Заколки

Что-то не так. Странник чувствует это самым краем интуиции, на грани с живым воображением и паранойей. Змейки леденящих неприятных ощущений пробиваются под кожей к механизму в груди и сжимают тонкий, искусно сделанный орган. На прикроватной тумбе нет заколок. На ней вообще ничего нет. Она совсем пуста. Обычно на ней лежат резиночки, разноцветные, разнообразные, преимущественно чёрные и белые, одни — с камушками, другие — с перьями, третьи — обычные полоски-кругляшки. Итэру дарят их пачками, каждый встречный, мало-мальски знакомый, по поводу и без. Все смотрят на его волосы — длинный каскад золота, струящийся до самых бедер — и несут все возможные головные украшения. Тео их тихо ненавидит, старается не обращать внимание, иначе просто выкинет все к чертям собачьим, заставив путешественника ходить с незабранными волосами. Итэр их бережёт, часто перебирает, правда-правда старается надевать по очереди, чтобы не обидеть никого. На его руке всегда тканевая заколка, просто так, на всякий случай. А причёски — разные, простые, иногда сложные, но такие красивые. Тео больше всего нравится, когда они распущены. Когда золотые пряди, разметавшись по подушкам, сияют в лунном свете и такие мягкие-мягкие на ощупь. В номере тихо, совсем тоскливо, и Тео недовольно складывает руки на груди. Но недовольство — лишь маска. Только сильно сжатые руки выдают его напряжение. И страх. Странник чувствует себя одиноким и обманутым. Итэра нет рядом, рядом нет его вещей, словно путешественник ушел. Бросил его. Он знает, что это глупые мысли, что путешественник где-то здесь, может быть, за стеной, в соседнем помещении, или вообще на улице. Но… В номере сумерской гостиницы тихо, а в ушах шумит от еле сдерживаемого желания разрушить комнату к чертям. Тео с трудом его подавляет и выходит в тёмный коридор, где единственный луч света из ванны выхватывает танцующие в воздухе пылинки. Дверь приоткрыта, Странник видит угол широкого стола и часть украшенной цветами рамки зеркала. Он чувствует — Итэр там, совсем рядом, просто под таким углом его не видно. Сердцу необязательно видеть, чтобы это ощущать, но Тео боится, панически боится распахнуть дверь и увидеть там ровное, светлое ничего. Он ненавидит в себе эту слабость, ненавидит зависимость от чужого присутствия. Итэр лёгкий, как песчинки наркотика, проникает в лёгкие и влияет на мозг, вызывает рефлексы, гормоны, эндорфины, дофамины, серотонины и черт его знает что еще. Он замирает у двери и ждет. Если путешественник действительно там, то рано или поздно он выйдет, и Тео схватит его за тонкое запястье и потащит к кровати, и они будут долго-долго лежать под тонким пледом. Странник обнимет его со спины и прижмет так крепко к груди, что Итэр охнет от боли и недовольно дернется, пробурчит что-то протестующее и, когда его проигнорируют, смирится и устроится удобней. Итэр не выходит. Тео отсчитывает липкие секунды, проклинает все на свете — себя, Итэра, чертово время, чертову дверь, чертов весь этот мир, эту вселенную. Вселенная всегда отвечает ему взаимностью, и на этот раз чуда тоже не происходит. Он распахивает дверь рывком, одним движением — полностью, до конца, обнажает деревянное нутро ванной комнаты. И холодное, неприятное облегчение разливается в груди, рвется наружу — через горло, царапая глотку и гортань. Итэр стоит у столика, нагнувшись через всю широкую поверхность прямо к холодной глади зеркала, рассматривает свое отражение пристально, цепко, пока тонкие пальцы зарываются в золотые волосы и плетут что-то невообразимое, красивое и волшебное. Россыпь разноцветных резиночек ждет рядом, по левую сторону, вместе с расческой-щеткой. Иногда Итэр ловко выцепляет из разноцветной гущи заколки или тонкие полоски и добавляет к тому, что уже вплетено в золотые пряди. Тео тяжело приваливается к косяку и не сводит глаз с его рук. Путешественник его не замечает, не одаривает даже краевзглядным вниманием, только еще сильнее наклоняется к зеркалу, пытаясь разглядеть несуществующие изъяны в получающейся прическе. Может, у него и правда что-то не получается, Тео в этом ничего не понимает. Но считает Итэра красивым всегда, в любом виде. Путешественник в облегающем топе темного цвета и в коротких шортах. Странник проводит взглядом по изгибу оголенной спины и ровным стройным ногам. Итэр встает на кончики пальцев, пытается стать выше, длиннее, словно хочет дотянуться лбом до зеркала. Его молочно-бледные бедра и розовые ступни кажутся непривычно беззащитными, и Тео с трудом подавляет в себе желание подойти и провести по чужой коже рукой. Впиться пальцами и оставить темный след. Он терпеливо ждет, когда Итэр закончит. Но что-то идет не так, и путешественник снимает-сдирает заколки-резинки и убирает их в сторону. Золотая волна падает на спину и ягодицы, словно стыдливо скрывает свои секреты от посторонних глаз. Тео давится воздухом, раздраженно поводит плечом и добавляет в свой голос как можно больше яда. — Ты слишком долго возишься. Итэр только сейчас одаривает его раздраженным вниманием. Поджимает губы и снова вскидывает руки, проводит по волосам. Смотрит в зеркало. — У меня сегодня выходной. Я никуда не тороплюсь. Могу хоть весь день сидеть тут. Странник это знает. Странник ждать не может. Итэр снова берет расческу и отделяет одни пряди от других, перебирает резиночки, выбирает заколочки, вертится перед зеркалом и совсем забывает о Тео. Делает из волос странные формы, прикидывает, как заплести их сегодня, что будет смотреться лучше, а что — хуже, пойдет ли ему французская коса или плетеная корзиночка, а может — просто хвостик? А как насчет каре? А что получится, если отрезать волосы? Тео хочет взорваться, сорваться и перехватить вертящуюся у зеркала фигурку поперек талии, взвалить на плечо и утянуть в комнату, положить на кровать и лечь сверху, придавить собственным весом, чтобы путешественник не мог уйти. Он мечтал об этом дне, о чертовом выходном, который они проведут наедине, и, может, хотя бы на время его зависимость будет удовлетворена. Итэр его совсем не понимает. Да — Тео ему нравится, да — они приятно целуются и обнимаются, да — они друг о друге заботятся. Нет — Итэр не готов проводить все свое время только с ним. Нет — Итэр не понимает, насколько Тео им одержим. Нет — Итэр не всегда хочет его прикосновений. — Ты занимаешь ванну уже час. — Она тебе нужна? — … Нет. Но… — Тогда уйди и не мешай мне. Тео с ним не церемонится. Итэр не церемонится в ответ. И от этого бывает иногда больно, пусть и заслуженно. Странник снова теряется в вечных вопросах. Итэр снова расплетает волосы. Снова начинает их заплетать. Делает что-то сложное и непонятное. И по времени очень затратное. Тео ждал, действительно проявлял терпение, пытался быть «хорошим парнем». Но Итэр его попыток не оценил. Или вообще — не заметил. В желании почувствовать тепло и отогнать сжирающее одиночество нет ничего плохого, убеждает себя Странник. И делает шаг вперед, еще, два, пока не оказывается к путешественнику вплотную. Итэр слегка дергается от внезапных ощущений. Чужие руки скользят по его спине и сплетаются в цепкий замок на животе. Тео прижимается щекой к его плечу и бросает взгляд полуприкрытых фиалковых глаз на их совместное отражение. Слово темная тень, демон, исчадие ада оборачивается вокруг чистой души, ангела. И от этих объятий все грызущие душу ощущения исчезают. Он чувствует Итэра всем телом, слышит его дыхание и биение сердца, вдыхает полной грудью его освежающий запах. Спокойствие и умиротворение. Наркотик снова течет по искусственным венам. Если бы сейчас кто-то посмел их разъединить, Странник, не задумываясь, убил бы его. Быстро и без лишних действий — чтобы снова как можно скорее ощутить путешественника в собственных руках и вернуться к этому состоянию мира и покоя. — Уйди, ты мне мешаешь. Итэр ударяет локтем в его ребра, несильно — предупреждает. Но Тео не отпускает, наоборот, сжимает сильнее, кладет руки на чужую грудь крест-накрест и слегка целует за ухом. — Да что с тобой? — выдыхает путешественник непонимающе, и в его голосе слышится тревога. Тео морщится, не хочет ничего объяснять — разве его поведения недостаточно? Он и так унижается, ждет-караулит у двери, пытается-пытается-пытается быть хорошим. Он не любит банальных разговоров о любви, пустых обещаний, теплых слов. Итэр тоже их не говорит и не просит. Так почему теперь нужно это объяснять? — Идем в комнату. Голос Странника звучит глухо. Пальцы впиваются в нежную кожу. Руки давят и давят, прижимают к себе, и на задворках сознания мелькает мысль о том, что он может Итэра просто раздавить — если обнимет с той силой, с какой в нем нуждается. — Все, хватит. — Путешественник выворачивается из его рук, отталкивает от себя и вцепляется в столешницу. — Дай мне собраться. Вечером пойдем гулять. И снова — зеркало, сложная прическа, расческа, заколки. Чертовы заколки. Тео не хочет ждать. Гулять тоже не хочет. Он жаждет внимания, этого умиротворенного ощущения, спокойствия, Итэра. Путешественник успевает только охнуть, когда Странник резко разворачивает его к себе лицом и усаживает на стол. Тео тут же сжимает чужие колени и разводит ноги в стороны, вжимается всем телом в чужое и впивается в розовые губы. Итэр на вкус сладкий — видимо, завтракал фруктами харра и персиками зайтун. От этого поцелуя кружит голову, перехватывает дыхание, всплывает странная мысль — Странник был бы совсем не против, если бы путешественник кормил его сладостями вот так, изо рта в рот. Итэр отвечает на поцелуй, вяло и быстро, и все его тело просит лишь о том, чтобы его поскорее оставили в покое. Он мягко отстраняет Тео от себя, держась за его плечи. — Давай потом, я сейчас занят, — и быстро целует в щеку, словно бросает голодной собаке обертку от вкусного, сочного мяса. Своеобразный способ извиниться, впрочем, не без намека на полное непонимание, за что. Просто не хочет обидеть, сглаживает углы. Тео смотрит в золотые глаза и недовольно хмурится. Не хочет мириться, идти на компромиссы, хочет здесь и сразу, словно капризный ребенок. — Мне плевать, как ты выглядишь. Просто сделай уже что-нибудь с волосами. Итэр прищуривается, и его лицо теряет всю мягкость, становится острым и резким. Он не любит такой тон, такое поведение. — Я причесываюсь не для тебя. Страннику кажется, что он ослышался. Но Итэр упрямо отводит глаза в стороны и двигается влево, намереваясь выскользнуть из его рук. Тео ему не позволяет. Цепко держит за бедра, с наслаждением впивается пальцами в нежную кожу и все-таки — все-таки — оставляет красные следы. — А для кого тогда? — шипит он и дергает Итэра обратно на его место. Фиалковые глаза темнеют от гнева, от невыносимой ревности. Он не сможет убить путешественника, но остальных — вполне. Будет убивать снова и снова, пока Итэр не остановит, не вернется в его объятия. Или пока не останется никого, к кому путешественник мог бы хотя бы в теории уйти. — Прекрати, Тео. — Голос Итэра ледяной, снежный. Колючий. Если бы механическое сердце Странника было живым, оно покрылось бы изморозью от такого пренебрежения. Но оно пылает ревностью и сжигает все то, что путешественник пытается между ними возвести. — Я просто делаю это для себя. Итэр все-таки не глупый — по крайней мере, не всегда. С Тео что-то не так — хотя когда с ним было что-то так? — и бросает это быстрое оправдание. Страннику его недостаточно. Ему сейчас вообще ничего не достаточно. Он удовлетворенно отмечает, что столешница довольно низкая, отчего доступ к чужому телу становится проще. Итэр не успевает среагировать, когда Тео тянет его на себя и заставляет прижаться пахом к его. У Странника — отголоски человечности и нефункционирующее как нужно мужское тело. Он возбужден, и Итэр чувствует его желание сквозь тонкие ткани. Короткие быстрые движения, скользящие толчки, горячее дыхание у шеи. Путешественник невольно реагирует на все это, и Тео с удовлетворением чувствует, как больно впиваются острые коленки в его бока. Странник хватает его за руку, ощущает шершавость резинки на запястье, и она мешает ему своим существованием, буквально вызывает ненормальную ненависть. Он поддевает ее пальцами, и она скользит по ногтям, тыльной стороне ладони, опускается ниже и связывает их руки тонкой черной линией. Их пальцы переплетаются. Тео ловит чужие губы и глотает протесты, слова, стоны. Не забывает мягко скользить низом, задевать бугорок на шортах. Его рука легко оттягивает резинку, опускается ниже, и пальцы обхватывают приятно теплый возбужденный член. Итэр от неожиданности дергается, еще чуть-чуть — и свалится с этого стола, но Странник не дает ему упасть, зажимает крепко. И снова целует, оглаживая подушечкой большого пальца нежную головку. У Итэра милый член. Тео нравится трогать его здесь, в самом беззащитном месте, пользоваться таким интимным доверием и дарить наслаждение. Нравится смотреть, как путешественник теряется от ощущений, слабо цепляется за его одежду и сжимает его руку сильнее. Странник ускоряет движения, гладит по самым чувствительным местам и размазывает из сочащейся головки смазку. В такие моменты Итэр становится полностью его. Они будто синхронизируются, и Тео чувствует его на другом, совершенно ином уровне. Разделяет его удовольствие, ощущает своим. Странник оставляет распухшие от поцелуев губы и скользит ниже, к возмутительно бледной шее. Чувствует потребность раскрасить ее в розово-фиолетовые и более темные цвета, на самом видном месте. И еще — на горле, чтобы Итэр каждый раз ощущал легкий дискомфорт и напоминание об их отношениях. Тео наседает сильнее, и путешественник заваливается назад, упирается затылком в прохладную гладь зеркала. Тщательно сплетенные волосы — самое начало сложной прически — скользят по собственному отражению при каждом движении и медленно разъединяются, расплетаясь. Сбившееся дыхание, быстрое сердцебиение, шуршание одежды и сдерживаемые стоны становятся музыкой для искусственных ушей. Тео хочет записать эти звуки, слушать снова и снова, но потом отметает эти мысли в сторону, потому что знает — ее можно включить в любой момент, когда он только пожелает. Итэр замирает резко, вцепляется в его волосы, и Страннику кажется, будто это он сейчас кончает. Чужое удовольствие ощущается своим, острым и терпким, Тео хочется ощущать его снова и снова, доводить путешественника до наслаждения раз за разом, сейчас, постоянно, всегда. — Как же ты меня достал. Все силы забираешь, вампир, — устало бормочет Итэр и обмякает в его руках. Странник любит эти моменты, любит тискать и сжимать уставшее тельце. Может, он и правда вампир, только питается энергией одного конкретного человека. — Можешь сидеть здесь сколько хочешь, — бросает Странник, вытирая руки влажной тряпкой, удобно оказавшейся под рукой, и отходит, направляется к выходу. Он чувствует себя довольным и чрезвычайно счастливым, еще чуть-чуть — и начнет урчать, будто большой довольный кот. У двери Тео оборачивается. Итэр провожает его хмурым взглядом. Он все еще сидит на столе, пытается справиться с навалившейся усталостью и собрать все силы, чтобы встать на ноги. Он такой милый, абсолютно вымотанный, вот-вот уснет прямо там, на столе. Волосы торчат в разные стороны, белье приспущено, на шее засосы. — Тебе очень идет, — хмыкает он и уходит. Итэр оборачивается, непонимающе разглядывает свое отражение, хватается за золотой хаос на своей голове, судорожно проводит по горлу. Бормочет нехорошие слова и парочку угроз — на громкий голос не хватает сил. Сегодня они точно никуда не пойдут. Тео возвращается в комнату и опускается на кровать, подложив руки под голову. Простыни и подушки пахнут Итэром. Из-за окна раздается пение птиц, приглушенные человеческие голоса и звуки далекой музыки. Запястье обхватывает черная резиночка, и это ощущение отчего-то очень нравится Страннику Он устраивается удобнее и ждет путешественника. Тео знает — он вот-вот появится на пороге, хмурый и сонный, едва переставляющий ноги, и волосы, которые он так и не заплетет, будут струиться по плечам и спине. Он ляжет как можно дальше от Тео и свернется в комочек, обязательно повернувшись к нему спиной. Тео потянется его обнимать и получит шлепок по ладони, который, конечно же, его не остановит. Итэр и правда совсем скоро появляется в дверях. Заколки так и остаются в ванной. Тео отстраненно думает о том, что должен подарить ему еще как минимум столько же.