, то и дело на чердаке раскладывающей пасьянс. Но поговорить - не с кем. Это место - ад одиночества, где каждый - уроборос, связанный только сам с собой, зацикленный на пустоту и чужой и другим, и себе самому, и всему, что здесь есть. Здесь некем быть и не с кем быть, здесь тысячи тысяч пустых оболочек и миллиарды миллиардов потерянных душ, здесь вечный лабиринт смерти - и, кажется, Тоби уже сходит с ума, потому что у него никогда не было такого количества мыслей. Он сидит и растерянно пьет чай без сахара на кухне, как и всегда. Потом - жарит яичницу из четырех мелких яичек, выграбленных из гнезда какой-то птицы недалеко от Дома, где Рейк еще не слишком бушует, если не шуметь. Соль - в антикварной сахарнице с крышкой из потемневшего серебра, на которой отпечатки чьих-то зубов. Отсыревшая, так что необходимое количество приходится отколупывать грязным ногтем - так и остальные делают, так что все хорошо. После еды моет за собой всю посуду и смотрит на оставшийся на столе будильник (Брайн сломал ходики, так Нат сказала): еще два с половиной часа. Это время остается только скоротать на диване в холле с книгой из библиотеки в руках, по большей части не читая, а просто глядя в пустоту, куда-то внутрь себя. Что-то неправильное, ненастоящее есть во всем, происходящем вокруг, и это чувство не ушло за неделю, а только стало сильнее. Хочется удавиться от этого странного ощущения не-реальности, не-жизни. Но предупредили: не стоит. Будет плохо и больно. По-настоящему, а не телу. Тоби никогда боли не испытывал и не хочет, глядя на то, как от нее корчатся и плачут другие. Рядом падает что-то на пол с металлическим клацаньем. Взгляд - тут же вверх, упирается в темные, почти черные глаза Джейн, еще более выразительные на фоне бледной обожженной кожи с болезненным румянцем на щеках. У нее рюкзак с железными клепками и шипами из торчащих изнутри наружу кнопок и гвоздей - они так брякнули. -На Охоту?,- У нее, как он замечает уже в который раз, очень приятный, мелодичный, хоть и низкий, голос, никак не сочетающийся со внешностью. -Да. -Пизда.,- Она хмыкает и коротко, секундно скалится. Осматривается, кусает потрескавшуюся губу.,- Должен быть кто-то еще один. -Откуда знаешь? -Алекс сказал.,- Джейн падает на жалобно скрипящий пружинами диван и упирает взгляд в потолок.,- Готовься к мясорубке. Редко отправляют даже двоих, а тут - троих разом. -За мной отправили двоих. -И это странно. Больше девушка ничего говорить не собирается, и Тоби тоже замолкает, молча разглядывая ее. Темно-серая толстовка в массивных темных пятнах и разводах светлой грязи, обтягивающие то ли джинсы, то ли лосины, такие же грязные, рваные кроссовки. Измученное худощавое лицо, чуть приоткрытые губы, мерно вздымающаяся грудь - Джейн будто спит, будто впала в анабиоз, и смотрит в доски потолка, не моргая, своими черно-смолистыми, будто бензиновыми глазами. На потолке ничего интересного. Она отдыхает, сохраняет силы. Ему тоже стоило бы. Осталось - взгляд на настенные часы из икеи, никак не подходящие интерьеру - полчаса. За пятнадцать минут до охоты вваливается Джек. Как всегда, в своей маске, но даже сквозь нее сочится ощущение удоволетворенности чем-то, странная для такого места радость. Первое поколение умеет быть счастливым - странно, не соответствует тому, что объясняли. Неожиданно. Джейн тоже замечает. -Хули такой довольный? -А вот настроение такое.,- Он выхаркивает из себя нечто, напоминающее смешок. -Жрать хочешь сильно? -И это тоже.,- Он ставит пустой на вид рюкзак-мешок на пол, но придерживает ручку, готовый сорваться в любой момент. Тоби тоже подбирается, свой рюкзак кладет себе на колени. Джейн - пока что все так же полулежит. Но скоро, еще до того, как хватает смелости, что на самом деле случилось, подходит Алекс своей сомнамбулической походкой, и из-под очков блестят больным блеском светлые глаза. -Пора. Гоните в круг. -Зачем нас столько?,- Джейн перекатывается рывком в положение стоя и через секунду на ее плечах рюкзак. -За надом. -Это не ответ. Алекс скалится почти не весело, почти враждебно. -На вас дет-дом, ребята. Не ебу, как там хоть что-то разруливать, но вы уж постарайтесь. Сердце ухает в пятки. План был простым: убивать каждое живое существо, которое встретят. Джек сказал, что разрешает Тоби немного поразвлечься в конце, если останется время, и оставить себе какую-нибудь девчонку, но тот почти не слушал. Он не мог. И не может сейчас, потому что неожиданное, пугающее осознание настигает только после перерезанных линий телефонных передач, убитого охранника и трех воспитательниц, когда они вдвоем с Джейн уже в темной комнате, где спят воспитанники, одной из двух, и девушка защелкивает замок на двери. Щелк. -Только попробуй налажать. Нам всем прилетит.,- Ее шепот едва слышный, но заранее злой, будто готова уже к тому, что что-то у парня пойдет не так как надо в голове, и он ослушается. Он кивает, не собираясь рисковать, но не понимает, что делать. Вернее, все ясно в теории: кровать, мирно спящая на ней девочка со стекающей на подушку слюнкой из приоткрытого рта, топор в руках. Бум-шмяк, и, в теории, все закончится - и тогда уже начнутся настоящие проблемы, потому что все проснутся из-за предсмертных хрипов. Но комната заперта, отсюда никто не выйдет, а двое замотивированных кнутом и пряником людей, очевидно, выстоят против восьми - после двух убитых - напуганных, только что проснувшихся девчонок. Но руки не работают. Тоби не может заставить их пошевелиться. Он - каменный, он не помнит, как двигаться, он не знает, как думать, он не- Он не сможет. Эта девочка... Она ведь существует не только в данный момент времени, верно? Она была и до того. Она живая - в смысле, прямо как он. У нее есть история: на щеке темная царапина с кровяной коркой, волосы в две темные косички, чтобы не запутались ночью. У нее ведь целая жизнь будет, настоящая. И это все по-настоящему. -Тобиас.,- Джейн говорит это тихо, но зло. Резко. Приходится поднять на нее глаза. И опустить снова, потому что за ее спиной - Он. С интересом наблюдает за своими питомцами, как за ящерками сквозь стенку террариума. И честно предупреждает. Показывает, где и когда находится черта - прямо здесь и сейчас - и, проведя ее, дает понять: сейчас Тоби делает шаг за нее. И это не вопрос, а приказ. Эта девочка... Она красивая. Как Лира - тоже красивая. Была. А, может, у этой девочки тоже есть брат здесь? Что, если сегодня утром они играли в прятки, а потом обедали невкусным постным супом? Она наверняка сохранила для него сладкое и отдала потом, сказала, что не ест. Хотя на самом деле хотела сама съесть, но знала, как он будет рад и как поблагодарит ее объятьем. -Тобиас. Он принимает решение. И все же опускает топор. Первые доли секунды не понимает, что случилось: оглушительно в тишине треснуло, чавкнуло, закровило черным цветом из серого желе мозга - нихера себе, настоящий человечий мозг - с черными прожилками, как будто мраморного. Косички пропитываются кровью быстро-быстро, и вот уже их концы висят темными мочалками, по одной из которых медленно-медленно катится черная капелька. Тоби не понимает. Крик нарастает, кажется, целую вечность: сначала им наполняются распахнувшиеся глаза, в которые тут же затекают человечьи чернила - да, точно, это просто чернила - потом им насыщается открывшийся рот, потом - резко и больно - схватившие его за одежду руки. А А А А А А А А А А А А А А А Тоби не убил ее с первого удара. Должен был, но сейчас перед ним еще не труп, только агонизирующая болью маленькая девочка, орущая от боли и корчащаяся, извивающаяся, с кратером вместо лба. А А А А А А А А А А А А А А А Помимо этого крика точно есть что-то еще, оно случается где-то на фоне, приглушенно и не-здесь, незаметно. Тоже крики, захлебываюзиеся, будто кто-то наглотался воды, чей-то режущий уши громкостью плач, и даже чувствуется, как хватают за рукав - Лира? - но не хватает сил повернуть голову. Тоби смотрит, и смотрит, и смотрит на скрутившиеся в кулаки пальчики, на мочалку-волосы, на черно-серую в ночном свете кашу вместо чужого лба, на закатившиеся глаза, на исказившийся в крике агонии рот. Тоби не верит. Но Тоби - уже не здесь. Тоби - перешел черту. -Уебок!,- Джейн толкает будто бетонного парня в бок ногой.,- Тобиас Роджерс, чтоб тебя!,- Откровенно кричит. Никаких проблем с девочками не возникло: максимальный рост - ей по грудь, оружия нет, застигнутые врасплох - они даже не сопротивлялись. Так что снова не ясно, зачем послали троих, так много на один раз: она бы сказала, что максимум на подобное задание может понадобиться двое, а шесть лет назад наверняка отправили бы ее одну. Что-то пиздецки не так. Но проблема возникла с Роджерсом, в самом начале осевшем на пол и так и оставшимся сидеть неподвижно, обхватив руками колени. А это плохо: уже конец месяца, а в конце месяца выставляется счет за все, предоставленное Его слугам: за жизнь. А она, стоит поверить опыту, дорогого стоит, даже для появившегося только что. Так что рука в волосах какой-то мелкой девчонки, уже успевшей укусить, но все еще живой, и Джейн пытается достучаться до парня, пиная еще раз. -Але, блять! Меня слышно?! Да, эта жертва - всего лишь одна из пятнадцати (с недавних пор) необходимых в месяц, и того на его счету будет две, но уж лучше это, чем ничего. Хоть немного облегчить наказание этому мальчишке. Ее слабость? Да, возможно: она все еще так мило делится с другими, помогает кому-то, как милая мамуля своему ребенку. Но не хочется становиться чудовищем. Хотя бы оттянуть этот момент, этот закономерный итог того, что было запущено четким, не терпящим возражений, стальным механизмом в момент ее первого убийства. -Да ты... Дверь открывается с грохотом. В темном проеме - силуэт на четырех лапах, хрипло и глубоко дышащий, огромный, неестественный и будто поломанный каждой костью, неживой, еле волочущий себя вперед - не физически, это чувствуется скорее интуитивно. Как встреча с тяжело раненым волком, за которым по земле волочатся кишки. -Оставь.,- Джек сейчас едва способен говорить, зубы и одновременно язык одновременно не вмещаются в рот.,- Подберем, когда будем уходить. Он в шоке.,- У него очень мерзкий смех, а сразу после пищи тем более. Похожий на кашель и на рвотный позыв одновременно. -Хоть бы посочувствовал пацану. И снова он смеется. Бля. А Джейн вздыхает и смотрит на затихшую при виде сущности девочку. Та в ответ пялится своими белыми, как яичный белок с пятном радужки и зрачка, глазами. Через несколько секунд пятно дергается, толкается вверх, прыгая под купол века, и остается там - на совсем. А из тонкого детского горла течет, обливая руки, черная в темноте кровь. Нужно набрать запасов, найти аптечку, поесть, помыться, если успеет... -Пацаны уже все? -Да. Дай... Девушка бросает трупик на пол и выходит из детской спальни, заталкивая глубже мысли о тяжелой медленной походке чудовища, приближающегося к телу маленькой девочки, и оцепеневшем парне на полу, который все будет видеть. И Джек это понимает ведь. Специально хочет напугать. Поиздеваться. Покрасоваться своей мерзостью. Именно таким чудовищем она становиться не хочет.