Кодекс чести

      Сонхун косит глаза на большого беленького кота с милой приплюснутой мордочкой и топорщащимися усами, слишком тонкими для того, чтобы их можно было увидеть, не приглядевшись. Не отрывая от альфы пронзительного взгляда своих насыщенно-оранжевых круглых глаз с острыми вытянутыми зрачками, кот прилизывает длинную пушистую шерсть на своей грудке. А после, фыркнув, поворачивается к Сонхуну задом, подняв трубой вверх длинный белоснежный хвост, и сворачивается клубочком на соседней стороне дивана.       Сонхун озадаченно хмыкает. — Мне кажется, я его раздражаю.       Джеюн рассеянно мычит. — Мне кажется, его раздражают все, кроме господина Ли. И господина Ли раздражают все, кроме него.       Честно говоря, это не было неправдой. В последние несколько дней вся прислуга в доме Хисына, в том числе и двое его фаворитов, в шоке пыталась слиться с мебелью: они ещё никогда не видели своего господина настолько злым и раздражённым. Хисына выводило из себя малейшее неверное движение; он даже взял себе ещё несколько выходных от работы. Всё валилось из рук, а Сонхун даже несколько раз получил по затылку из-за того, что Хисыну не понравилось, как альфа помыл посуду.       Но самым, пожалуй, спонтанным желанием Хисына из всего спектра выраженных им надежд, сомнений, стенаний и криков за это недолгое время стало желание завести кошку. В один момент он просто сказал: «Хочу кошку».       Сказал он это Джеюну, в то время сметающему в совок веником небольшие соринки с пола в гостиной на втором этаже, и в ответ от Джеюна не донеслось ничего, кроме растерянного мычания. Он думал, что господин шутит, но Хисын был совершенно серьёзен.       А что делать? Он просто взял и купил — в один момент вернулся уже с белоснежным персидским котом, мягко урчащим на его тонких изящных руках.       Конечно, Сонхун и Джеюн сразу же полюбопытствовали, как зовут новоиспечённого жителя их семьи. Им правда было интересно, и варианты предполагались самые различные, — Хисын ведь представитель высшего общества — может, он назовёт кота Вивиан или вроде того…       Пончик. Хисын назвал своего кота Пончиком.       И вот теперь Пончик вилял хвостом из стороны в сторону, из-за чего ценность косметической уборки, проводимой Джеюном в гостиной, тут же терялась. Его длинная шерсть заставляла хотеть альфу вышвырнуть его из комнаты, но тогда Хисын вышвырнул бы его из дома со всеми его старыми немногочисленными пожитками. Надо быть аккуратнее в словах и действиях, особенно сейчас, когда Хисын в таком состоянии.        — Я не могу терпеть его злость, Джеюн, — бормочет Сонхун в явном напряжении. — Как ты можешь это выносить?        — Я просто пытаюсь слиться с мебелью и меньше попадаться ему на глаза, — Джеюн, который в энный раз принял решение сделать косметическую уборку, чтобы попытаться отвлечься, проходящийся пипидастром по едва запылённым полкам, хмурит брови. — Я ничего не могу сделать против Хисына, Сонхун-а. Очевидно, он просто в предтечке, поэтому так ведёт себя.       Вне приступов агрессии Хисын пытался убедить их, что в приближении его течки нет ничего особенного, просто такие периоды… очень сильные. И, вдобавок ко всему, ему часто приходится проходить через них в одиночку, что делает их намного более болезненными.       «Я просто немного нервничаю из-за этого, вот и всё», — пару дней назад со смущённой улыбкой на губах пролепетал Хисын, ёрзая головой на коленях Джеюна, куда он приземлился без любого вопроса или разрешения.       Омега легко отмахнулся от этого, но альфы не могли избавиться от беспокойства, захлестнувшего их мысли. Мысль о том, что Хисын испытывает боль и страдает от пронзающего всё его тело жара, заставляла Сонхуна хмурить широкие тёмные брови, а сердце Джеюна — сжиматься от беспокойства.       В голове альф безудержно вертелись шестерёнки. Могут ли они как-нибудь помочь сделать это менее болезненным?       Ой.       Ой.       Точно, способ был. Глупцы, Хисын для этого же и выкупил их!        — Но я не очень понимаю, что нам нужно будет делать, — сконфуженно бормочет Сонхун, потирая мельком свои широкие плечи. — Мы должны будем просто помочь ему кончить? Или он будет склонять нас к полноценному сексу?       Сердце Джеюна начинает бешено колотиться, когда он резко сглатывает скопившуюся во рту от нервозности слюну; в горле внезапно дерёт, словно оно мигом пересохло.        — Он-то? — только и отзывается старший альфа. — Будто ты его до сих пор не знаешь, — Сонхун фырчит. — Жди, что он захочет дикого траха в первый же день. Втроём сразу скорее всего тоже, — на этих словах Джеюн скептично свои тёмные глаза к высокому потолку возводит. — Удивительно, что он не сделал это с нами ещё раньше.        — У вас уже был секс, — негромко отзывается Сонхун. Он тянет широкую крупную ладонь вперёд, чтобы опустить руку на мерно вздымающуюся спинку Пончика, но в последний момент меняет своё решение и отдёргивает её от пушистого кота, посапывающего на диване.       Джеюн хмыкает. — Отлиз — это не секс, — он хрипло посмеивается, задумчиво вертя в руках пипидастр, когда в ответ младший альфа агрессивно сдувает пушистую тёмную чёлку со лба. — Да ладно тебе, сам виноват. Не строил бы из себя недотрогу — присоединился бы, я бы освободил тебе место.        — Ну нет, спасибо, — фырчит Сонхун. — Ты и сам отлично справлялся, как я видел.       Джеюн в ответ мычит; его тон пропитан игривостью и украшен самодовольством, и Сонхун бы не удивился, если бы увидел, как тот сейчас важно надувает грудь.        — Ну естественно, — хихикает Джеюн. — Ты же сам видел, как омег мотало из стороны в сторону от моего языка, когда нас с тобой кидали в групповушку вместе. К счастью, господин Ли не стал исключением.        — Да ну, я лижу лучше тебя.       Джеюн коротко хохочет, когда Сонхун демонстративно высовывает язык, позволяя себе шалость выйти из холодного образа. — Не, не сегодня. У меня чёрный пояс по кунгфулингусу.       Тихий смешок довольно быстро перерастает в хриплый смех в унисон; звуки, издаваемые альфами, заставляют Пончика навострить уши и хвост вверх с недовольством поднять, раздражённо мяукнуть своим низким кошачьим голосом. Кот поднимается на лапы и, вытягиваясь, выгибает спину мягкой дугой, прежде чем махнуть пушистым длинным хвостом по джинсам Сонхуна, оставив на них пух, и спрыгнуть с дивана.       Сонхун озадаченно хмыкает, провожая его взглядом к выходу из комнаты. — Удивительное существо.        — Похож на господина Ли, — мычит Джеюн. — Очень.       Альфы переглядываются, и кажется, будто в глубоких тёмных глаз каждого проскальзывает мимолётная тень опечаленной задумчивости. Они прекрасно осознают свои начинающие зарождаться чувства к омеге, который купил их — может, в частности и романтические? Скорее всего, это было влечение к внешности, кто его знает; прошло ведь совсем немного времени. И они прекрасно понимали, что быть с омегой, при виде тонкой изящной красоты которого сердце стучит быстрее, во время его течки, только заставит упасть глубже и поставит сердце в очень, очень уязвимое положение, потому что они понятие не имели, рассматривает ли Хисын хотя бы кого-то из них как потенциальных партнёров.       Но у них и так никогда не было выбора.        — Как думаешь, — Джеюн негромко возобновляет разговор, привлекая внимание встрепенувшегося от неожиданности Сонхуна. — У нас есть возможность сделать так, чтобы он увидел в нас что-то большее, чем своих фаворитов?       Сонхун мычит. — Это вряд ли. Знаешь, на свете есть куча состоятельных альф, тогда кому нужны мы, два выходца из неблагополучных семей и борделя?        — Хисыну не нужны состоятельные альфы. Он не любит, когда ему приказывают, — напоминает Джеюн. — Он вообще не любит альф. Однажды он мельком обмолвился о том, что на каждом мероприятии, куда он приходит, кто-то обязательно хочет зажать его в углу и начать жамкать его сиськи.        — Бля, я б их тоже…       Сонхун выдыхает слова едва слышно, сыто жмурясь и в наслаждении назад откинув голову. Младший альфа о широкую кожаную спинку дивана опирается, чтобы удобнее было, и обмякает на мягком сидении. Кажется, в голове тут же вырисовываются слова в деталях, а воспалённый мозг подкидывает множество явных сцен для взбудораженного сознания, но Сонхун держит себя в руках.        — С тобой мы уже разобрались, — снисходительным тоном отпускает Джеюн, однако Сонхун видит, как тот губу прикусывает едва заметно, и улыбается озорно:        — Да брось. Я в курсе, что ты тоже хочешь трахнуть его сиськи.        — Maybe, — обветренные губы Джеюна растягиваются в загадочной улыбке в ответ; почти непроизвольно с уст срываются слова на родном языке. — Если он будет в каком-нибудь обтягивающем кожаном лифчике и сетке поверх, — Сонхун низко стонет в ответ на его слова. — Ты же знаешь, я люблю такое.        — Так и не скажешь, что ты церковный мальчик, — язык Сонхуна мимолётно проходится меж губ, облизывая нежную кожу, блестящую от слюны.       Джеюн смеётся. — Это тут не при чём. В любом случае, я с тобой не собираюсь драться за него. Если уж на то пошло, попробуем растопить его сердце вместе.       Сонхун хмыкает, когда большая рука Джеюна, обрамлённая сетью красивых выпуклых вен, голубыми узорами извивающихся под кожей, тянется к нему. Уголки губ щекочет усмешка, когда младший альфа сцепляет ладонь с его в качестве рукопожатия.        — Попробуем.

⊹──⊱✠⊰──⊹

       — Хэрин, — зовёт Хисын, методично переставляющий фигурки ангелочков в полке шкафа неспешными движениями. — Ты можешь приготовить мне курицу в панировке, пожалуйста? Я хочу чего-нибудь солёного.       Повариха, молодая девушка лет двадцати трёх с прямым вздёрнутым носом и светло-каштановыми волосами, смиренно сложившая руки перед собой, аккуратно кланяется на девяносто градусов в знак уважения к господину.        — Конечно, сэр! Иду прямо сейчас, — с готовностью отвечает Хэрин, что в последнюю очередь желала напороться на гнев Хисына.       Омега лишь кивает в знак одобрения, после чего милая девушка разворачивается и спешит в направлении к выходу. Сонхун, расставивший ноги сидя на диване, прослеживает за ней коротким взглядом.       Справедливости ради, в поместье Хисына не так много слуг: повариха, портниха, горничная, личный водитель, к услугам которого омега прибегает не так часто, но платит исправно, и садовник. И, учитывая то, что Сонхун и Джеюн с недавних пор единственные альфы в его доме, среди подчинённых господина Ли никто не считает их… достойными. Слухи среди немногочисленного персонала уже давно ходят: что они — шлюхи; что им повезло, ведь ещё недавно их членами пользовались все, кто только захочет, а теперь они вправе получать удовольствие от богатого величественного омеги с фигурой куколки и огромной грудью. Хэрин была той, кто относился к этим двоим более или менее нейтрально, и Сонхун с Джеюном были ей благодарны.        — Сонхун, — Хисын зовёт его. Очнувшись, Сонхун встряхивает головой, чтобы согнать с себя наваждение, и мычит. — Я дал тебе свою книгу, а ты её не читаешь. О чём задумался?       Сонхун с растерянностью переводит взгляд на открытое полотно книги перед собой, испещрённое строками мелких букв. «Гордость и предубеждение» — с недавних пор это любимая книга Хисына, и Сонхун с робостью попросил почитать тоже, чтобы ему было чем заняться. Теперь они увлеклись ею вместе, хоть последний и шёл с небольшим отставанием.        — Извините, — Сонхун рассеянно закладывает страницу, на которой остановился, пальцем; он наблюдает за тем, как Хисын обходит диван, чтобы опуститься на соседний напротив. — Я просто задумался о наших… — он запинается. — Отношениях со слугами.       Хисын мычит, его губы неожиданно растягиваются в загадочной улыбке. — Не нравятся?        — Они считают нас врагами, недостойными вас.        — Мои бедные крошки, — тянет Хисын, дуя свои фигурные пухленькие губы настолько очаровательно, что Сонхун чувствует, как душа медленно отслаивается от тела. Очевидно, омега просто смеётся над ним. — Ну, привыкай. Это меньшее, что вы могли получить в качестве плохих последствий, — его большие кукольные глаза блестят в ненавязчивом свете солнечных лучей, игриво играющих зайчиками на стенах комнаты. — Вам повезло, что у меня нет альф, иначе вам пришлось бы терпеть соперничество.        — Да, я… я знаю, — Сонхун неожиданно согласен, и Хисын с удивлением мычит.        — Серьёзно?        — Ну… да? — Сонхун неловко пожимает плечами. Краем глаза он наблюдает за тем, как Хисын ёрзает на диване, чтобы устроиться поудобнее. Сегодня омега удивительно спокоен и в хорошем расположении духа, что изумляет, однако это и позволяет немного поговорить с ним. — Когда мы с хёном работали в борделе, — он ожидает насмешки, но Хисын молчит, вслушиваясь в каждое слово альфы. — Нам не приходилось сталкиваться с тем, чтобы с нами хотели заняться сексом альфы. У нас двоих это всегда были… только омеги. И секс с ними был не так плох, если подумать, — он задумчиво возводит глаза к высокому потолку. — Омеги сами по себе красивее, чем альфы. Они милые, с прекрасными телами… Мне очень жаль омег, выбравших альф.       Тихий смешок довольно быстро перерастает в сиплый смех. Хисын хохочет, откинув голову назад, обнажая тонкую гладкую шею с выступающим на ней острым кадыком.        — Забавный ты, детка. Но я и сам не люблю альф, — отвечает он, успокоившись. — У большинства из вас не самое адекватное восприятие мира и не самый сладкий характер.        — Как и у вас, — тихо отзывается Сонхун.       Он голову в пол опускает и глаза потупляет, ожидая близкого взрыва, однако Хисын лишь продолжает хохотать. — Я в курсе, не переживай, — бормочет он сквозь клокочущие в горле смешки нежнее, чем казалось. — Но мой характер — это испытание для альф, которые заявляют, что не боятся меня. В любом случае, без них невозможно сделать детей, и я уже принял этот факт, — он коротко пожимает плечом; он быстро переключается с темы на тему — Сонхун подмечает это довольно скоро. — Так что это единственное, что меня расстраивает.        — Вы хотите детей? — осторожно интересуется Сонхун.        — Конечно же я хочу. Я мечтаю о детях, — с уст Хисына срывается очарованный вздох, а глаза мечтательно закатываются к потолку — о, кажется, он действительно увлечён. — Я так хочу близняшек! Они будут бегать по дому, ножками топтать… — он словно бы позволяет себе небольшую слабость, однако почти сразу вздрагивает и хмурит красивые брови, встряхнув копной гладких светлых волос. — В любом случае, пока это невозможно.        — У вас же карьера?        — Да, но, — Хисын пожимает плечом вновь. — Когда ты уже добился всего, ты начинаешь хотеть чего-то, о чём не задумывался раньше. Это… не такая сложная истина, — омега снисходительно складывает руки на груди и улыбается; Сонхуну кажется, что немного печально. — Ну ладно, не будем об этом. Как бы то ни было, пока у меня нет кандидатов на отца будущих детей.        — Нет?.. — бормочет альфа вполголоса, на что Хисын снисходительно усмехается.        — Надеялся, что я назову тебя или Джеюна, детка? — Сонхун ахает и глаза в пол тут же прячет. — Да ладно тебе, не бойся! — Хисын коротко хохочет. — Ты странноватый. Знаешь, я не рассматриваю тебя как потенциального партнёра хотя бы потому, что ты отказываешься выполнять мои просьбы, — он игриво ведёт бровью, когда лицо Сонхуна искривляется в непонятливом выражении лёгкой обиды. — Как ты сможешь зачать ребёнка, если стесняешься даже отлизать?       Ах, он… всё ещё про тот случай. Сонхун вскидывает голову: уголки его глаз краснеют от обиды, а руки сжимаются в большие крепкие кулаки. Хисын усмехается — в его улыбке читается отнюдь не мнимое превосходство.        — Да, Джеюн был хорош, я даже удивился. Но знаешь, сладкий, он всё ещё был не так хорош, как тогда, когда меня трахнули шестеро.        — Что?.. — в полуосознанном состоянии лепечет Сонхун. Хисын смеётся:        — В вашем же борделе. Я взял сразу шестерых, чтобы позабавиться групповым сексом, а они взяли и пустили меня по кругу, — его прищуренные глаза сверкают хищным блеском. — Сначала я хотел раздавать приказы, но они устроили мне такое шоу, что я не мог нормально ходить ещё две недели. И каждый из них был настолько неописуем, что я не мог внятно разговаривать уже на втором.        — Но почему вы думаете, что мы с Джейком не сможем трахнуть вас так же вдвоём? — грубыми словами цедит Сонхун сквозь плотно сжатые зубы, глядя прямо перед собой нечитаемым взором.       Хисын лишь посылает ему усмешку вместо ответа. На губах красуется озорная улыбка превосходства, когда омега поднимается с дивана, виляя своими большими бёдрами, как кошка; Сонхун прослеживает коротким голодным взглядом за изгибом его сочной пухлой задницы.        — Подождите, — альфа почти как в бреду подрывается с места следом и хватает Хисына за его тонкое изящное запястье своей большой холодной рукой, сминая карамельную кожу. — Почему вы думаете, что мы не сможем трахнуть вас так же?       Хисын снисходительно прикрывает глаза, позволяя себе насладиться крепкой собственнической хваткой альфы на его запястье. О, да, он знает, как возбудить альфу несколькими словами, он знает, как заставить его усомниться в себе. Он умеет играть грязно, но, если честно, особых навыков не нужно: альфы иногда так восхитительно предсказуемы.        — Ну, — он делает вид, будто призадумался; Сонхун напряжённо наблюдает за ним, сжав острую челюсть. — Я могу так же вальяжно раздвинуть ноги, как ты делал это прямо сейчас. И я в курсе, что вы с Джеюном обсуждаете то, насколько большая у меня грудь и где и как вы хотели бы трахнуть меня, — насмешливо ухмыляется Хисын, обнажая белые ровные зубы. — Это же так по-мужски. Только альфы с большими членами этого не делают. Они доказывают своё доминирование другим путём. Молча соглашаются, слушаются своих миниатюрных омег, — произносит он. — И, — затем добавляет, горячо шепча. — Жёстко. Трахают.       Сонхун ведёт дрожащей челюстью. Хмыкнув, Хисын хочет выскользнуть из его хватки, но не успевает: тонкую медовую кожу запястья обжигает острой болью, колющей тело, когда альфа толкает его в свои руки и целует.       Хисын чувствует покалывание на коже, и, наконец, губы Сонхуна двигаются, делая первый шаг. Блять, а Сону не лгал о том будоражащем ощущении, когда уста наконец сливаются в первый раз — это словно электричество. Губы сливаются в нежном, страстном поцелуе; в животе тянет, а разум пустеет только для того, чтобы насладиться тем, как лепестки пухлых бледных губ Сонхуна двигались по его губам.       О, поцелуй был таким интимным, и Хисын понимает… они собираются сделать следующий шаг, когда Сонхун забрасывает его упругие бёдра на свою талию, постукивая по ягодицам, чем заставляет подпрыгнуть на себя, обняв поясницу ногами. Хисын пищит, когда цепляется за его крепкую шею и сильные натренированные плечи, пищит прямо в поцелуй, когда Сонхун с размаху падает в кресло, с прикрытыми дрожащими веками вгрызаясь в его губы.       Сейчас на Хисыне мягко покоится молочного оттенка топ, тот самый, что был на нём в тот день, когда Сонхун по неосторожности пролил на него сок. Тонкие каёмки кофейного цвета так же лежат на острых ключицах, а круглая грудь мягко покоилась в чашечках. До тех пор, пока Сонхун, дёрнув за молнию, не опустил собачку вниз.       Хисын на его коленях ёрзает, приземлившийся немного больнее, чем хотелось бы. — Ах… — с уст омеги срывается невольный стон, вызванный неожиданно диким поведением Сонхуна. Пухлые карамельные губы, блестящие от слюны, дрожат, когда Хисын зубами нижнюю прикусывает, терзая что есть силы.       Сонхун рычит, срываясь на мягкой молочной груди, которая упирается в его грудь. Теперь, освобождённую, её ничего не сдерживает: круглые груди, вырвавшиеся из-под мягкой ткани топа, аккуратно покачиваются, врезаясь в тяжело вздымающуюся грудную клетку альфы, крепкую и широкую, скрытую самой обыкновенной светлой футболкой.        — Ты похотливый маленький зверёк, — насмешливо проговаривает Хисын. — У тебя грёбаный фетиш.        — У вас тоже, — тут же огрызается Сонхун, пожирая взглядом чужую большую грудь. — Блять, она ещё больше, чем я думал.       Теперь, вблизи, она выглядит такой мягкой и молочной, что соблазняет Сонхуна укусить нежную плоть. Развернувшиеся нараспашку полы короткого топа раскрывают грудную клетку Хисына, обнажая припухшие розовые бутоны сосков. Тонкая каёмка кофейного цвета, соединяющаяся в лямки, спадает, сползая с худого плеча; обнажает острые выступающие ключицы, поблёскивающие на солнце благодаря сияющему консилеру.        — О, боже…       Хисын ахает, когда чужие зубы смыкаются на мягкой плоти, прямо над соском. Сонхун кусает его за грудь, приминая её своими острыми клыками, спрятанными в глубине челюсти. Его вторая ладонь, большая и тёплая, испещрённая россыпью мелких, едва заметных шрамов, оттого и шершавая, ложится на второй округлый холмик.       Хватка парня крепка — Хисын подмечает это, и, чёрт возьми, ему так этого не хватало уже несколько месяцев. Мужские сильные руки с напряжёнными бицепсами, что натягивают тонкую ткань футболки на рукавах, сминают его изящное тело, изучают с неподдельным интересом наконец то, что словно бы альфа раздел глазами уже бесконечное количество раз, а тёплый рот творит с ним магию, втягивая сосок между губ.        — Уже капризный и плаксивый, хотя я даже ничего не сделал? — Сонхун лукаво выглядывает исподлобья. Он позволяет себе неосторожность словам грязным слететь с губ, обсасывая бледный сосок, прежде чем выпустить его изо рта, оставляя стекающие по нежной карамельной коже капли холодной слюны.       Хисын в ответ так же плаксиво хнычет и капризно вскидывает бёдра. Большие бёдра, пышные и выросшие благодаря недавним тренировкам, чья расплывающаяся под давлением пухлая плоть упирается в тонкую ткань светлых джинсов. Омега выдыхает, наконец почувствовав необходимое трение; его тонкие руки с недлинными тонкими пальцами маленьких ладоней, пышущие изяществом, ползут по крепкой рельефной груди альфы, змеясь дразняще, и почти тут же смыкаются за его шеей. Жара слоёв одежды между ними удушает. Хисын вперёд двигается, проезжаясь по вставшему в штанах Сонхуна толстому контуру возбуждённого члена, наверняка такого же мокрого, как и ткань его пропитанного естественной смазкой белья.        — Крошка, крошка… — задушенно зовёт Хисын. Его глаза вверх закатываются, а дрожащие веки с длинными, как у куклы, трепещущими ресницами прикрываются. — Покажи мне свой член. Блять, я хочу потрогать твой член.       С лукавой усмешкой Сонхун вцепляется зубами в нежную кожу его груди, вспухшей от растекающихся по грудной клетке болезненных укусов, доставляющих тонкое мимолётное удовольствие. Хисын скулит, когда наощупь рукой шарит внизу, прежде чем бездумно сжать налитый кровью член Сонхуна, готовый вырваться из брюк, в своей маленькой руке.       Сонхун улыбается и вместо выполнения просьбы просто оставляет поцелуй на его ключице. Теперь тёмные глаза сосредотачиваются на торсе извивающегося на нём омеги, чем нежный, не слишком яркий, но дурманящий аромат сладкой ваты забивается в нос, приятно щекоча нюх. Сонхун смыкает пальцы грубо на болтающемся на чужих тонких руках топе и одним движением срывает его с тела, оставляя верх Хисына полностью обнажённым. Тонкую кожу обжигает пробравший её холодок; Хисын вздрагивает, когда язык Сонхуна начинает поглаживать один из сосков, посасывая мягкую кожу вокруг него.        — Со-сонхун… Сонхун, — спина Хисына мягко выгибается. Он чувствует тёплые руки альфы на талии, удерживающие его на месте.       Сонхун решает оставить укус снова, взяв в рот мягкую, нежную кожу вокруг соска Хисына, чтобы пососать её — о, эти движения определённо оставят на нём следы. Он не может не улыбаться, когда чувствует, как руки омеги хватают его за волосы, тонкими пальцами сжимая тёмные локоны у корней в кулаки.        — Сонхун… Пожалуйста…        — Пожалуйста что, принцесса? — бормочет он, прервав своё похотливое дело, чтобы заглянуть в великолепные глаза старшего, глубокие и тёмные, искрящиеся миллионами мечущихся звёзд.       А может, и не стоило этого делать. Он бы не сделал этого, если бы знал, что увидит запыхавшегося Хисына с влажными губами, на которых ещё осталось немного его собственной слюны; щёки залились рубиновым румянцем, заплаканные глаза полны желания. О, но такой Хисын бы полностью отдался Сонхуну несмотря даже на его властный образ и сучий характер.        — Ты, ёбаный сукин сын! — рычит Хисын из последних сил, жмуря свои чудесные глаза. — Перестань сжимать ноги…       С улыбкой Сонхун раздвигает ноги под сжимающими его бёдрами Хисына, прикладывая небольшие усилия, чтобы заставить ляжки омеги разъехаться в стороны. Хисын лихорадочно дёргает собачку молнии на ширинке вниз, легко спускает его дорогие штаны, пока они не оказываются на коленях Сонхуна. Альфа мокрый, кончик его члена упирается в низ живота, а жемчужинки предэякулята окрашивают бледную кожу сильных натренированных бёдер.        — Д-детка!.. — стонет он, накачивая ладонью его член, при обхвате которого он не может даже пальцы друг с другом сомкнуть, пока Сонхун держит его за талию и срывается на его большой опухшей груди, мягко покачивающейся с каждым подпрыгиванием и трением бёдер о бёдра.        — Давай, принцесса, — голос Сонхуна низкий, почти рычащий над его ухом. — Скажи мне, что тебе это не нравится. Скажи мне, что тебе не нравится ощущать мой рот на твоих красивых сосках всего несколько секунд назад…        — С-сонхун… — стонет Хисын, быстро поглаживая его член, длинный и толстый. — Е-ещё… Блять, быстрее, Сонхун, — шепчет он, наклонив голову набок, после чего целует Сонхуна в щёку. — Ещё… Е-ещё…       Сонхун посасывает другой сосок, оставив второй под стимуляцией грубой подушечки большого пальца. Грудь Хисына мягко двигается вверх и вниз с каждым вдохом, сладкая колыбельная льющихся с чужих алых уст стонов ласкает уши Сонхуна; он сжимает талию Хисына, чтобы тот был ближе к нему.       Омега издаёт стон удовольствия, второй рукой дёргая Сонхуна за тёмно-каштановые пряди волос, ощущая, как его чувствительную грудь сосут. Альфа не упускает возможности нырнуть ниже и начинает целовать его плоский живот. Тонкая бархатная кожа Хисына, его рёбра — Боже, он готов поклоняться телу омеги поцелуями.        — Подожди, крошка, н-не… Блять, не кусай слишком сильно, — стонет он, выгибая спину ещё немного, когда снова чувствует, как острые зубы Сонхуна царапают его грудь, на этот раз чуть более грубо.       Тонкая мягкая рука, липкая от сочащейся из члена естественной смазки, медленно тонкими каплями стекающей к основанию ствола, дрочит член ещё быстрее. Хисын держится за него, и Сонхун замечает, как трясутся его красивые ноги от трения, что уже давно, кажется, насквозь промочило трусики омеги, так неудобно сейчас скрытые этими дурацкими джинсами.        — Б-близко… Я близко… Я сейчас кончу, — хнычет Хисын, пытаясь найти губы парня своими губами. — Поцелуй меня… Поцелуй меня, Сонхун, пожалуйста…       Ему не приходится просить дважды; Сонхун уже касается губами лепестков губ омеги. Между стонами и поцелуями Хисын содрогается в оргазме: его бешено трущиеся об алеющую головку члена Сонхуна бёдра трепещут, пышущие алым уста приоткрываются в наслаждении, а Сонхун рычит, продолжая держать в своих объятиях омегу, когда кончает в руку Хисына, выпуская своё семя в чужую ладонь, сжимающую его у основания.       Хисын медленно отстраняется от поцелуя, разрывая его первым. После оргазма Хисын дарит Сонхуну сонную мягкую улыбку, неожиданно для себя же оставив невинный поцелуй на его распухшей бледной нижней губе.        — Чистишь ковёр, — с превосходством приказным тоном, едва проскальзывающим в хриплом голосе, отпускает он, чувствуя, как тепло спермы альфы стекает по его руке.       Сонхун выдыхает и глаза прикрывает обессиленно. Его ладони без разрешения массируют мягкие упругие холмики сочной груди Хисына. — Мы должны быть вашими фаворитами, почему вы заставляете нас выполнять работу горничной?       Хисын улыбается, обнажая ряды своих ровных белых зубов. — Чтоб жизнь малиной не казалась. Не ленись, красавчик, давай вставай.        — Вы меня сукиным сыном обозвали, — хмыкает Сонхун сквозь сжатую челюсть. — Мне вообще-то обидно-        — На правду не обижаются, — только и бросает Хисын, прежде чем за руку потянуть его вверх.

⊹──⊱✠⊰──⊹

      С каждой сменяющейся на неоновом циферблате цифрой электронные часы, стоящие на прикроватной тумбе, приближали время к полуночи. В спальне, чей интерьер был выдержан в светлых оттенках, единственным источником света горела приглушённо лампа ночника, искрящаяся холодным свечением.       Блики зайчиками играли по красивому лицу Сонхуна. Альфа лежал на кровати Хисына, плавно страница за страницей перелистывая средних размеров книгу с блестящей обложкой. Омега мирно спал рядом с ним, свернувшись в клубочек; Пончик уместился, пригревшись возле тёплой груди Хисына, и последовал его примеру, прикорнув своей пушистой мордочкой к носу хозяина.        — Что читаешь? — тихо интересуется Джеюн, складывая в стопку нижнее бельё Хисына, насквозь промокшее благодаря течке, которая началась сегодня вечером.       Сонхун мягко мычит в ответ, чтобы не спугнуть сон, окутавший голову измученного Хисына. — Руководство для омеги о том, как справляться с течкой наедине, — Джеюн хмурится:        — Так это же для омег?        — Да, но, — Сонхун пожимает плечом. — Для заботы о нём, — он кивает на Хисына, что ровным тонким носом притирается к урчащему во сне Пончику. — Тут тоже есть что почерпнуть.        — Я немного волнуюсь, — сконфуженно признаётся Джеюн; он бездумно приминает ладонями стопку одежды, будто прессом. Сонхун бросает на него удивлённый взгляд. — Я уже давно не помогал омеге в течке, а у него она… — старший альфа передёргивает широким плечом. — Какая-то странная.       И это не было неправдой. Хисын, хоть и покупал их обоих для облегчения во время течки, при её наступлении сразу затащить их в постель не стремился. Молча стащив красивую клетчатую кофту-рубашку Джеюна, уже насквозь пропахшую лавандой, он заперся в комнате (и даже Пончика оставил за дверью, что совсем не понравилось коту) и не выходил оттуда около четырёх часов. Только ближе к вечеру Хисын потащил Сонхуна за собой, строго-настрого приказав ему не пытаться уйти из комнаты, бросил Джеюну приказ собрать в стирку его промокшее нижнее бельё и бухнулся спать в его кофте на голое тело.        — Мне кажется, его успокаивает твой аромат, — бросает Джеюн едва слышно, рассеянно складывая друг в друга чашечки бюстгальтера омеги, почти насквозь пропитанного потом от долгого ношения на разогретом теле.       Сонхун задумчиво мычит в ответ, отнимая своё внимание от книги. — Бессмертник, — просто говорит он, на его губах играет лёгкая снисходительная улыбка. — Мне он никогда не нравился. Может потому что уже приелся… Или я просто себя накручиваю?        — Скорее всего второе, — не сразу отзывается Джеюн. Больше он сейчас беспокоится о Хисыне, лежащем как маленький жёлтый утёночек, за которым требуется уход, только вот сам он не в состоянии попросить — лишь махать крылышками и издавать жалобный писк.        — М-м-м…       Сонхун и Джеюн почти в унисон, словно по команде, напрягаются и головы поворачивают к источнику звука. Хисын мычит сонно и мягко — его тело дрожит, напрягшись, словно омега пытается потянуться. Во сне его резкий сладкий аромат, дурманящий голову сильнее, приглушается, но теперь при пробуждении он вновь силён настолько, что вызывает у альф невольное возбуждение, посылая приток крови прямо к их членам.        — Сонхун, Джеюн, — бормочет Хисын в полусне. Его голова, серебрящаяся платиновыми растрёпанными волосами, мотается взад-перёд по мокрой подушке. Сонхун прикрывает нос, чтобы не наброситься на омегу сию же секунду; Джеюн следует его примеру. — Это вы? Вы здесь?..        — Это мы, господин Ли, — Сонхун тянется, чтобы нежно зачесать влажные локоны загрязнённых волос Хисына за ухо.       Пончик, очнувшийся мигом от ворочаний своего хозяина, — он спит довольно чутко даже для кошки — недовольно урчит, притираясь пластичным мягким туловищем к хозяину. У Хисына едва хватает сил поднять руку, чтобы огладить его спину и успокоить питомца.        — Отнесите меня в ванную, — бормочет омега вполголоса. — Я весь липкий… хочу помыться.        — Конечно, господин Ли.       Сонхун откладывает книгу на мягкую постель. Он бросает многозначительный взгляд, сверкнувший недоверием, на Джеюна — тот лишь решительно кивает. Выдохнув, младший альфа следует указанию: мягко подкладывает одну руку под спину, второй уважительно касаясь минимальных участков области под коленом, и поднимает на руки.       Хисын трогательно цепляется за его шею, пряча раскрасневшееся лицо в чужой груди. А он ведь обнажён почти: на нём только большая шерстяная кофта-рубашка Джеюна на молнии, украшенная клетчатым узором из привлекательно и мягко сочетающихся между собой лаймово-синих квадратиков. Полы рубашки раскрываются, давая представление о его стройном теле и миниатюрных пропорциях талии, плавными линиями перетекающей в полные округлые бёдра, которые сжимаются, кажется, непроизвольно, перекрывая доступ к промежности.       Сонхун вздыхает, слыша почти сразу точно такой же тяжёлый выдох. Чертовски тяжело сдерживать себя, когда привлекательная омега дышит тебе в грудь. Как бы то ни было, если они не будут выполнять просьбы, то, очнувшись, Хисын устроит им тёмную, поэтому Джеюн машет рукой, и Сонхун спешно следует за ним в направлении к ближайшей ванной.

⊹──⊱✠⊰──⊹

      Джакузи, обрамлённое круглой керамической рамой, подсвечено тёплым сиянием окружающих его ламп, имитирующих свечи в стеклянных подставках. Окружённое возвышением из светлого дерева, оно отражалось в переливающейся в свечении ламп глади широкого зеркала, встроенного в стену по правую руку от джакузи. Впереди же находилось широкое панорамное окно, открывающее вид на передний двор, усеянный множеством крошечных фонариков, к вечеру загорающихся из-под пышной листвы клумб и ровно подстриженных кустиков.       Сонхун опускает в только-только набранную тёплую воду Хисына, которого Джеюн предварительно освободил от своей рубашки, с тревогой прижав аккуратно сложенную вещь, насквозь пропахшую яркой смесью ароматов лаванды и сахарной ваты, к себе.       Выполнившие свою миссию, альфы собираются хотя бы спокойно выдохнуть в унисон, но не успевают: течка Хисына вступает в свои права, как только он сбросил с себя всю одежду. Тело омеги, крупно вздрогнувшее в воде, извивается — он хватается тонкими руками за борта джакузи и скулит:        — Альфа, нгх, альфа, пожалуйста, альфа…       Сонхун потрясённо замирает. У Джеюна мгновенно пересыхает в горле, его щёки словно горят. Сердце колотится, яростно грохочет, приливные волны абсолютной паники обрушиваются на него.       Хисын оборачивается вбок, почуяв их присутствие, и моргает остекленевшими глазами, полными слёз. Он вправду плачет?.. Если это первая спустя долгое время течка, которую Хисын не подавляет многочисленными супрессивными средствами, это может значить только…       Ой.       Ой.        — Альфа… П-пожалуйста, — плачет Хисын, цепляясь за до блеска отполированный керамический бортик руками.       Он отталкивается своими красивыми длинными ногами от дна джакузи, едва не поскальзываясь, чтобы приблизиться к стоящему возле Сонхуну. Вытянув руки, цепкими недлинными пальцами Хисын вцепляется в штаны Сонхуна, который с удивлением глаза широко распахивает, на месте замерев. Красивое лицо Хисына прижимается к его вставшему члену, скрытому серыми спортивными штанами.        — Больно, пожалуйста… Вы нужны мне, — хнычет Хисын, снова прижимаясь ртом в поисках большего трения.       Он притискивается распухшими губами к контуру члена Сонхуна и целует его сквозь ткань. Спортивные штаны покрываются мокрыми отпечатками чужих пальцев стремительнее, чем хотелось бы; не ожидавший подобного поведения Сонхун не двигается с места.       Джеюн, бегло оглядевший его фигуру краем глаза, усмехается: молодой непутёвый альфа. Хисын вздрагивает, исподлобья взгляд бросает на врезавшуюся в керамический выступ в стене рубашку, которую Джеюн небрежно кидает, следом стаскивая с себя тёмную шерстяную толстовку. Рот Хисына непроизвольно приоткрывается: алые губы, раскрасневшиеся от стимуляции, дрожат, когда он диким затуманенным взором оглаживает рельефные изгибы тела альфы, оголяющиеся по миллиметру, его золотистую в отливающем свете ламп кожу и манящие очертания выступающего пресса.       Мышцы сильных натренированных рук перекатываются под кожей невысокого крепкого привлекательного альфы, когда тот тянется к своим штанам, чтобы одним лёгким и быстрым движением развязать длинные шнурки и сбросить их на выложенный плиткой холодной пол. Джеюн забирается в джакузи и устраивается между ног омеги; схватив Хисына за талию, альфа поднимает его вверх, пока Хисын не оказывается у него на коленях, оседлав его, чтобы альфа мог как следует обнять его, обеспечив ему физический контакт, в котором он так отчаянно нуждается. Хисын хнычет, прижимаясь ближе и обнимая Джеюна за плечи, когда младший прижимается к нему губами.       Омега скулит, когда большие и сильные руки альфы, обрамлённые сетями голубых вен, выступающих из-под тонкой кожи, прижимают его полные бёдра, пухлой кожей трущиеся о кожу Джеюна, к себе. Хисын икает, но альфа сжимает его бёдра и бессознательно сильнее впивается пальцами в голую кожу.        — Сейчас тоже уйдёшь? — он поворачивает голову к стоящему сзади Сонхуну с игривой улыбкой.       Сонхун хмыкает сквозь сжатую челюсть. Его острые прищуренные глаза, затуманенные похотью возбуждения, неотрывно наблюдают за тем, как длинные узловатые пальцы Джеюна раздвигают краснеющие половые губы влажной вагины Хисына, чтобы скользнуть между ними. Альфа вставляет сразу два пальца в сверхчувствительную киску, отчего Хисын потрясённо скулит.       Сонхун мимолётно проходится кончиком языка между губ, и хотя на его устах играет милая улыбка, кажущаяся невинной, веселье, танцующее в его хищно прищуренных глазах, говорит о другом.        — Ещё чего. …       Хисын откидывает голову назад, давая Джеюну возможность оставить на горле отметину, пока альфа трахает его.       Хисын пищит, когда Джеюн резко кусает его за шею, сохраняя небольшую дистанцию от сокровенного места на мягком изгибе между шеей и плечом; он наклоняет голову в сторону, как будто побуждая альфу укусить его за свою обонятельную железу, навсегда отметить его как своего. Джеюн сглатывает, цепляясь за те крупицы самообладания, которые у него остались, особенно когда Хисын смотрит на него полуприкрытыми глазами, ноя из-за отсутствия контакта.        — Ты не собираешься трахнуть его киску вместе со мной? — хрипит Джеюн. Скольжение его мокрой ладони по плоскому животу Хисына, где с каждым толчком формируются очертания его члена, заставляет мурашки тысячами хаотично рассыпаться по стройному телу.       Сонхун между ног Джеюна прижимается к Хисыну со спины; его пульсирующий от возбуждения член, большой, тяжёлый и горячий, головка которого алеющая в низ живота упирается, едва скользит меж ягодиц омеги.        — Позже, — он откидывает мокрые волосы со лба, позволяя Джеюну набрать темп.        — Ты можешь трахнуть другую дырку, — хмыкает Джеюн, ведя челюстью. — Там теснее.       Низкий стон срывается с полных бледных губ Сонхуна при мысли о том, что он мог бы отыметь Хисына в зад. Большая тёплая рука волнует воду, когда тянется, чтобы сжать большую грудь Хисына, безвольно подпрыгивающую при каждом толчке; Сонхун стискивает ладонью мягкую плоть, потираясь широкой ладонью о мягкий молочный сосок, чувствительно набухший, и стонет от удовольствия, разрядом пронзившего его тело.        — Какие красивые сосочки, — шепчет Сонхун Хисыну на ухо, обдавая ушную раковину своим горячим дыханием. — Смотри, принцесса, — бормочет он; его тон искрится неподдельным весельем, когда подушечки большого и указательного пальца перекатывают жемчужную бусину соска. — Я касаюсь тебя, и соски твердеют.       Их переплетающиеся между собой ароматы. Их рты. Их руки. Их пальцы. Их узлы. Они трогают его.       Джеюн, Сонхун, Джеюн, Сонхун, Джеюн, Сонхун, это всё, что было в туманной голове Хисына.       Омега не понимает, что повторяет имена альф вслух, и не понимает, что происходит с сердцами Сонхуна и Джеюна (или их членами), когда они видят, как Хисын бездумно бормочет их имена в пылу между небольшими всхлипами.        — Боже, посмотри на себя, — воркует старший альфа, обхватив щёку Хисына и нежно наблюдая, как омега выгибается от прикосновения и податливо открывает рот, чтобы Джеюн засунул туда большой палец. — Что тебе нужно, принцесса?       Хисын моргает, глядя на него, рассеянно посасывая палец. Затуманенный мозг не сразу может принять его вопрос. — Ах… Б-быстрее…       Его пальцы перебирают волосы младшего — удовольствие, доставляемое толстому члену, трущемуся о тугие бархатные стенки влагалища, сводит с ума. Хисын может только стонать, как дешёвая шлюха, когда Джеюн трахает его.       Джеюн подаётся вперёд, позволяя Хисыну обнять его за шею и провести ногтями по спине. Жжение будоражит, вызывая глубокий стон альфы. Хисын напряжён — он такой чертовски тугой, что Джеюну приходится сжимать его талию в руках до пурпурных синяков и побеления костяшек, чтобы не кончить в одно мгновение. Его стоны звучат как милые плачи, и альфы возбуждаются ещё больше.       Сонхун касается клитора Хисына пальцами, сжимая. Из груди омеги воздух выбивает: он падает грудью на посмеивающегося Джеюна и извивается под давлением чужих шероховатых пальцев. Сонхун собирает текущую ручьём естественную смазку, что ещё не успела в воде раствориться, не скупясь, смазывает между ягодиц. Гладит сжимающее кольцо мышц и проникает внутрь, другой рукой придерживая омегу за сочную грудь.        — Принцесса, — негромко зовёт Сонхун с удивлением, выбивая из Хисына непристойный стон, когда пальцы скользят свободно. — Ты что, трахал себя пальцами в задницу без нас? — Хисын негромко мычит, неубедительно мотая головой. — Какая же ты развратная сука.       Сонхун томно дышит ему в затылок, медленно вытаскивая свои пальцы и вновь грубо погружая их до самых костяшек, выбивая из омеги самый непристойный стон. Он настойчивей скользит дальше, срывая с алых губ стоны боли. Сонхун нежно оглаживает бархатные стенки, заставляя мило сжиматься вокруг фаланг пальцев.       Пальцы резко проникают внутрь и давят на стенки. Хисын вскрикивает и скулит неконтролируемо, всхлипывая, когда в него беспощадно вторгаются, ударяя по чувствительным местам. Он скачет на Джеюне, скулит и тычется задницей назад, прося большего.        — Такая стервозная блядь в жизни, — бормочет Сонхун, задевая чувствительное ухо губами. Джеюн посмеивается, свободными руками опускаясь, чтобы обхватить грудь омеги, грубо лаская её. — И такая нуждающаяся плаксивая сука в течке. Кто бы мог подумать, что уже сегодня я трахну тебя как настоящую суку — сзади.       Хисын сглатывает, податливо толкаясь назад, когда Сонхун, опустившийся на пятки, проталкивает гладкую головку члена меж его ягодиц. Хисын задыхается от ощущения — словно член Сонхуна пронзает его; карабкается, чтобы ухватиться за плечи Джеюна, впиваясь ногтями в лопатки альфы от непреодолимого ощущения наполненности с обеих сторон.        — О, мой грёбаный Бог, — шипит Джеюн сквозь сжатые зубы. — Я хочу, чтобы он задушил меня своими сиськами.       Сонхун бросает на него грязный взгляд из-за мокрого плеча Хисына. — Сделай это за него, он в любом случае не может говорить.        — Я бы съел их, но тогда некуда будет зарываться лицом, — хихикает Джеюн. Цокнув языком, Сонхун с усмешкой закатывает глаза, мимолётно облизывая пухлые губы.       Хисын хватает ртом воздух, когда резко движение на его груди заставляет тело, наполненное членами, содрогнуться. Джеюн сминает его груди, сжимая обеими руками. Альфа утыкается носом между круглыми холмиками, карамелью блестящими от воды в тёплом свечении. Даже настолько большие руки не в состоянии обхватить грудь омеги полностью. Альфа стискивает нежную плоть в своих шершавых ладонях и прижимает к лицу.        — Д-джеюн, — скулит Хисын, полностью разрушенный. Слёзы на влажных ресницах и остекленевшие глаза делают его таким красивым, но он не отрицает то, как грубо они с ним обращаются.       Сонхун и Джеюн пользуются им, как куклой — просто игрушкой, которую они могут брать на любой поверхности особняка богатого и на первый взгляд неприступного омеги по собственному желанию.        — Ты уже так далеко зашёл, принцесса, — усмехается Сонхун, шепча на ухо. — Такой глупый на наших членах. Наш тупой симпатичный омега, созданный для размножения и вынашивания наших детей.        — Мх… — Хисын пищит, когда острые зубы Сонхуна смыкаются на его шее с другой стороны, почти дублируя укус Джеюна. Чёрт возьми, они хотят погубить его.       Когда Сонхун вталкивается в его зад до упора, Хисын задыхается, и из его горла вырывается тихий прерывистый звук: — Нгх, т-такой большой, Хун, б-блять…        — Правда? Ты можешь принять нас обоих, принцесса?       Извращённые мальчишки. Эти грёбаные сучки уже давно знали, как надо его трахать, выбивая из него порочные стоны.       Каждая вена на члене Джеюна ощущается в пульсирующих стенках вагины Хисына, и это дурманит мозг омеги. Джеюн хмыкает; влагалище Хисына пульсирует от желания, и всё его тело дрожит от удовольствия.       Неровная поверхность воды колышется, когда Сонхун прижимается сверху к Хисыну, придавливая его к Джеюну намертво. Сонхун сразу ускоряется, не церемонясь на медленный темп, обхватывая узкие изящные плечи, дрожащие от стимуляции, руками, оставляя Хисыну возможность лишь царапать ноготками широкую накаченную спину Джеюна и преданно хвататься за чужие волосы дрожащими пальцами. Звучит беспомощный, милый, разбитый стон-скулёж.        — Ох, какие стоны, — чувственно реагирует Сонхун, ощущая, как всё его тело отзывается на этот зов. — Ты и так можешь?       Медленно Джеюн наращивает темп своих толчков, убедившись, что Хисын послушно стонет, как сучка в течке, которой он и является, с каждым движением. Каждый толчок имеет достаточную силу, чтобы крупица за крупицей повреждать разум Хисына.       Хисын смотрит на Джеюна со слезами на глазах, в уголках его губ собирается слюна. Альфы очень быстро набирают темп: два члена движутся практически в унисон, и от грубых шлепков по нежной коже он и сам становится всё грубее. Обхваты, толщина ещё больше заставляют Хисына сжиматься, а длина обоих членов достигает такой глубины, о которой Хисын даже не подозревал. Никто, блять, ещё не трахал его так восхитительно, заставляя истекать слюной, льющейся непрерывным потоком смазкой и превосходно сходить с ума.       Хисын разлетается на кусочки. Его тело обмякает в объятиях альф; толчки Сонхуна и Джеюна не ослабевают, а с каждым разом лишь быстрее. Киска омеги пульсирует — Джеюн плюёт прямо на его клитор. Это никак не воздействует физически, потому что киска Хисына в воде и так уже чертовски мокрая, но определённо сводит их троих с ума.       Сонхун сходит с ума от того, насколько омега чувствителен. Каждый толчок в его тугой зад вознаграждается сладкими-сладкими звуками и непристойными, абсолютно непристойными стонами, не говоря уже о милых писках, скулеже и хныканье, вырывающихся изо рта Хисына. Он выглядел таким измученным.       Сонхун почти полностью отстраняется, прежде чем врезаться обратно. Омега красиво выгибается, капризно задыхаясь от рыданий, в то время как Джеюн не сбавляет темпа, а Сонхун врезается в него снова и снова.        — Хн-н, ах! Ах! Так хорошо!.. — невнятно бормочет Хисын. Его щёки заливаются рубиновым румянцем, большие кукольные глаза в обрамлении длинных ресниц, слипшихся от воды, закатываются, а слюна стекает по подбородку.       Поддерживая свой вес одной рукой, Джеюн скользит другой в светлые платиновые волосы Хисына, чтобы схватить их и оттянуть голову назад, заставляя того откинуть голову и обнажить шею.        — Я не знал, что наш хозяин такая шлюха. Посмотри, ты плачешь и пускаешь слюни, как грёбаная шлюха, — рычит альфа. — Такой чертовски хорошенький, боже. Я хочу уничтожить тебя.       Хисын может только плакать, отворачивая пылающее лицо вбок, вжимаясь в широкую грудь и крепкий накаченный торс Сонхуна и цепляясь за плечи Джеюна, когда альфа бьёт по его чувствительной точке внутри каждый грёбаный раз. Ему кажется, что он вот-вот взорвётся от того, как хорошо он себя чувствует, от того, как Сонхун и Джеюн заставляют его себя чувствовать.        — Шлюха… ваша шлюха.        — Что ты только что сказал, шлюха?        — Я ваш! Т-только ваш.       С рыком Сонхун вырывается из растянутого входа Хисына, покидая его задницу, тут же мило сжимающуюся вокруг пустоты. Мокрые тела трутся друг о друга, почти остывшая вода в джакузи льётся через край, преодолевая невысокое препятствие в виде бортов, от напряжённого давления, а феромоны ароматов яркой сахарной ваты, лаванды и бессмертника сливаются, цепляясь друг за друга и переплетаясь между собой, когда Джеюн снимает Хисына со своего члена, но только для того, чтобы толкнуть его в бортик и, сжав волосы у корней в кулак, оттянуть назад, вонзаясь в его пульсирующую вагину твёрдым налитым кровью членом.       Хисын кричит; приближающийся оргазм вызывает покалывание в позвоночнике, посылая россыпью мурашки по всей спине, когда тенью высокая крепкая фигура Сонхуна возвышается над ним, подталкивая пальцем его подбородок вверх.       Его сердце пропускает удар, а челюсть отвисает вместе с каплей слюны. Теперь он может рассмотреть: член Сонхуна действительно длинный и толстый, с набухшей головкой, у которой исчезает вена, выпуклая и крупная, оплетающая всю его длину.        — Это в меня не влезет, — сипит Хисын, мотая головой.       Но Джеюн хмыкает, и с очередным его толчком в чувствительную от стимуляции киску сзади Сонхун силой разжимает челюсть Хисына и заталкивает член ему в рот.       Хисын пищит, водянистая слюна стекает по его подбородку. Он почти задыхается от заполнившей его горло толщины; тугая хватка в волосах заставляет его открыть заплаканные глаза и посмотреть на Сонхуна. Альфа трахает его в горло в ровном темпе, держа за щеку и даже не обращая внимание на то, что Хисын задыхается. Он использует его, как игрушку, а глаза Хисына закатываются вверх в ответ на непрерывные толчки. Влажные звуки, наполняющие комнату, хлюпающие и грязные.       Сонхун шипит сквозь зубы, когда вытаскивает свой член изо рта Хисына — тонкая нить слюны соединяет его опухшие раскрасневшиеся губы и головку. Хисын с трудом держится, прежде чем чувствует, как брызги липкой спермы капают на его хорошенькое кукольное лицо. Омега закрывает один глаз, чувствуя, как из-за покрывшего его лицо семени слипаются ресницы.        — Не сжимайся, — рычит Джеюн на ухо, вплетшимися в волосы пальцами грубо дёргая локоны на себя. — Сейчас кончу, принцесса, — шипит он сквозь сжатые зубы, когда Хисын крепко сжимает член альфы.       Сонхун тяжело дышит над ним, лениво поглаживая свой смягчающийся член, успокаиваясь после оргазма, пока второй рукой смахивает собственную сперму с ресниц Хисына. В его горле клокочут низкие стоны, когда цепкий взгляд упирается в живот омеги: тонкую кожу натягивают очертания члена Джеюна, грубо движущегося внутри. Она всё больше оттягивается, выпирая, с каждым толком.       Издав последний крик, дерущий горло, Хисын кончает. Туман эйфории дурманит его голову, ноги безудержно неумолимо ходят ходуном со смехотворной тряской; Джеюн бьёт его по трясущейся коже больших пухлых бёдер, прежде чем поднять ладонь и шлёпнуть по одной из взбухших покачивающихся подпрыгивающих грудей.       Хисын плаксиво мычит. Джеюн запрокидывает голову назад, когда кончает, и тихо стонет. Его сперма не проникает в Хисына маленькими каплями, нет — горячая и густая, она ощущается волной внутри него. Кажется, будто она не кончается, вздувая маленький живот Хисына. Основание его члена начинает набухать и цепляться за нежные половые губы Хисына, и с последним толчком его узел фиксируется внутри омеги, растущий всё больше с каждым мгновением.       Обессиленный, Джеюн падает на Хисына, опираясь на руки по бокам от его тела, чтобы не придавить. Он оставляет поцелуй на шее поверх свежего глубокого укуса, цепляясь за залитые водой бортики джакузи.        — …Господин Ли?       Не услышав ответа, альфы глядят вниз и обнаруживают, что Хисын потерял сознание от истощения.        — Блять, — бормочет Сонхун, с тревогой касаясь своей оголённой груди. — Мне кажется, завтра утром мы мертвы за всё то, что мы ему наговорили.       Джеюн устало мычит. — Зато мы с лихвой помогли ему справиться с течкой. По крайней мере сегодня.       Сонхун коротко кивает, однако спустя мгновение его красивые острые глаза, глубокие и холодные, широко распахиваются, а лицо искривляется боязнью, что заставляет Джеюна нахмуриться.        — Подожди…        — Что такое? — озадаченно мычит Джеюн.        — Ты кончил в него?       Ахнув, Джеюн поджимает губы, переведя взгляд на с тревогой терзающего нижнюю губу Сонхуна, сложившего руки на груди. — …Чёрт возьми.